— Буду штудировать этот словарь, товарищ Сталин, — ничуть не смутился Берия.

— Должен тебе напомнить, Лаврентий Павлович, — впервые за всё время разговора Сталин назвал его по имени-отчеству, — что в нашем государстве человек, занимающий высокую должность, обязан хорошо знать русский язык. И кроме того, по возможности не быть завистливым. Полагаю, что ты очень завидуешь тем военачальникам, которым мы присваиваем высшие воинские звания. Придётся тебя огорчить: Малиновский будет Маршалом Советского Союза, он это заслужил. Но это вовсе не значит, что мы запрещаем тебе впредь наблюдать за нашими маршалами. Бдительность, высокая большевистская бдительность — это закон нашей жизни.

— Понятно, товарищ Сталин! — с облегчением воскликнул Берия. — Мы с честью выполним ваши указания!

— А чтобы товарища Берию не глодала зависть, могу тебе обещать, Лаврентий, что ты тоже будешь у нас маршалом. За победы, одержанные в тайной войне с агентурой мирового империализма.

Берия вскочил с кресла, порываясь обнять вождя.

— Подожди, Лаврентий, успокойся. Благодарить будешь, когда Указ опубликуем. Высшие воинские звания в нашем государстве присваивает не товарищ Сталин. Высшие воинские звания присваивает законодательная власть. А её, как известно, возглавляет товарищ Калинин.

— Да уж куда как известно! — хихикнул Берия. — На товарища Калинина у меня компромата побольше, чем в этой папке.

— Я в этом не сомневаюсь, — усмехнулся Сталин. — Не сомневаюсь я, Лаврентий, и в том, что у тебя компромата и на товарища Сталина не одна такая папка.

— Товарищ Сталин, Иосиф Виссарионович, клянусь вам, заверяю... — начал было Берия, но Сталин коротким взмахом ладони с зажатой в ней дымящейся трубкой остановил его:

— Не надо клятв, Лаврентий. Всё равно не поверю.

...Сидя в машине, Берия ликовал: он будет маршалом! Сталин не бросает слов на ветер! Пусть это звание присвоят ему не сегодня, не сейчас, а после войны, но среди всех прочих маршалов он, Берия, будет самым сильным. Потому что в его руках не просто войска какого-то там фронта, а огромная власть. Ну и пусть Малиновский станет маршалом! Зато в его, Берия, сейфе будет храниться папка с компроматом на этого маршала, и в нужный момент она будет извлечена на свет, чтобы сделать своё нужное дело.

Ублажив себя этими размышлениями, Берия стал думать о другом. Разве это справедливо, что о многих маршалах, например, о Будённом, Ворошилове, и даже не о маршалах — о Чапаеве, Щорсе или о каком-то там матросе Железняке сложены песни, написаны книги, сняты кинофильмы, а о нём, человеке, обеспечивающем государственную безопасность огромной страны, нет ни единого словечка?! Ну, ладно, можно смириться с тем, что нет книг, это ещё можно понять — он закрытый для общества человек, но кто мешает прославить его в песнях? Которые бы пели в воинских колоннах, передавали по радио, которые бы пел весь великий советский народ? Почему нет таких песен? А всё потому, что ты, дорогой товарищ, не в меру скромен. Но к чертям скромность! Товарищ Сталин тоже воплощение скромности, а сколько песен о нём гремит по всей стране каждый день!

И уже сейчас в голове у Берия начала складываться эта песня. Он был твёрдо убеждён, что в ней обязательно должны присутствовать такие, к примеру, строки: «Овеян славою народного доверия» по той простой причине, что «доверия» — прекрасно рифмуется с «Берия». И ещё: «Громи врагов, товарищ Берия, ты наш железный сталинский нарком!»

Берия всё больше укреплялся в мысли, что в самые ближайшие дни ему следует пригласить на свою дачу известного поэта и известного композитора, угостить их хорошим коньячком и воодушевить на создание такой песни. И пусть звание маршала ему пока не присвоено, ничего, песня дождётся своего часа, всё надо делать заблаговременно...

