Мысли Авалон и впрямь наполнились деталями его уязвимого образа: дернувшийся кадык, пересохшие губы, с которых сорвался гортанный выдох, капли пота на вздымающейся груди и мокрые волосы, которые он зачесывал назад. Одна прядь так и осталась прилипшей к его лбу, и Авалон, глядя на нее, почувствовала, как наливаются теплом щеки. Она едва не утонула в этом омуте стыда, но вовремя спохватилась, решив использовать свое смущение, чтобы выбраться из западни, которую он для нее приберег.
— Виновна, — Авалон едва сумела справиться с дрогнувшими губами и улыбнулась по-другому: таинственно, словно собиралась рассказать ему свою тайну.
Потом вспомнила Каталину и Филиппе той ночью в королевской спальне, отчего ее живот скрутило от омерзения, и она с притворным смущением опустила глаза. Губы у нее как будто онемели, и она не сумела отклеить улыбку со своего лица. Дрожа от страха, Авалон сделала шаг к Горлойсу с ощущением, что к ее ногам привязали камни перед тем, как скинуть в глубокую темную воду.
— А что снилось вам, господин? — Она вновь упорно использовала вежливую форму, пытаясь даже этой раздражающей мелочью заглушить его бдительность. — Кто появляется в ваших грезах?
Она вскинула голову, страшась, что он поймает ее взгляд и раскусит деревенский балаган. До королевского театра ей было далеко. Горлойс всего на мгновение пересекся с ней взглядом и поспешно отвел глаза. Мышцы на его шее натянулись.
— Никто, — голос его прозвучал, как скрип заржавевшей петли. — Падкость на красоту — удел слабых, неокрепших душ.
— По-вашему, я красива? — Авалон хотелось оторвать себе язык и сжечь его на омеловом костре, но она уже подкосила уверенность Горлойса, и нельзя было останавливаться.
— Даже уксус слаще, — скрипнув зубами, пробормотал он едва слышимо.
— Прискорбно, что вам попадался лишь просроченный уксус, а не выдержанное вино. — Преодолевая омерзение и внутреннее сопротивление, она протянула руку и коснулась кончиками пальцев его запястья.
Горлойс, точно ужаленный, шарахнулся в сторону и поморщился от боли. На его шее неистово билась вена, а глаза выдавали отвращение. Он спрятал руки за спину, но Авалон все равно заметила, как она потер одну руку о другую, словно стараясь стеречь жгучий след ее ядовитого прикосновения.
— Нам стоит поторопиться. До поляны идти недалеко, но нам нужно убраться оттуда до наступления заката.
Он скрылся за перегородкой, и она услышала, как лязгнула дверь. Горлойс сбежал на улицу.
— Персена всемогущая, спасибо, — прошептала Авалон и позволила себе облегченный выдох. Зажатое тело расслабилось, и ее тут же сотрясла дрожь. На слабых ногах она взобралась обратно на чердак и упала на постель егеря. Из глаз сами собой покатились слезы, и Авалон не утирала их — они скользили по переносице, лбу и капали на шкуры.
Она знала, что должна с ним возлечь. Должна это сделать ради Трастамары и ради своей бабушки, которая видела ведьм сильными. Она сама была силой, основой Триумвирата. Ничто не было способно ее сломить.
Кроме смерти.
Авалон утерла слезы и шмыгнула носом.
Бабушка была сильной и поэтому погибла. А теперь ей, Авалон, уготован тот же путь — проявить свою силу и погибнуть. Но ведь Каталина обещала ей помочь, уберечь…
Авалон поморщилась. Эта мысль возвращалась день ото дня, однако вывод по-прежнему не менялся.
Каталина обещала, но где я оказалась? В глуши, вынужденная сражаться за жизнь с монстрами и чокнутым фанатиком-королем.
Но что ей оставалось? Авалон с неприязнью посмотрела на след заклинания на своем мизинце — полоса ожога. Зачем ей было ставить под угрозу свою жизнь, если не ради выживания? Если не ради того, что от ее жертвы зависит Трастамара? Зависит наследие бабушки, которая хотела, чтобы Трастамара была сильной и не сломалась под натиском Инира. Если у Каталины не будет наследницы, все старания и все страдания, что уже преодолела Авалон, будут напрасны.
