В конце коридора находилась самая большая дверь. Он догадался, что это Гранате принадлежала самая просторная опочивальня. Однако как ни старался Дамиан, дверь оказалась слишком массивной и толстой, и он ничего не мог расслышать. Неразборчивые голоса сливались, точно горячечный бред.

Замешкавшись, Дамиан огляделся. Затем достал санграл и вскрыл ближайшую дверь осколками разбитой серьги, порезав пальцы. Ввалившись внутрь, он на всякий случай осмотрел комнату, а потом открыл окно и вылез на подоконник.

В лицо ударил порыв морозного воздуха, который тут же склеил его ноздри.

Балансируя на тонком парапете, Дамиан прокрался к нужному окну. Его внутренности переворачивались от одной только мысли, что он сорвется отсюда и свалится в кусты снежной розы. Помимо расцарапанной рожи, получит и мечом промеж глаз от стражей. Они снова лениво разбрелись по саду, держа над головами факелы.

Дамиан переступил еще на шаг. Его нога соскользнула, и он едва не упал: корпус подался вперед. Испуганный выдох сорвался вниз. Взмахнув руками и зацепившись пальцами за неровную стену, он бесконечность балансировал на грани. Спина взмокла.

Плавно подавшись назад, Дамиан, наконец, смог переставить ногу и привалился к стене. Облизал пересохшие губы и почувствовал, как они мгновенно обветриваются. Глядя на высоту под ногами, он внезапно со всей ясностью понял значение любимой поговорки Симеона.

Держись за авось, пока не сорвалось.

Только теперь она приобрела для него совершенно особенное значение.

— Войти через дверь тебе вера не позволила? — голос раздался настолько близко, что Дамиан оцепенел.

Он скосил глаза и увидел, что в комнате, подбоченившись, стоит темноволосая женщина. Одна. Она смотрела на него не с испугом, не в ужасе, а с раздражением.

— Ты испачкал мне подоконник. Слезай уж.

Дамиан не сдвинулся с места, судорожно пытаясь придумать причину, по которой его могло занести на подоконник бархатного дома.

Только бы не закричала.

— Слезай!

Он повиновался скорее из-за необходимости найти устойчивую опору. Завел руку к ножнам, чтобы незаметно вытащить кинжал, но его пальцы сомкнулись на пустоте.

— Ты молод, — Граната откинулась на кушетку, выложенную мехом, и качнула в руках кубок. — И мне нравится твоя напористость. Пробрался наверх, несмотря на то, что сказала Роза.

Она встала. Шуршание одежды, которое уловил его чуткий слух, прозвучало, как страстный вздох. Только сейчас Дамиан понял, что платье не бежевое и не такое плотное, как показалось на первый взгляд: оно было столь тонким, что, казалось, могло растаять как дым от прикосновения. Оно не скрывало ни алых сосков на большой груди, ни густого треугольника между ног. И только сейчас он заметил длину ее волос — такая же, как у матери. Мышцы его одеревенели, грудь стянуло тугим кольцом, мешая сделать полный вдох.

— Раздевайся, — Граната улыбнулась, и от ее улыбки повеяло атласными простынями и терпким ароматом соединившихся тел.

Дамиан сухо сглотнул, ощущая, как жар пробирается в низ живота. Его голова никак не могла проясниться.

— Так тебе нужна информация или нет?

— Что? — тупо спросил Дамиан.

Он так и стоял на одном месте, сомкнув пальцы на пустоте, где должны были находиться ножны.

— Ты пришел сюда за Ерихоном. Вы разминулись. А бумаги я уже сожгла. Хочешь узнать, о чем мы говорили, — она приблизилась, окруженная сладким приторным запахом. — Вот моя цена. Раздевайся и ляг со мной. Я расскажу тебе все.

Граната обошла его и дотронулась к спине. Даже через рубаху и дублет Дамиан почувствовал ее палец между лопаток, и все его существо словно переместилось в эту точку.

Она предлагала ему сделку. Сделку с вёльвой, исчадием Лилит.

— Ты с ним заодно. Зачем тебе помогать мне? — он осторожно выпрямился и повернул голову, чтобы не дать ей застигнуть себя врасплох.

— У меня свои причины.

— Как я могу быть уверен в том, что ты скажешь мне правду?