После Бухареста 2-й Украинский фронт нацелился на Трансильванию. Противник предпринял отчаянные попытки отбросить наши войска за Карпаты. Ему удалось контратаковать на рубеже реки Мурешул и замедлить продвижение армий Малиновского. Командующий 6-й немецкой армии генерал Фреттер-Пико поспешил выдать частный успех своих войск за образование сплошного фронта и разразился хвастливым приказом:

«Благодаря нашей постоянной готовности к действиям и искусству боевых групп удалось, несмотря на продолжительное давление противника, с помощью заново сформированных соединений создать новый фронт здесь, в Карпатах.

Долой бездельников, болтунов и сплетников! Соблюдайте солдатскую дисциплину, содержите в исправности ваше оружие, ваше снаряжение, ваше обмундирование.

Пусть каждый из вас служит примером для другого; пусть каждый внесёт в дело самое лучшее; пусть каждый делает больше, чем требует от него приказ. Тогда ни один большевик не ступит на немецкую землю. Тогда мы опять будем скоро по ту сторону этих гор. Тогда фюрер выиграет время, чтобы с новым оружием в надлежащий момент нанести ответный удар так, что противник потеряет способность слышать и видеть!

Поэтому, солдаты 6-й армии, держитесь ради нашего любимого отечества, ради нашего фюрера и его народа, ради наших жён и детей на родине. Кто сдаётся без борьбы, тот погиб.

Всем силам наперекор. Твёрдо держаться, никогда не сгибаться, храбро сражаться! Призовите на помощь десницу Господню!»

Как бы в противовес этой длинной приказной тираде, в которой смешались бахвальство и отчаяние, газета 2-го Украинского фронта «Суворовский натиск» призывала предельно кратко:

«Солдат Родины! Ты сражаешься в сердце Карпатских гор. Тебя окружают седые вершины-великаны. Нелегко здесь воевать. Узкие ущелья, бурные горные реки встают на твоём пути. Но ты везде пройдёшь. На то ты русский солдат...»

Наступление «орлов Малиновского» продолжалось. Топографы еле успевали склеивать оперативные карты. Когда-то на обрезах значилось: «Можайск», «Волоколамск», «Истра», «Клин», потом: «Днепропетровск», «Харьков», «Запорожье». Теперь же на полях топографических карт стояли названия государств: «Румыния», «Болгария», «Югославия», «Венгрия».

Когда в октябре 1944 года фронт Малиновского вёл тяжёлые изнурительные бои в Венгрии, в Москву пожаловал с визитом английский премьер Уинстон Черчилль. Он был чрезвычайно встревожен советским проникновением на Балканы и в Центральную Европу и поэтому тщательно готовился к предстоящим переговорам со Сталиным. Черчилль готов был пожертвовать Румынией и Болгарией, уже почти согласившись включить эти страны в сферу советского влияния, но решил стоять насмерть и не позволить Сталину взять под свою опеку Венгрию, Югославию и тем более Грецию.

Союзники не так давно высадились в Нормандии, положив, таким образом, начало долгожданному второму фронту. Английский премьер полагал, что это событие обеспечит успех предстоящим переговорам. Черчилль с удовлетворением перечитывал опубликованный в печати ответ Сталина на вопрос корреспондента газеты «Правда»:

«Подводя итоги семидневных боёв... можно без колебаний сказать, что широкое форсирование Ла-Манша и массовая высадка союзников на севере Франции удались полностью. Это, несомненно, блестящий успех наших союзников.

Нельзя не признать, что история войн не знает другого подобного предприятия по широте замысла, грандиозности масштабов и мастерству выполнения.

Как известно, «непобедимый» Наполеон в своё время позорно провалился со своим планом форсировать Ла-Манш, не рискнул сделать даже попытку осуществить свою угрозу. Только британским и американским войскам удалось с честью осуществить грандиозный план форсирования Ла-Манша и массовой высадки десантных войск.

История отметит это дело как достижение высшего порядка».

Английский премьер был доволен: похвала Сталина, весьма скупого на всякого рода проявления чувств, дорого стоила!

Как и предполагал Черчилль, его переговоры со Сталиным прошли в самой дружественной обстановке. В заключение они вместе побывали в Большом театре. Взоры всех зрителей были устремлены к правительственной ложе, по театру несколько минут прокатывались волны оваций.