Было самое начало июня, расцвет разгорающегося лета. В редких берёзовых рощах с полуночи до рассвета неистово звенели соловьиные трели, не дававшие покоя молодому комкору. И казалось, в мире, где звучит это волшебное щёлканье, окутывавшее душу счастьем, не может, не должно быть войны. Как могут люди допустить её, нет, даже просто подумать о ней, променяв эти пленительные трели на грохот орудий, на вопли и стоны жертв войны? Она не может породить ничего, кроме жестокости, зла, страданий, ненависти и неутолимого людского горя. Однако война шла — здесь, рядом...
Да, жизнь была бы прекрасна, если бы в голове набатным колоколом не билась мысль о том, что ещё мгновение — и соловьи умолкнут, и всё вокруг неузнаваемо преобразится.
Там, где сейчас буйным разноцветьем радуют глаз полевые травы, оставят свои тяжёлые следы гусеницы танков; в высоком, безмятежном небе пронесутся, вздыбливая небо, армады истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков. А там, где колосья пшеницы колышутся на ласковом ветру и где едва ли не до самого горизонта простираются яблоневые сады и виноградники, — там останется лишь пугающая мёртвой чернотой выжженная снарядами земля. Мир начнёт превращаться в руины, в пепел, огромные пространства усеют трупы тех самых людей, которые минутой раньше строили планы на будущее, смеялись, затаив дыханье, вслушивались в трели соловьёв. Изменится всё, в том числе сама цена человеческой жизни...
Эти мысли сейчас, когда надо было думать о том, как подготовить к боевым действиям свой корпус, казались совершенно неуместны. Но Малиновский при всём желании не мог отогнать их от себя. Они давали чувство причастности к жизни, которую он любил несмотря на то, что она уже успела преподать ему немало горьких и жестоких уроков.
Да и как было не любить жизнь, если он прожил на этой земле всего лишь сорок три года — самый расцвет, самая зрелость человека.
Родион Яковлевич никогда не мечтал стать военным, а тем более полководцем. Расхожее утверждение, что солдатами не рождаются, вызывало у него сомнение. Он считал, что если уж суждено человеку стать воином, то он должен родиться им: свойства характера, присущие только военному человеку, должны быть заложены в нём едва ли не в утробе матери. Таких свойств характера он в себе не находил и потому готовился прожить жизнь человеком, занятым другим, не ратным трудом.
Однако эпоха, в которую ему выпало жить, внесла свои коррективы. Эпоха определила необходимость вооружённой борьбы, не суть важно ради чего она ведётся — или ради того, чтобы идеологию одних народов навязать другим, или для того, чтобы одни народы захватили себе чужие богатства, или просто потому, что сильный должен побороть слабого. Эта эпоха — а впрочем, были ли в истории человечества другие эпохи? — и повелела Малиновскому встать в строй воинов. Земля, на которой он родился, молила о защите, народ, к которому он принадлежал, хотел верить в него, как в своего спасителя. И он не мог пойти наперекор своей судьбе.
...Сейчас, на берегу Прута, в отличие от многих, тешивших себя надеждой, что военную угрозу ещё можно отвести, Родион Яковлевич не гадал, будет война или нет. Он знал точно: будет. В эти дни на стол комкора одна за другой ложились полные тревог сводки. Он перечитывал их перед тем, как отправить в вышестоящий штаб. Сводки сомнений не оставляли.
Естественно, самые первые данные поступали от пограничников. Река Прут, левый приток Дуная, одновременно представляла собой линию Государственной границы СССР с королевской Румынией. Где ближе, а где несколько отступая от границы, дислоцировались пограничные отряды Молдавского пограничного округа: в Липканах, Бельцах, Калараше, Кагуле и, уже на Дунае, — в Измаиле.
У Малиновского с пограничниками сложились самые тесные связи, деловые и дружеские, позволявшие организовать эффективное взаимодействие погранотряда с частями его стрелкового корпуса. Это было крайне необходимо: каким, в сущности, вооружением располагала застава? Винтовки образца 1891/30 года, пара пулемётов, гранаты. И чего всё это стоит, если на заставу пойдут танки, если по ней ударят пушки и на неё обрушатся авиабомбы? Без незамедлительной поддержки частей Красной Армии станет невмоготу.
