«Откуда он знает? — Барахвостов был неприятно удивлён. — Утечка, выходит... Непорядок!»

— Совершенно верно, товарищ командующий. Ставицкая Екатерина Фёдоровна подозревается в пособничестве гитлеровцам. В период нахождения на оккупированной фашистами территории...

— И что, есть прямые, неопровержимые доказательства? — прервал его Малиновский.

— Донесение нашего агента, человек проверенный.

— Арестованная призналась?

— Пока всё отрицает. Обычная тактика...

— Свидетели есть?

— Пока нет. Но свидетели найдутся. Ребята наши работают. Да какие сомнения тут могут быть, товарищ командующий? Посмотрели бы вы на эту Ставицкую! Девка красивая, хоть куда, — неужели немцы мимо неё прошли? Как пить дать завербовали!

— Выходит, всё, что вы сейчас говорите, всего лишь предположения. Значит, всех красивых девчат, кто оставался при немцах, — под трибунал?

— Так она же осталась на оккупированной территории! — Барахвостов, удивляясь непониманию командующего, пытался понять, почему Малиновский так заинтересовался этой Ставицкой. — Тут и доказывать нечего!

— Осталась на оккупированной территории? — негромко сказал Малиновский. — Значит, осталась?! — переспросил он ещё раз уже погромче и вдруг закричал: — А знаешь ты, почему она осталась, знаешь?! — Малиновский поймал себя на мысли, что, пожалуй, кроме своих близких, он ни к кому больше не обращался на «ты». — Ты её оставил, ты, понял?!

— Я?! — едва не подпрыгнул на стуле Барахвостов. — Я оставил?!

— Ты! — зло бросил Малиновский. — И ты, и я, и все мы оставили! Драпанули и бросили таких, как эта Катя Ставицкая, а теперь их шпыняем, зачисляем в пособники немцев! Справедливо это, Барахвостов? Пораскинь-ка мозгами! Под фашистами сколько наших людей? Прибалтика, Белоруссия, Украина, Молдавия, запад и юг России... Кто это всё немцам отдал? Мы с тобой отдали, Барахвостов, вот кто! Так что, теперь всех, кого мы бросили, — к стенке? Без разбору?

Барахвостов опешил: и это говорит командующий? Да понимает ли он обстановку текущего момента? Понимает ли задачи Смерша? Он готов был бросить все эти обвинения Малиновскому, но удержал себя от этого шага: как-никак, командующий фронтом, выходит напрямик на Сталина. Хотя Лаврентий Павлович и напутствовал его, Барахвостова, не считаться ни с какими авторитетами, лучше выждать.

— Товарищ командующий, а как же насчёт ненависти к врагу и его пособникам? Как быть с лозунгом: «Нельзя победить врага, не научившись ненавидеть его всеми силами души»? Или как быть со стихами поэта Симонова, я в «Красной звезде» читал: «Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей»? Немца то есть. А раз немца, следовательно, и того, кто ему подсобляет. Выходит, надо прощать?

— А вы доказали, что эта Ставицкая — пособница немцев? — уже спокойно спросил Малиновский, вновь переходя на «вы». — Или что она — агент абвера? У вас есть неопровержимые факты? Если нет, вы обязаны извиниться перед ней и освободить из-под ареста. Мало нам смертей тех людей, что гибнут на поле боя?

— Товарищ комфронта, я, к сожалению, не могу руководствоваться эмоциями. У меня прямая директива товарища Берия: проверять каждого досконально, вдоль и поперёк. Этого я требую и от вашего фронтового Смерша. Иной раз, чтобы выбить показания, приходится кое-кому душу наизнанку выворачивать.

— Душу наизнанку? Ну, это вы, Барахвостов, перегибаете палку. Добиваться признаний следует чекистским мастерством, а не инквизиторскими методами. И как быть с требованиями социалистической законности? Надобно факты добывать, неопровержимые факты, а не с ходу припечатывать клеймо гитлеровского агента. Апостолово — сравнительно небольшой посёлок, все на виду. Тут каждый о каждом знает. И судя по всему, фактами-то вы как раз и не располагаете. Ставицкую надо отпустить.

— Отпустить? — поразился Барахвостов. — Только при условии, что последует ваш письменный приказ.

Малиновский посмотрел на него в упор.

