Авалон оглядывалась по сторонам, пытаясь отыскать убежище от холода и ветра, но нигде не было ни одного неразбитого здания или, на худой конец, целой собачьей конуры — она видела собачьи следы на снегу. А прятаться в заснеженных домах ничуть не лучше, чем просто лечь на улице — она попросту умрет, забывшись зимним сном. Авалон уже не чувствовала пальцев на ногах. Она знала: совсем скоро начнет казаться, что холод ей лишь чудится. Опасный знак, предвещающий скорый конец.

Нельзя останавливаться. Иди.

Она бродила между домами в предрассветном сумраке, а пурга тем временем усиливалась, воя в переулках и скрывая следы.

Авалон прислонилась к стене пустого хлева, прячась от поднявшейся снежной волны. Ветер уже не казался ей таким свирепым, а снег, касаясь голой кожи, напоминал пух. Глаза слезились, и Авалон не сумела подавить зевок.

Нельзя останавливаться. Нельзя спать. Иди вперед.

Она переборола вязкую паутину подступающего сна и скованно зашагала вперед, концентрируясь на металлическом вкусе во рту. Если она остановится — умрет.

Продолжай идти.

Авалон нетвердо переставляла ноги, прикрывая лицо от снега. Внутри глаз появлялось странное чувство, будто ей натолкали под веки трастамарского песка, моргать было больно, и ощущение то появлялось, то исчезало, словно рыбья чешуя под водой.

Обогнув очередное разрушенное здание, Авалон прислонилась к уцелевшей калитке.

Закрою глаза на пару минут.

Боль в глазах усилилась, и она смежила веки, уже не помня, почему нельзя останавливаться. Ей же нужен отдых, чтобы идти дальше…

Зачем идти дальше?

Ветер взвыл где-то совсем рядом. Так знакомо, так…

Авалон резко открыла глаза.

Собачьи следы на снегу. Вой, который она приняла за звук ветра.

Монстры.

Несмотря на жгучую усталость, растекшуюся по мышцам, словно свинец, Авалон поспешила к соседнему дому, где еще оставалась покосившаяся щербатая дверь. Юркнув внутрь, она вскрикнула: ударилась мизинцем обо что-то твердое, скрытое во мраке. Дрожащими руками, которые вдруг перестали слушаться, потянула дверь на себя, но та не сдвинулась ни на дюйм: примерзла к земле.

Вой раздался совсем близко.

Внутри Авалон что-то оборвалось. Сердце упало. Она различила скрежет когтей по льду. Рык раздался возле дома, в котором она пряталась. Она еще раз попробовала потянуть дверь на себя.

Она не поддавалась.

По щекам Авалон заскользили холодные слезы, а по ногам заструилось тепло. Под ступней лед стал горячим и растаял.

Она умрет здесь. В этой Персеной забытой деревне, едва пережившая кровавую свадьбу и купание в ледяной реке. Умрет. И никто ее не вспомнит.

Монстр приближался. Хриплый, гортанный рык звучал в ее ушах подобно раскатам грома. Он искал ее, она это знала. Она знала, что он учуял ее запах в деревне. И сейчас найдет ее по едкому запаху мочи.

Раздался треск — монстр сломал ограду.

Авалон отступила, камни на платье тихо забренчали. Паника стиснула внутренности, и она судорожно всхлипнула, готовясь дать волю слезам и плачу.

— Не шевелись, — трастамарские слова прозвучали прямо в ухо. Одна рука схватила ее за талию, а вторая — холодная, пахнущая омелой, — зажала рот.

Авалон едва не взвизгнула, но ладонь вдавилась сильнее, душа любой звук, который хотел сорваться с ее губ. Она слышала только его сиплые вздохи, отдающиеся едва разбираемым клокотанием в легких, и чувствовала на своей щеке легкое касание его влажных волос.

Монстр рыкнул у входа.

Авалон в ужасе рванула назад, но Горлойс не дал ей сдвинуться с места. Он застыл, как соляное изваяние, слегка подавшись вперед — теперь она боковым взглядом видела его профиль. Он внимательно вглядывался в дверной проем, не мигая и практически перестав дышать — как хищник, выжидающий правильный момент для нападения.

В проеме появился нос.

Персена, спаси.

