В Пекине установились ясные, дышащие прохладой и свежестью дни и ночи. Нет уже жары, раскаленного ветра, разносящего запахи Пекина и пыль из пустыни Гоби, душных и влажных ночей. Воздух стал свежее, легче дышится. Однако общая атмосфера в стране все такая же накаленная, все так же давит и гнетет.
Сегодня во время беседы с одним из моих коллег о «великом стратегическом плане» Мао Цзэ-дуна, который в эти дни является предметом разговоров и обсуждения в прессе, он изложил мне свой «стратегический» и «тактический» план защиты посольства на случай нового ожидаемого и неожидаемого наступления хунвэйбиновских толп. Этот план предусматривал объявление тревоги, сосредоточение сотрудников посольства в заранее определенных местах, быстрое уничтожение служебных архивов, перевод детей в более безопасное место, заблаговременное создание запасов продуктов, воды, горючего, электроэнергии, рассредоточение автомашин, принятие мер к ликвидации пожаров.
Во время этого разговора совсем близко от нас все новые и новые толпы хунвэйбинов осаждали индийское посольство, слышались выкрики, угрозы «отрезать собачьи головы», «сжечь живьем». Поводом послужил обмен между Китаем и Индией резкими нотами в связи с новыми столкновениями на китайско-индийской границе и новыми кровавыми инцидентами. Толпа бушевала, напирала. Не потому ли обдумывались «стратегические» и «тактические» планы обороны посольства?
Едва ли в Пекине есть более известный ресторан, чем «Старая пекинская утка», двухэтажный, ветхий, построенный, наверное, еще в царствование одной из феодальных династий. Он расположен в старинной части Пекина, недалеко от оживленной торговой улицы Цяньмэньвай. Снаружи здание ничем не отличается от остальных. Ничего примечательного нет и внутри: тесное помещение, поразительно напоминающее наши старинные сельские трактирчики, и тоже всегда переполненное. Своей популярностью этот неказистый ресторанчик обязан другому: здесь готовят самые вкусные жареные пекинские утки. И не удивительно: сто пятьдесят лет он славится этим деликатесом. Три комнаты на втором этаже предназначены для иностранцев.
Но сейчас нас привела сюда не прославленная пекинская жареная утка. Нас привело нечто другое, гораздо более важное.
Кто-то из наших работников услышал, что где-то около ресторанчика вывешена новая дацзыбао — постановление ЦК КПК от 31 августа. «Постановление» содержит пять пунктов, но для нас представляли интерес лишь два из них: и впредь разрешались демонстрации перед иностранными посольствами, но запрещалось вторгаться на их территорию, устраивать бесчинства, сжигать здания и автомашины. И еще возбранялось избивать дипломатов и издеваться над ними. И эту «важную» новость мы узнали из дацзыбао.
Дацзыбао. Это странное слово и до сих пор встречалось в моих записках, но в дальнейшем оно станет моим неизменным спутником, будет преследовать меня на улицах и площадях; крупные, разноцветные, от руки написанные иероглифы будут появляться каждое утро на стенах зданий и оградах, будут возникать перед моими глазами на дорогах и перекрестках. И я буду ругать себя за то, что все еще не познал китайского языка, не сумел раскрыть тайн причудливых иероглифов. Некоторые переведут это слово — дацзыбао — «газета больших иероглифов». И действительно, по форме дацзыбао напоминает стенную газету, но по содержанию это может быть краткий, ударный лозунг, «важное» указание, директива или отчет о происшедшем событии, цитата из речи, обвинение. Написать дацзыбао может каждый желающий и во многих случаях о том, о чем хочет, однако при одном условии: она не должна быть направлена против Мао Цзэ-дуна и Линь Бяо. Но иногда на улицах и оградах наряду с такими дацзыбао, как «Будем до последней капли крови защищать председателя Мао», «заместителя председателя Линя», вывешивались лозунги против Чэнь Бо-да, жены Мао — Цзян Цин и даже против самого Линь Бяо. Может быть, именно поэтому одна из дацзыбао, появившаяся в первой половине января 1967 года, возвестила о приказе Чжоу Энь-лая и министра общественной безопасности Се Фу-чжи арестовывать тех, кто пишет дацзыбао или распространяет материалы против «председателя» и его «самого, самого близкого соратника и преемника».