Она не хотела этого. На самом деле, она хотела плюнуть на все и вернуться домой с поджатым хвостом, точно битая дворняга, и скуля, спрятаться у юбок Каталины, как делала это много лет подряд. Это Каталина была королевой. Это у нее была истинная сила. Это она должна была справляться со всеми трудностями! Но что толку сетовать, если в хижине с королем Горлойсом именно Авалон?
Он был не прочь возлечь с королевой, но со мной его одолевает отвращение.
Она с шумом выдохнула и задержала дыхание, чтобы успокоить воспаленные мысли в голове.
Ей придется с ним возлечь, даже если он действительно испытывает к ней отвращение, как и она к нему. Это придется сделать ей. Не Каталине, что ждала ее где-то в Трастамаре. И даже не той Каталине, что отобрала у нее во сне воображаемого сына.
Авалон зажмурилась, медленно вздохнула, а затем распахнула глаза и села.
Нет никаких воображаемых сыновей, никакой Каталины и помощи извне. Хорхе, Бас погибли, а она осталась одна. Сегодня они с Горлойсом дойдут до поляны, как он просил по кровавой сделке, после чего доберутся до ближайшей деревни, найдут таверну…
— Ты должна ожесточить свое сердце, Авалон. На твоих плечах лежит серьезная ноша, и она раздавит тебя, если ты не будешь готова к ее весу.
Воспоминание о словах Хорхе заставило Авалон сжать кулаки.
— И ты не беспомощна, Авалон. Если нужно, заверни этого хромоножку в рог, обездвижь, изнасилуй и убей.
Она кивнула всплывшему в голове наставлению Баса.
Возможно, она и осталась один на один с катастрофой, но их уверенность осталась вместе с ней. Она будет повторять их речи до тех пор, пока сама в это не поверит.
Авалон достала из-под шкур мешочек с оставшимися зернами граната и спрятала его под рубаху, привязав к тесемкам на груди. Убедившись, что Горлойс не вернулся, она спустилась вниз и собрала одежду, в которой выходила охотиться. На чердаке быстро поменяла тряпицу, заплела тугую косу, переоделась и ободрала со своего свадебного платья все рубины.
На всякий случай.
С ножом, заткнутым за пояс, и луком, перекинутом через плечо, она почувствовала себя в безопасности. В том ее мнимом подобии, какое может быть у женщины, что, истекая кровью, собирается идти на место бойни, которую устроили красноглазые монстры, в компании короля-фанатика страны, что сжигала таких, как она.
Прекрасное начало дня.
Когда она вновь спустилась вниз, Горлойс уже ждал ее, облаченный в одежду егеря, которая явно была ему маловата. К тому же, по его неряшливости Авалон поняла, с каким трудом Горлойсу далось облачение. Она даже заметила влажное пятно на темной шерстяной рубахе — из-за натяжения рана на плече открылась. Она хотела предложить Горлойсу перезашить ее, но прикусила язык, когда заметила его настороженное выражение. Он больше не даст ей прикоснуться к себе.
Во всяком случае, до момента, когда придется исполнять свою часть сделки.
Горлойс посторонился и пропустил Авалон на улицу первой. Она осторожно открыла дверь и вышла только, когда убедилась, что среди деревьев нет подозрительных красных огней. Ее нос при очередном вдохе слегка склеился, а мороз защипал щеки. Выдохнув клубы пара, Авалон, щурясь от обилия белого цвета, огляделась.
Снег превратил озеро в белоснежную пустыню. Деревья, тоже одетые в белое, стояли на другом берегу, как солдаты на смотре, а ветер поднимал в воздух невесомую порошу, сверкавшую осколками бриллиантов в жидком солнечном свете.
Авалон отвлеклась от созерцания немой красоты, когда услышала сдавленное сипение Горлойса. Она резко обернулась и успела увидеть, как искажено от боли его лицо. Он заметил ее взгляд, и его выражение тут же стало похожим на кирпич: никаких эмоций. Боль выдавали только бледные губы, сжатые в плоскую линию, и раздувающиеся ноздри.
— Я могу помочь, — Авалон все же рискнула предложить руку, но Горлойс строптиво, точно невзнузданный жеребец, вскинул подбородок и покачал головой.
Авалон пожала плечами и пошла вперед, уверенная, что он вскоре выдохнется и перестанет строить из себя деревенского козла. Озеро она преодолела осторожно, проверяя на прочность места, куда собиралась поставить ногу. Горлойс, сипя от усилий, плелся где-то позади, то и дело останавливаясь.
