Дерево, давно высохшее, постепенно занялось, и хижина наполнилась уютным треском и оранжевым светом.

Убедившись, что огонь не потухнет, Авалон подтянула Горлойса к камину и быстро бросилась к сундукам в углу. Она надеялась, что у егеря найдутся инструменты для шитья. Он ведь жил один и должен был озаботиться необходимыми вещам для самопомощи. Любое ранение на охоте могло загноиться, поэтому хороший егерь всегда знает цену своевременному лечению — так говорил ее отец. Он оказался прав: в четвертом сундуке нашлись иголки с нитками, тряпки, похоже чистые, и бутыль варденского аквавита.

Это, конечно, не раствор огнибай листовицы, но лучше, чем ничего.

Вернувшись, она сгрудила находки на стол, взамен вооружившись одним из ножей. Опустившись на колени рядом с неподвижным Горлойсом, прощупала его сердцебиение, после чего стала решительно разрезать его одежду, заскорузлую от засохшей крови и мокрую от свежей. Возле паха она остановилась, почувствовав, как горечь подкатывает к горлу. Авалон закрыла глаза и сглотнула неприятный ком. Она помогала Ауреле. А та всегда повторяла: в своих покоях она женщина, но в лечебнице — лекарь. Лекарь и больше никто. Там нет сальных взглядов, пошлых замечаний и мерзких липких прикосновений.

Соберись, Авалон.

Она должна справиться. Хотя бы ради Аурелы, которая возлагала на нее надежды. Возможно, лекаря из нее никогда толкового и не получится, но сейчас от ее умений зависела жизнь Горлойса. А от его жизни зависела ее собственная. И судьба всей Трастамары.

Шумно выдохнув, Авалон открыла глаза, плотнее обхватила рукоять ножа и разрезала оставшийся лоскут ткани. Затем повторила то же с дублетом и сорочкой. Горлойс остался в исподнем.

Авалон избегала смотреть на мужское естество, когда резала оставшуюся часть туалета. Грубую верхнюю часть она надрезала и дорвала руками, когда нож затупился.

Перед ней лежал нагой инирский король.

Пациент.

Почему-то Авалон казалось, что прозвище Хромой дают не просто так. Ходили слухи, что одна нога инирского короля значительно короче другой, но перед ней предстал хорошо сложенный мужчина, чье тело было закалено битвами и тяжелой работой.

Как-то не вяжется с россказнями. Какая тяжелая работа может быть у пропойцы и сластолюбца? Тягать кубки с вином да лапать девиц за причинные места?

Авалон одернула себя, прикрыла его пах одной из тряпок и сосредоточилась. Стянув со стола бутылку с алкоголем, она вытащила пробку с громким хлопком и принялась очищать раны. Горлойс не пошевелился, даже когда она щедро плеснула аквавита ему на открытую рану, оставленную на боку пастью монстра. Она даже порадовалась, что он без сознания. Сколько Аурела ни шила мужчин, даже самых грозных, под ее опытными руками они все превращались в скулящих щенков. Выяснять, на что способна инирская ящерица, Авалон не хотела. Обработав алкоголем раны и протерев ближайшие участки кожи, она облила и свои руки — аквавит ошпарил саднящие царапины. Шипя себе под нос, Авалон схватила набор для шитья. Нагрев полукруглую иголку над огнем и едва не подпалив себе рукава, она, ругаясь, с десятой попытки вдела в ушко кетгут и принялась сшивать плоть.

Стежок за стежком, одна ее рука твердо сжимала края раны, а вторая, хоть и болевшая, осторожно латала прорехи. Кровь пачкала ее пальцы, весь кетгут промок от нее, но Авалон не останавливалась. Горлойс и так потерял слишком много крови. Еще немного промедления, и он вполне может не выжить.

Когда она закончила, на теле Горлойса появилось пятьдесят швов. Авалон устало осела на пол, омыла оставшимся аквавитом свои трясущиеся руки, запачканные кровью до локтей, и маленький глоток залила в рот. Обжигающее тепло скользнуло, точно червь, по горлу и затаилось в желудке. Но не прошло и минуты, как желудок взбунтовался. Авалон едва успела добежать до ведра в задней части помещения. Ее стошнило только горькой слюной, ведь она больше суток ничего не ела.