Нередко приходилось наблюдать на улицах, как юноша тащит в одной руке ведро с краской, а в другой кисть. Иногда ведро и кисть весят столько, сколько сам юноша. Это может быть и безусый учащийся начальной или средней школы, и «сердитый» студент-хунвэйбин, и члены «революционных организаций», прибывшие из далеких краев, чтобы встретиться с руководителями, высказать свои претензии, пожаловаться на других «революционеров», на другие «революционные организации», которые «под красным знаменем председателя Мао» борются «против красного знамени председателя». Среди них нередко можно видеть военных в зеленой форме. И все пишут, все рисуют разноцветные иероглифы.
Если кто-нибудь когда-либо соберет и издаст все дацзыбао и хунвэйбиновские газеты, кто знает, возможно, это будет не только самое многотомное, но и самое удивительное сочинение нашего века. Разноцветные дацзыбао появились не вчера, это не детище «большого тайфуна». Но «большой тайфун» дал толчок к массовому распространению их по всей стране, превратив в орудие пропаганды. А возникли дацзыбао давным-давно, я так и не выяснил, но какому точно поводу и когда. Но я узнал другое: они играли важную роль во всех «кампаниях», начиная с яньаньской «по упорядочению стиля» и вплоть до «большого тайфуна».
Разумеется, мы, дипломаты и иностранные журналисты, уже поняли: всю информацию, содержащуюся в дацзыбао (одни из них были написаны безответственными хунвэйбинами, другие прошли тщательную цензуру, третьи выпущены просто для дезинформации), мы должны воспринимать именно как «уличную», внимательно проверять, сопоставлять и следить, какое отражение она получит в официальной печати.
Но в данном случае ни у кого не было сомнений: такое «постановление» действительно имело место, о нем уже усиленно говорили в дипломатическом корпусе. Осада иностранных посольств в Пекине, издевательства над дипломатами и членами их семей вызывали огромное возмущение, и изоляция, в которой все больше оказывался Китай, должна была заставить китайское руководство пересмотреть свои взгляды на этот вопрос. Но в то же время мы ясно сознавали: подобные «решения» принимались и обнародовались и прежде. Ведь только в феврале не кто иной, как сам премьер Государственного совета Чжоу Энь-лай выступал против подобных бесчинств, а через несколько месяцев, в августе, начались страшные погромы советского и других посольств, наступил «красный август». Долго ли будет действовать новое «постановление»? Ведь сейчас, во время «большого тайфуна», одни решают, а другие действуют.
Успокаивало одно: приближался национальный праздник Китайской Народной Республики, и большинство дипломатов было уверено, что перед праздником будет спокойно.
В своем блокноте я записал:
«13. IX.67 г.
В эти осенние дни улицы Пекина представляют любопытное зрелище. Приближается национальный праздник, и в связи с этим дано указание приостановить беспорядочное расписывание повсюду иероглифов и расклеивание плакатов и дацзыбао. Ведь ожидается приезд иностранцев, а сегодняшний вид Пекина даже у привыкших ко всему пекинцев вызывает чувство неловкости своими вкривь и вкось написанными разноцветными иероглифами разных форм, размера и цвета, потрепанными от дождя и ветров плакатами и портретами. И не только поэтому: необходимо поставить под контроль вывешиваемые дацзыбао, чтобы знать, в чью защиту или против кого выступает то или иное предприятие, учебное заведение или организация.
Удивительные вещи происходят в эти предпраздничные дни в китайской столице! Среди работников дипломатического корпуса ходят слухи о том, что дано указание до 30 сентября, то есть до национального праздника, закончить «объединение» различных фракций и группировок на местах, в учреждениях, на предприятиях, в учебных заведениях. «Объединение» на основе «новых указаний председателя Мао», заявившего, что «внутри рабочего класса не может быть коренных противоречий». «Указания» даны, срок очень небольшой, «объединение» осуществляется. Дни и ночи гремят барабаны и гонги, трубят трубы, носятся грузовики, переполненные хунвэйбинами. С шумом и треском проводится «большое объединение», а глубокие противоречия остаются».
