Горячие руки Лонгвея жадно блуждали по телу прекрасной нимфы, открывая для себя всё больше нового. Он опрокинул Настю на траву и неистово целовал каждый миллиметр ее тела.

“Не хочу больше просыпаться”, — повторяла мысленно Анастасия, позволяя его рукам трогать и ласкать, где вздумается, ощущая приятную негу внизу живота.

Лонг стянул сарафан с ее тонких плеч и облизываясь, не в себе от желания, прошептал:

— Можно я тебя съем?

Словно щелчок в голове сработал и Настя сначала опешила, не послышалось ли утробное рычание? Затем сиреневый туман в голове рассеялся и горящие от страсти глаза привороженного, вместо наслаждения, нагоняли дикий страх и ужас.

— Стоп, хватит! — поправив платье, приказала она дрожащим голосом и быстро поднялась на ноги.

— Что случилось, любовь моя? — не поднимаясь с колен, спросил Лонгвей.

Анастасия попятилась назад и чтобы успокоить разбушевавшиеся нервы, несколько раз глубоко вздохнула и выдохнула через рот.

— Прости меня, я не хотел тебя напугать, — Лонг в долю секунды оказался рядом, но прикасаться без разрешения, как и прежде не смел.

— Я устала и хочу домой, — сдерживая слезы, произнесла Настя.

— Я отнесу тебя на руках, моя богиня Настин!

Не успела она крикнуть “нет”, он схватил ее на руки и понес через поле.

— Немедленно отпусти меня!

Привороженный не спешил выполнять приказание.

— Ты устала, — и побежал с ней, словно с куклой через поле.

— Лонг, я хочу идти сама! — отчеканила каждое слово Анастасия.

И лишь после этого Лонгвей послушно оставил ее в покое и позволил идти собственными ногами.

Ночь обволакивала всё сильнее, стирала грани между мирами, пугала загадками и темнотой. Настя знала, что привороженный идет совсем рядом и касается дыханием плеча и в то же время, боялась обернуться, чтобы в очередной раз не поддаться гипнозу. Лонгвей это не робкий привороженный Вениамин Егорович или подкаблучник из районо. Этот мужчина также обладает даром привораживать женщин и совершенно смело можно предположить — скажи ему тогда “да”, съел бы и это не метафора.

Лес поглощал запоздавших странников, те терялись в его чаще, боясь даже подумать, а смогут ли вовсе отыскать дорогу назад, отпустит ли сросшаяся воедино экосистема, ожившая со временем и превратившаяся в разумный организм. Во всяком случае, отступать поздно. Туйен, Ким и уснувшая в коляске Евдокия двигались вглубь, позволяя тропам вести в неизвестность.

Вскоре окончательно стемнело и огрызки синего ночного неба просвечивались сквозь толщу сросшихся ветвей, в потемках брели они дальше, надеясь на чудо.

Где-то недалеко треснула сухая ветка и кто знает, возможно, под тяжестью чьей-то ступни?

Туйен остановился и внимательно прислушался, Ким последовал его примеру, боясь пошевелиться и утереть пот, застилающий глаза. Тишина преследовала их, не отставала ни на шаг.

Вдруг Дуня проснулась, громко хрюкнула и шамкая ртом, недовольно спросила:

— Чавой, не накатали ещё? — хотелось в свою постель, на мягкую пуховую перину, а не ночные прогулки на свежем воздухе в чаще леса.

— Молчи, женщина, — шикнул на нее Хемхает. — Ради тебя и твоей правнучки стараемся, чтобы снять с вас, глупых женщин, родовое проклятие.

Евдокия отчасти понимала, что отец привороженного прав и возможно, стоило давно явится с повинной к ведьме. Но страх и стыд не позволяли отыскать ее хижину, к тому же за кражу волшебного зеркала могло последовать наказание. И только теперь Дуня приняла тот факт, что всю свою сознательную жизнь была эгоисткой и думала лишь о себе, а после еще и Настеньку подговорила к ворожбе. Действительно, глупая женщина, из-за проступков которой приходится расплачиваться близким.

Надо было вернуть краденное еще восемьдесят лет назад и попросить прощения за свой опрометчивый поступок. Тяжело признавать собственную вину и недалекость, по старушечьим щекам скатилось пару слезинок. Она-то просто-напросто хотела собственный дом, а в итоге до сих пор расплачивается за возможность когда-нибудь умереть в собственной постели.

Она всхлипнула и порыв ветра подхватил ее плач, зашумели ветви, закачались. Медиум тревожно оглядывался — лес ожил и пугал скрипом, жалобно завывая в кронах деревьев.