Она утерла рот, выпрямилась и почувствовала, как ее знобит. Порывшись в сундуках и не найдя шкур, которые должны были быть у каждого егеря, живущего в одинокой жихине в зимнем лесу, Авалон заметила самодельную лесенку на чердак. Взобравшись туда, она обнаружила заправленную постель. На шкурах егерь спал, ими же накрывался и завесил все стены. Видимо, чтобы сохранить тепло внутри и не дать ему ускользнуть в дырах между камнями. Сдернув с постели все шкуры, Авалон скинула их с чердака и спустилась.

Приволокла скарб до двери и первым делом заткнула лисьим хвостом щель у порога. Потом, едва не надорвавшись, перетащила Горлойса в сторону. Уложив шкуры внахлест у камина, она потянула короля обратно и укрыла медвежьей шкурой, источавшей едкий мускусный запах.

И только закончив, Авалон позволила своим обессиленным ногам подкоситься. Она опустилась на солому возле камина и укуталась еще одной огромной шкурой, стуча зубами. Ее заиндевевшее платье начало оттаивать, отчего холод вновь запустил еще большие когти в ее тело. Авалон знала, что должна была сделать, но ею овладел приступ дикого страха.

Чтобы согреться, ей нужно было снять мокрое, холодное платье, насухо обтереться и… Сердце ее беспомощно замолотило в груди с такой силой, что у Авалон закружилась голова. По краям взгляда стало темнеть, грудь сдавило, и ей начало казаться, что она умирает. Учащенно дыша, Авалон забилась в угол комнаты и сжалась там, что есть сил. Когда крыша хижины стала падать ей на голову, она, скуля, зажмурилась и начала считать до четырех с каждым вдохом и выдохом.

Вдох — Раз. Два. Три. Четыре. Выдох — Раз. Два. Три. Четыре.

Страх только в твоей голове, Авалон. Слушай меня: его могут изгнать четыре храбрых рыцаря. Кабальеро Ланселот, избранник Персены. Кабальеро Галахад, сын Владычицы Слез. Кабальеро Персиваль, муж Владычицы Вздохов. Кабальеро Тристан, нареченный Владычицы Тьмы.

Вдох — Ланселот. Галахад. Персиваль. Тристан. Выдох — Персена. Старуха. Мать. Дева.

Ветер свистел за заколоченными окнами, ставни бились о стены.

Вдох — Ланселот. Галахад. Персиваль. Тристан. Выдох — Персена. Старуха. Мать. Дева.

Холод, просачивающийся сквозь мокрое платье и шкуру, пробирал до костей. Он сводил ее мускулы от пальцев ног до челюстей.

Вдох — Ланселот. Галахад. Персиваль. Тристан. Выдох.

Сердце, успокаивающее свой бег.

Вдох. Выдох.

Авалон ощутила, как разжимаются скованные паникой мышцы. Она медленно моргала, приходя в себя и вспоминала бабушку, которая рассказывала ей сказки о четырех рыцарях. В легендах они защищали слабых и беспомощных, боролись против несправедливости и возвращали покой жителям большой страны, которой некогда были все раздробленные земли. Но они всегда находили время, уверяла бабушка, чтобы помочь заснуть маленькой девочке с непослушными черными волосами, сторожа ее дом. Она в шутку нарекла их рыцарями Круглого Покосившегося Стола, что держался на трех ножках в их большой комнате.

Авалон с печалью теребила грубые волоски на медвежьей шкуре и горько плакала. Бабушка была ее заступницей, часто придумывала сказки, лишь бы приободрить и успокоить. И пусть Авалон позабыла обо всех этих рассказах, ведь они не спасли ни бабушку, ни родителей, ни ее саму… Они все равно оставались с ней, в ее сердце. И покуда бабушка жива в ее памяти, рыцари Круглого Покосившегося Стола будут стеречь ее сон.

Утерев слезы и шмыгнув носом, Авалон скользнула взглядом по неподвижному Горлойсу. И пусть он будет трижды насильник, однако без сознания, сказала она себе, ничего не сможет с ней сделать.

Она не отрывала от него тревожного взгляда, пока раздевалась. Выдернула из волос застрявшие нити с драгоценными камнями от короны, стянула платье и поежилась от холодного воздуха. Камин еще не успел прогреть помещение, и вряд ли сможет, учитывая, какие щели между досками на окнах. Скинув влажные сапоги, она осталась в чем мать родила и села напротив огня так, чтобы не упускать из вида короля.