Но как оказать эту помощь, если оборону по Пруту на участке корпуса держит пока лишь одна дивизия, а остальные ещё движутся к месту назначения в железнодорожных эшелонах?
Родион Яковлевич был хорошо знаком с начальником войск Молдавского пограничного округа генерал-майором Никольским, который постоянно держал его в курсе всех событий на границе. В канун войны они снова встретились, чтобы обговорить предстоящие совместные действия.
— В приграничных районах Румынии, — рассказывал Никольский, — сосредоточены румынские и немецкие войска. Перед ними поставлена задача захватить выгодные позиции на советской территории с самого начала боевых действий. Только на участке Бельцского погранотряда сосредоточено более 250 тысяч немецких и румынских войск с танками и артиллерией.
— Совершенно верно, — подтвердил Малиновский. — По нашим данным, основной ударный кулак неприятель собрал на Кишинёвском направлении. Немцы готовят десанты, по всему видно, что они вот-вот предпримут попытки форсировать Прут.
— Не понимаю лишь одного, — вздохнул Никольский, — почему до сих пор нет чётких директив? Немецкие самолёты каждый божий день нарушают границу, летают в нашем воздушном пространстве, как у себя дома, а нам запрещают открывать по ним огонь. Разведка доносит, что румыны отселяют жителей из приграничных сёл, роют траншеи, готовят понтоны и лодки. Немцы постоянно обстреливают наши погранотряды, ведут себя вызывающе и нагло. С каждым днём растёт число задержанных нарушителей границы. Среди них уже выявлены разведчики абвера и диверсанты. Да вы и сами знаете, Родион Яковлевич, что военные приготовления просматриваются, можно сказать, невооружённым глазом.
— Думаю, что не следует нам ждать указаний свыше, — убеждённо произнёс Малиновский. — Надо готовиться к тому, чтобы отразить вражеское нашествие, хотя это и будет стоить огромных жертв. Конечно, много времени уже упущено, но надо сделать всё, что в наших возможностях. Я отдал приказ занять все блокгаузы и доты, оборудовать дополнительные траншеи. Особое внимание — мостам через Прут. На самых важных стратегических направлениях мы их взорвём.
— А что скажет на это Москва? — засомневался Никольский.
— Как говорится, до Бога высоко, а до Москвы далеко. Граница у нас вон какая: от Белого до Чёрного! Разве Москва за всем уследит, всё предусмотрит? Давайте действовать соответственно обстановке. Больше инициативы, решительности. Иначе будем биты, и нещадно.
Никольский не без удивления посмотрел на Малиновского: ещё не приходилось ему слышать от командиров такого ранга заявления, которые никак не укладывались в рамки официальной пропаганды. Ведь та утверждала, что мы будем бить врага малой кровью и на его территории.
— А что, если нам чайку попить, — предложил он. — Пограничного чайку?
— С удовольствием!
Спустя несколько минут повар-солдат в белом халате поверх военной гимнастёрки и в таком же белом колпаке принёс на подносе две больших металлических кружки с чаем и бутерброды с ветчиной.
Родион Яковлевич отхлебнул из кружки:
— Ого! Кипяток!
Никольский рассмеялся:
— Такой у нас пьют на заставах. Чтоб покрепче да погорячее. Для ночных нарядов повар держит чай в кружках на горячей плите. Традиция!
— Из-за этой традиции я себе язык обжёг, — улыбнулся Малиновский, — и как я буду теперь корпусом командовать с ошпаренным языком?
— А мы ваши команды продублируем, — пошутил Никольский.
Подкрепляясь чайком, продолжили разговор.
— Гитлер и Антонеску крепко спелись между собой, — сказал Малиновский. — Конечно, немцы постараются использовать Румынию на всю катушку. Это же отличный плацдарм для нападения на СССР, тем более что румынская армия сейчас подчинена Гитлеру. Фактически. Румыны без устали вопят, что вынуждены пойти на столь тесное сближение с Германией из-за советской военной угрозы. Антонеску заверяет Гитлера в вечной дружбе, клянётся, что будет вместе с ним до конца. Он предоставил в распоряжение Германии двенадцать дивизий, а фюрер пообещал после разгрома СССР отдать Румынии земли от Прута до самого Днепра. Каковы аппетиты?