— Отдай ей зеркало, — прошептал он испуганно.

Ким мигом исполнил поручение и отошел на безопасное расстояние.

Напротив заходили ходуном сросшиеся воедино кусты, хрустели ветки под чьими-то то ли ногами, то ли копытами.

— Беги! — успел крикнуть Туйен, когда из-ниоткуда выпрыгнул разъяренный вепрь и направился прямиком на них, разрывая землю длинными и острыми клыками, разлетелись комья, сейчас и незваные гости на клочки разлетятся.

Мужчины истерично вопили и хаотично размахивая руками бросились наутек, оставив бедную немощную женщину на растерзание зверю.

Вепрь прошмыгнул мимо Евдокии, зацепив коляску клыком, она зажмурила глаза и мысленно прощалась с жизнью. Не так она себе смерть представляяа и никогда бы не подумала, что дожив до ста лет, погибнет от клыков дикого зверя. Хрюкая и пыхтя, вепрь понюхал влажным пятачком старушку, фыркнул и прыгнул в кусты.

Пару мгновений Дуня приходила в себя, отчаянно крестилась и благодарила всех святых за спасение. Глаза открыть боялась и лишь спустя какое-то время приоткрыла зрячий правый глаз и тут же закрыла, ослепленная светом, исходящим от волшебного зеркала.

— Ой-ой-ой, — всё причитала она и попыталась встать на ноги.

К ее несказанному удивлению встала почти без труда, чувствуя силу и молодость. Мельком взглянула на свои руки — ни морщин, ни темных старческих пятен, кожа, как у молодухи, белая и ровная, лишь мозолями на ладонях испорченная.

Евдокия боязно провела кончиками пальцев по шее и щекам — никакой дряблости. Дряхлая старуха вновь превратилась в молодую женщину, Дунька продолжала диву даваться. Вдруг зеркальный свет померк и в кромешной тьме дремучего леса увидела слабый огонек. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять и разгадать загадку — ведьма звала ее, как и тогда, восемьдесят лет назад.

Дуня бережно завернула зеркало в сукно и пошла на свет оконца. Пришел час расплаты, виновато опустив голову девица в одеждах старухи подходила всё ближе к избушке.

Свет от свечи колыхался и рисовал причудливые тени на стенах, освещая маленькую комнату и маня заблудших путников.

Евдокия неуверенной рукой постучала три раза, дверь сама отворилась. Дыхание сперло от ужаса, но она ступила на порог и робко остановилась у печки, где спиной к двери, скрючившись в три погибели, наматывала пряжу горбатая старуха.

— Добрый вечер, — не своим голосом поздоровалась вошедшая с хозяйкой.

Огонек свечи колыхнулся, хозяйка не оборачивалась, прекратив работу. А Дуньку бросало то в жар, то в холод.

— Ну что доярка, — прозвучал мерзкий голосок, — говорила же тебе — счастья не принесет краденая вещица.

— Прости меня глупую, — Евдокия искренне раскаивалась и жалела о своем поступке.

Со скрипом ведьма обернулась и уставилась своим ястребиным взглядом, заставляя бледнеть и чувствовать дурноту.

— Вот, забери зеркало, пожалуйста и сними ворожбу, — руки не слушались Дуню, боясь выпустить хрупкую вещь и разбить, она бережно опустила на пол.

— Положи, где взяла, — велела ведьма.

И воровка негнущимися ногами, осторожно и робко забралась на чердак, аккуратно ступая по прохудившейся от времени поверхности, поставила зеркало туда, откуда восемьдесят лет назад украла.

Вернулась, опустив низко голову, еще раз попросила:

— Прости меня и сними ворожбу.

Тишину нарушило жуткое и утробное хихиканье старухи, она довольно кивнула.

— За то, что усвоила урок, так и быть, — уже более ласково сказал ведьма и напоследок прошептала: — Сдуло ветром, унесло и не бывало.

Свеча погасла и ночь заполнила собой всё пространство. Евдокия прикрыла веки, а открыв, оказалась лежащей на земле, рядом валялась коляска. Переборов себя, всё же взглянула на свои руки, даже во тьме ночи, те выглядели старыми и дряхлыми. Злиться и сетовать на судьбу сил не находилось. Но как бы то ни было, проклятие снято, а это самое главное. Бабка Дуня гордилась собой, вот еще бы доползти до дома и закончить бренную жизнь в своей постели. Взяв волю в кулак, она заставила себя встать на ноги и подняла коляску, села в нее и медленно покатилась по тропинке, надеясь к утру выбраться из ведьминого леса.