— Хочешь, я на колени встану? — она игриво поправила волосы, из-за чего они каскадом рассыпались по ее плечам.

— Я не доверяю словам, сказанным с колен. Особенно в борделе.

Граната рассмеялась, обошла его и снова предстала во всей порочности перед его взором.

— Традоло действительно сам убил свой отряд. И кое-кто помог ему в этом. — Дамиан вспомнил то существо, что убил у озера. — Нет, не та бедная девушка, которую ты убил. Она была невинна.

— Она была вёльвой!

Граната развела руками.

— Я дала тебе понять, что я знаю многое и могу с тобой поделиться. Вопрос только в том, хочешь ли ты узнать правду. Я предлагаю тебе кровавую сделку. — Она протянула ему руку с порезанной ладонью. Черная кровь. Кровь вёльвы.

Сиплое горячее дыхание резало Дамиану грудь, лицо пылало. Все возможные слова погибали в его горле, не добираясь до языка. Сознание лихорадило. Упустить виновника, стоящего за всеми убийствами и связью с Трастамарой, но не опуститься к бесстыдной связи с вёльвой — этого ли от него хотел бы Князь мира сего? Или он должен замарать свое тело, но не душу, связью с этой женщиной, чтобы выйти на убийцу и защитить Храм и короля?

— На что ты готов ради своей веры, Дамиан? — она не должна была знать его имени.

Он процедил, превозмогая удушливую волну стыда:

— На все.

Жажда оказалась столь глубока, столь повелителен был ее зов, что Дамиан не устоял. Он перехватил ее руку своей, порезанной осколками, посшибал книги и уложил ее на стол, задрав невесомые юбки. С жутким звоном на пол полетели металлические подсвечники. Он развязал штаны и, раздвинув обнаженные ноги, вошел в нее.

— Это все, что ты можешь? Мне казалось, ты сильнее… — она хрипло рассмеялась ему в лицо.

Ее тяжелые груди выпали из слабой утяжки лифом, и Дамиан увидел на них капли пота.

— Давай же, удиви меня! Я еще не заключала сделок с такими молодыми инквизиторами, — она вцепилась своими когтями ему в лицо и, заставив приблизиться, поцеловала. Сладость вина опалила его губы.

— Не сдерживайся, храмовник!

Ее слова страсти стали сводящим с ума хором ворон, каркающих ему на ухо: предатель, предатель, предатель.

Дамиан зарычал: утробный, звериный рык вырвался из его горла. Резко развернув ее, он грубо схватил длинные волосы и намотал их на кулак. Свет от жаровни превращал ее локоны в черное масло. Он вдавил ее грудью в стол и пристроился сзади.

Пятнадцать… шестнадцать… семнадцать…

Вся его жизнь превратилась перед ним в россыпь серых осколков, по которым невозможно было определить, чем они являлись до того, как разбиться. Его движения исторгали у нее стоны, и Дамиан ярился все больше. Он чувствовал, как в груди вибрирует волчий рык. Он желал двигаться быстрее, пока не кончит в нее и не разорвет ее в клочья, изопьёт ее крови и…

Дамиан отшвырнул ее от себя. Граната упала на пол и залилась смехом.

— Говори, — прохрипел он исказившимся голосом.

Все его тело горело княжевым пламенем. Вёльва хохотала, запрокинув голову, и он видел ее красное нёбо. Грудь тяжело вздымалась, соски превратились в два алых рубина, из лона сочилась влага.

— Дамиан, Дамиан, Дамиан… — шептала она его имя бархатными губами, подняв голову и уставившись прямо в глаза. — Неужели тебе не понравилось? Помнишь, как ты дрожал под той кроватью… как реагировало твое тело…

— Ты заключила со мной сделку, — он шагнул к ней, не обращая внимания на то, что эрекция так и не прошла. — Говори, что задумал Ерихон!

Вёльва поднялась на ноги и скинула порванное платье. Нагая, она приблизилась к Дамиану и попыталась дотронуться к его паху, но он ударил ее по руке.

— Традоло тоже был моим любовником.

— Я не… — он хотел поправить ее, но проглотил возражение вместе со злостью.

Она сделала это специально.

— Он был неплох, конечно, но, пожалуй, — она опустила взгляд, — меньше. И все-таки он не страдал угрызениями совести и приступами одержимой веры.