Настя с разбегу хотела влететь во двор и закрыть перед носом провожатого калитку. Не тут-то было. Лонгвей ловко просочился и встал перед ней, продолжая пожирать глазами.

— Лонг, спокойной ночи, — попыталась она выпроводить привороженного. — Иди спать к себе, — и кивнула на кусты через дорогу.

Но тот не спешил в этот раз выполнять приказ своей богини и медленно подступал всё ближе. Настя изумленно пучила глаза, не понимая, что происходит и попятилась назад. Вскоре отступать было некуда — она уперлась спиной в стену, а Лонг почти касался губами ее лба.

— Позволь поцеловать тебя, Настин? — прошептал он страстно, глотая слюни.

— Нет, — неуверенно отказала Анастасия, чувствуя себя загнанной в ловушку.

— Твоё “нет” больше похоже на “да”, — хитрил Лонгвей, продолжая вести себя напористо и странно. — Ты совершенно не умеешь отказывать, я прав?

— Нет, — что делать: кричать, бежать или поддаться чарам?

— Позволь поцеловать тебя. Скажи “да”. Скажи “да”, — шептал он, гипнотизируя взглядом.

Вероятнее всего начинался побочный эффект ворожбы и привороженный терял последние крупицы рассудка, позволяя управлять низменным и пагубным страстям.

— Скажи “да”, — голос его становился куда-более требовательным. — Тебе понравится.

— Я приказываю тебе остановиться, — продолжая верить в свою власть над ним, велела Настя.

— Ты можешь приказывать мне всё, что угодно, но только не останавливай меня, прошу.

— Я тебя останавливаю.

Его глаза бешено вспыхнули, а рот непроизвольно оскалился в звериной улыбке.

— Ты желаешь совершенно другого, — доказывал он ей обратное. — Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал.

— Нет!

Анастасия оттолкнула его, Лонг перехватил ее руки в запястьях и прижал к груди.

— Слышишь моё сердце? Оно принадлежит тебе.

— Немедленно прекрати и отпусти меня. На самом деле ты меня не любишь, это всего лишь чары! Пойми это наконец! Посмотри, в кого ты превратился: живешь в кустах, не спишь, не ешь, а просто существует. Разве настоящая любовь превращает человека в животное? Нет, Лонг! Любовь делает нас лучше и не причиняет боли! Очнись, пожалуйста!

— Нет, Настин, ты ничего не понимаешь в любви. Отныне и навеки ты принадлежишь мне, а я тебе. Смирись с неизбежным и подчинись мне.

Он сжал ее горло и прошептал почти касаясь губ:

— Скажи “да”.

Затем повторял одно и то же, сжимая до хруста гортань и заставляя суженую хрипеть.

Непредсказуемое поведение привороженного полность выбивало из колеи, а древний механизм, именуемый инстинктом самосохранения, заставил парализованную от страха Настю поддаться и сдавленно прошептать “Да”. Его хватка ослабла, кончики пальцев нежно коснулись кожи, на которой остался красный след от удушья, последствия безумной любви.

— Я буду целовать тебя всю ночь, — томно прошептал Лонгвей и опустился на колени.

Его руки ласкали ноги, поднимаясь все выше и открывая взору самые сокровенные места, он задрал платье до бедер и бережно отодвинул трусики. Сначала поцелуи были нежными и Настя не смогла бы лукавить, отрицая то, что ощущать его прикосновения и язык приятно. Затем они стали более требовательными и горячими, он кусал ее, впивался зубами.

Немного придя в себя, придавленной к земле и полуголой, Настя попыталась спастись и вырваться из цепких объятий суженого. Именно так, неумелая магия действовала на сознание привороженного — совершенно непредсказуемо, превращая его, то в послушного раба, то в безжалостное животное.

Шутки давно кончились, с ужасом пришло осознание — надо бороться за жизнь. Лонгвей абсолютно серьезно намеревался зацеловать ее досмерти, залюбить до умопомрачения, периодически поддерживая в ней жизнь, чтобы снова и снова любить до изнеможения.

— Отпусти меня, придурок! — отчаянно боролась она. — Приказываю: возвращайся домой и не возвращайся никогда!

Ее попытки возымели противоположное действие и только распаляли страсть в одуревшем мужчине.

— Ты мой дом, Настин! Ты!