Авалон сжалась, как кролик в силках. Слезы лились по щекам, а сердце, казалось, готово было порвать грудную клетку. Весь мир заглох и сузился только до звука втягиваемого воздуха. Авалон различила во мгле бледные ощеренные зубы, острые как тысячи мечей, и нити слюны, растягивающиеся до самой земли. Черная лапа, точно человеческая рука, схватила дверь, и со скрежетом оставила длинные глубокие борозды от когтей.

Монстр уже собирался засунуть голову в дверной проем, когда с крыши соседнего дома, глухо ухнув, съехал целый снежный пласт. Рык прекратился. Авалон замерла, ощутив, как сжимается мужская рука на лице. Не смей шевелиться — говорил этот жест — и молчи.

Жизнь Авалон повисла на нити вероятности, что незнакомый звук заинтересует монстра больше, чем ее свежий запах. Нить эта казалась тоньше нити слюны, что пузырилась у клыка и растягивалась, растягивалась…

Кап.

Слюна застыла на холодном снегу большим пузырем. Авалон следила за ним так, будто от того, лопнет ли он, зависит ее жизнь.

Бульк. Она могла поклясться, что в тишине услышала этот оглушающий звук.

Когти монстра заскрежетали на льду, и он исчез.

Чувство облегчение хлынуло по телу Авалон, и она едва не сползла на пол. Ее удержала мужская рука. Она хотела сказать «спасибо», но только сейчас, избежав смерти, поняла, что находится в руках инирского короля. Опасность ничуть не меньшая, чем бешеное чудище.

Слово застряло, как кость в горле.

— Эта тварь вернется, — произнес низкий голос возле ее уха. — Здесь не спрятаться.

Горлойс отпустил ее и, бесшумно доковыляв до двери, выглянул из-за нее. Казалось, ему нет до нее никакого дела. Авалон потопталась на месте, точно беспокойная гусыня, и прошептала:

— Вы можете его убить?

Она понятия не имела, почему решила вступить в диалог с этим человеком. Он был опасен — она знала это наверняка, как, впрочем, и то, что Горлойс спас ее на утесе. Он мог оставить ее там на съедение монстрам, выиграв себе время, но не стал. Сейчас, конечно, он спас ее не во имя благородства, а из-за того, что ее ошибка могла стоить жизни ему, но по итогу разве имело это значение? Тем не менее, тогда, в зарослях облепихи, он смотрел на нее так, как смотрел бы инквизитор — с желанием убить.

— Вряд ли, — нервный смешок сорвался с губ Горлойса, когда он обернулся, придерживаясь рукой за ребра. Мокрая волнистая прядь упала на лоб, и одна капля медленно потекла по носу с горбинкой. — Я потерял все оружие, кроме этого.

Он достал левой рукой из голенища сапога короткий кинжал, подходящий для подлого удара в спину или разрезания мяса, но никак не для протыкания толстой шкуры княжевого монстра.

Пока Авалон с опаской разглядывала клинок, она упустила момент, когда Горлойс умолк. Она подняла взгляд и увидела, что он выжидающе смотрит на нее. Так же, как на того монстра. Горло, саднящее от холодного воздуха, перехватил спазм.

Кинжал, который подходит для подлого удара.

Он тоже это понял.

Его посиневшие пальцы сжались на рукояти.

Снег порхал в воздухе за спиной Горлойса подобно хлопьям пепла в тот день, когда инквизиторы сожгли ее деревню. Ветер крепчал и гудел на разные голоса, стучал ставнями и скрадывал вой рыщущего в деревне монстра. Горячая, свежепролитая кровь наверняка привлечет его обратно и даст Горлойсу возможность спастись.

Авалон не двигалась, дрожа от холода и страха. Сердце билось в груди, словно погребальный реквием. Одно движение — и Горлойс решится. Она не понимала, почему он колеблется, и не собиралась подталкивать его к решению применить кинжал. Ей нужно было что-то придумать, что-то сказать и перетянуть чашу на свою сторону.

Персена, помоги.

Начал сыпать град. Ледяные шарики били по крыше так, словно по ней стучали костяшками сотни пальцев.

— И долго вы собираетесь на меня пялиться? Мокрое платье — не приглашение к консумации брака, господин Горлойс. — Авалон поддалась порыву говорить и продолжала, понимая, какую чушь несет. Он наверняка примет ее за сумасшедшую или обезумевшую от переохлаждения, но это всяко лучше, чем кинжал в боку. — Церемония, как вы понимаете, была прервана и не может считаться проведенной по всем правилам.