— Ну, если не письменный, то хотя бы устный...

— Считайте, что моё устное указание вы уже получили, — сухо произнёс Малиновский.

— Понял вас, товарищ командующий, — промямлил Барахвостов, вскакивая со стула. — Я могу заниматься своими делами?

— Конечно. О выполнении полученного вами указания доложите.

«Хорошо, что не все чекисты такие, как этот Барахвостов, — глядя ему вслед, подумал Малиновский. — Со многими доводилось работать — честные, порядочные люди. А этот готов всех за решётку засадить, лишь бы лишний орденок к своему мундиру прикрутить».

...Через несколько дней Малиновский сообщил Рае, что Катя Ставицкая уже на свободе, он проверил лично.

— Я уже знаю, она ко мне прибегала, рыдает от счастья. — Рая и сама едва не плакала от радости. — Спасибо вам, товарищ командующий, за справедливость! И за сочувствие!..

А в это время полковник Барахвостов заканчивал составлять донесение лично товарищу Берия под грифом «совершенно секретно». Он сообщал, что командующий фронтом Малиновский Родион Яковлевич ведёт странную линию, идущую вразрез с установками товарища Сталина и товарища Берия, — линию на защиту арестованных агентов немецко-фашистских захватчиков. Это не может не отразиться на уровне боеспособности фронта, о чём он, полковник Барахвостов, считает необходимым незамедлительно сигнализировать для принятия соответствующих мер.

Закончив писать, Барахвостов ощутил в себе прилив торжества от честно исполненного долга.

В своей книге «Солдаты России», которую Родион Яковлевич Малиновский завершил через двадцать лет после войны, есть страницы, посвящённые городу, в котором родился будущий Маршал. Имя этому городу — Одесса.

Родион Яковлевич любил Одессу, как можно любить то, без чего немыслимо представить себе жизнь, любил трепетно, романтично и даже возвышенно. Ему казалось, что Одесса — самый прекрасный город на всей земле, город-сказка, подаренный людям Всевышним. Малиновского необычайно интересовало всё связанное с этим городом, с его историей и даже с названием. Об одной из версий происхождения этого названия Родион Яковлевич и рассказал в своей книге:

«Екатерина II, всесильная императрица Российской империи, немка по происхождению, весьма благоволила к французским просветителям и даже переписывалась с Вольтером — колоссом французской прогрессивной мысли. На военной службе у неё состояли много французов: Де Рибас, де Ришелье, Ланжерон... И вот после славной победы над Турцией, когда к России отошли районы нынешней Одессы, Екатерина поручила французам выбрать на побережье Чёрного моря хорошее место для закладки большого города. Она ведь подражала Петру I и, надо отдать ей справедливость, много сделала для российского дворянства. Французы старательно выполнили наказ русской императрицы и остановили свой выбор на местности около турецкого селения Хаджибей. В конце донесения Екатерине, которое было, естественно, написано на французском языке, стояло Assez d’eaux (довольно воды), чем ещё раз подтверждалась правильность выбора места будущего города. Когда императрица подбирала для него название, её внимание почему-то привлекла последняя фраза донесения французов. Она прочла его наоборот и повелела, чтобы именно так и назывался город — Одесса. А вслед за тем появились и названия улиц — Дерибасовская, Ришельевская, целого района — Ланжерон, — все по именам служивших у Екатерины французских офицеров.

Трудно судить, насколько эта версия достоверна. Как бы там ни было, а прекрасный город Одесса существует, и каждый в нём побывавший отдаёт должное вкусу французов, выбравших для него место на берегу Чёрного моря...»

Но всё это Малиновский напишет через двадцать лет, а сейчас ему предстояло отвоевать у захватчиков этот прекрасный город.

Брать Одессу предстояло весной, когда на юге Украины свирепствует распутица. Тут и пехоте невмоготу, в этих воспетых поэтами «степях Украины», не то что танкам. Дороги практически исчезли, и попасть из одного села в другое было под силу лишь коннице. Немцы, не выдержав мощнейшего натиска советских войск, старались поскорее унести ноги. Над ними опять витал призрак «сталинградского котла». И если силой жесточайших приказов немецкие солдаты иной раз отваживались ответить нашим наступающим частям контратакой, то это были действия обречённых.