Он возвысился над ней горой и медленно расстегнул ширинку на джинсах. Последняя попытка — Настя брыкалась, как лошадь, ударив его между ног. Лонгвей отшатнулся и появился шанс на спасение. Не мешкая, она вскочила и одним прыжком перемахнула забор, вне себе от ужаса. Бежала, куда глаза глядят и жалобно звала на помощь, увы, никто ее не слышал. Настя осознанно вела привороженного подальше от дома, боясь накликать беду на своих родных. Обернувшись, она увидела его на расстоянии нескольких метров — он оскалился в ухмылке.

— Беги, дорогая, беги.

Бежать от него бесполезно, зверь всегда отыщет свою добычу, а суженый суженую; по запаху, по голосу, по вздохам и плачу.

Эта игра в кошки-мышки разжигала внутри пламя, опасное и уничтожающее всё на своём пути. Привороженный полностью подчинился пламени и не собирался отступать назад. Он осторожно ступал только вперед и продолжал забавляться со своей мышкой.

— Где же ты, Настин?

Настя зажала рот рукой, чтобы не выдать себя случайным вскриком, спрятавшись в щелях между двумя плотно прижатыми друг к другу скирдами сена. Она не знала, сможет ли дожить до утра, ситуация давно вышла из под контроля и оставалось только молиться, уповая на вмешательство высших сил.

“Суженый” незаметно подкрался сзади и зажал рот ее же собственной рукой, мягкое сено под ногами не давало опоры и они оба упали в ворох сушеной травы.

— Я знаю, ты этого хочешь. Любишь играть, да? — он убрал свою руку и поднялся.

— Пожалуйста, перестань! — молила его Настя и горько рыдала.

Привороженный больше не слушал, вошедший в раж, одурманенный демонической страстью. Огромный и безжалостный, возвышался над ней, наслаждаясь страхом жертвы, снял с себя одежду, представ во всей красе, полностью обнаженный и возбужденный.

Настя закрыла глаза ладонями и умоляла небеса не допустить надругательства. Она не видела, как лунный свет прошел сквозь голое тело привороженного и будто опустил на землю.

Прошло несколько секунд, ничего не происходило. Анастасия осторожно посмотрела в щель между пальцами — Лонгвей выглядел растерянным и не менее испуганным, заметив, что голый, быстро прикрыл причинное место руками.

— Извини, — сам не свой, он схватил свои вещи и торопливо ушел, не оглядываясь.

— О, боже! — воскликнула Настя и разревелась, не в силах удержать эмоции после пережитого кошмара.

Мужчины прижались друг к другу в поисках защиты, в ужасе оглядывались по сторонам: тут и там мерещилась нечистая сила.

— Сделай что-нибудь! — кричал Ким перепуганному вусмерть медиуму, куда и подевались былые пафос и напыщенность. — Болван, зачем только тебя послушал?!

И непонятно, кого ругал старик — себя или же шарлатана.

— Я не виноват, — оправдывался Туйен и норовил дать деру. — Это сильная языческая магия! Я сделала всё, что мог!

Ветер понемногу стихал и вой прекратился, слышно было как бешено колотились сердца, объятые страхом, и шелест листвы. Мужчины с облегчением выдохнули, кажись пронесло и понемногу отлипали друг от друга. Внезапно ветки снова затрещали и медиум всплакнул от ужаса, проклиная тот день, когда согласился следовать за главой империи Хемхает.

— Ага соколики, поди наложили в штаны пудов десять, признавайтесь? — подстебнула их бабка Дуня, выкатив собственными силами коляску на дорожку.

Они обрадовались, узнав ее. Ким низко поклонился и попросил прощения за то, что оставил в лесу.

— Прости нас, храбрая женщина, будь милосердна.

— Господь с тобой, батенька. Я и не серчаю. Ну что уж, с кем не бывает, спужались маленько.

— А где зеркало? — отец волновался о целостности магического предмета, больше чем о здоровье старушки.

Дуня хотела было выдержать длинную паузу и скорчить скорбную гримассу, дабы позлить бессовестного азиата, но передумала.

— Отдала ведьме, — призналась она честно и устало добавила: — Проклятие снято, милок. Забирай свою детинушку и катитесь вы, наверно, восвояси. А перед этим домой меня завезите, спать хочу!