– Скажи лучше, на благополучии судоходной компании! – вырвалось у Лили

– Это одно и то же, – холодно возразил отец. – Мы с Генри уже обсудили этот вопрос, он согласен со мной. Больше здесь не о чем говорить. Придется тебе это принять.

По его замкнутому лицу и по тому, как дрогнула его борода, Лили поняла, что разговаривать с ним бессмысленно. Она молча кивнула, бледнея, и вышла из кабинета.

Как только дверь за нею захлопнулась, девушка побежала в гостиную. Теперь у нее больше не оставалось другого выхода. Она должна поговорить с матерью.

– Ты знала? – изумленно ахнула она, недоверчиво глядя на Зильту. – Знала и ничего мне не сказала?

Зильта лежала на диване. Сегодня она переоделась к выходу, что было хорошим знаком, но Лили еще с порога заметила, что мать снова находилась в полусне. Рядом лежало рукоделие, к которому она не прикасалась уже пару недель.

Так же, как перед этим отец, Зильта избегала ее взгляда.

– Зеда подошла ко мне с этим еще на прошлой неделе. Твой отец прав, Лили. Мы не могли ее оставить.

Лили покачала головой.

– Но ведь это твой внук! – выпалила она.

Зильта едва заметно кивнула, и на мгновение ее лицо смягчилось. Но затем, вновь овладев собой, она ответила:

– Этот ребенок никогда не станет мне законным внуком. Как Михель не смог стать законным сыном.

– Как ты можешь так говорить? – Лили потрясенно покачала головой.

– Ты знаешь, что я имею в виду. – Зильта утомленно прикрыла глаза. – Здесь я бессильна.

– Но это неправда! – воскликнула Лили. Внезапно она увидела слезу, что катилась по щеке матери. Руки Зильты дрожали. – Мне теперь нельзя ходить на курсы, – прошептала Лили. – Папа поговорил с Генри, и они совместно приняли это решение.

– И об этом я знаю, – тихо сказала Зильта. – Может быть, так будет лучше. – Ее глаза по-прежнему были закрыты.

Какое-то время Лили смотрела на мать. На нежные руки, так напоминающие ее собственные, на мягко изогнутые губы. Она ждала, пока Зильта откроет глаза и посмотрит на нее. Но внезапно она поняла, что этого не произойдет, и с тяжелым сердцем вышла из ее покоев.

В своей комнате Лили рухнула на кровать и окинула взглядом остатки своей прежней жизни. Она просидела там не один час. А потом встала и, словно в трансе, начала собираться. Она не знала, что ей понадобится, и у нее не было сил об этом думать. Немного одежды, пальто, туфли, несколько книг и маленькая деревянная фигурка, которую ей подарил Йо.

Корсеты она оставила в шкафу.

Уложив вещи, она засунула сумку под кровать и позвонила, чтобы пришла Лиза, которая теперь помогала ей готовиться ко сну. Расчесывая волосы Лили, горничная плакала о потерянной подруге, и девушка даже не могла ее утешить. Внутри нее была только ревущая, всепоглощающая пустота.

Вновь оставшись одна, она написала несколько писем: сначала матери, потом – Генри, и положила их на подушку. После этого она оделась, села у камина и стала ждать.

Когда часы в холле пробили полночь, она тихонько выскользнула из дома.

На подъездной дорожке Лили обернулась и поглядела на особняк. В комнате ее матери все еще горел свет, она могла видеть на занавесках силуэт Зильты, которая ходила взад и вперед. Все в Лили жаждало вернуться в теплый дом, обратно к семье. Но она взяла свою сумку, накинула капюшон на голову и побежала по подъездной дорожке к реке.

Семьи, куда так рвалась ее душа, больше не существовало.

Лили задула свечу и в темноте стянула через голову платье. В животе заурчало. «Надеюсь, я быстро засну» – подумала она, дрожа. В ее маленькой каморке на чердаке было очень холодно. Ей удалось раздобыть дров, но разжечь их было нечем – свою единственную свечу и несколько спичек она решила приберечь на всякий случай.

Было глупо с ее стороны переезжать сюда сразу. Но она слишком долго жила у Эммы и ее больной матери, и рассудила, что не для того сбежала из дому, чтобы сменить старые путы на новые. Шло первое число месяца, и Лили решила, что это лучшее время, чтобы наконец-то зажить самостоятельно.

Но постепенно она начинала понимать, насколько нелепой была эта затея. У нее ничего не было. Ни умывальника, ни еды, ни света. К счастью, предыдущие жильцы оставили кровать, стол, белье и одеяла, которые, хотя и пахли сыростью, но хоть немного согревали. Она легла на скрипучую кровать и укрылась хлипким одеялом. Ей было так холодно, что стучали зубы. Она лежала с широко открытыми глазами, прислушиваясь к звукам дома. Хлопали двери, где-то за стеной громко ссорились, из окна доносилось жалобное кошачье мяуканье. Неужели в таком шуме можно заснуть? Она порадовалась, что дверь заперта на засов – по крайней мере, можно не беспокоиться, что кто-то незаметно войдет к ней ночью. Приезд Лили не оставили без внимания – поднимаясь по лестнице со своими немногочисленными пожитками, она чувствовала на себе множество любопытных взглядов. А теперь ее квартирная хозяйка наверняка растрезвонила на всю округу, что к ней въехала барышня.

«Я лежу на своей кровати в своей квартире», – подумала она, и эта мысль показалась ей безумной.

Когда она, наконец, заснула, подтянув колени к груди и с головой укрывшись одеялом, ей приснился дом. Она бежала с Михелем по цветущему саду. Издалека доносился смех матери. Отец тоже был там, но он казался обеспокоенным, на что-то сердился и отворачивался от нее всякий раз, когда она пыталась заговорить с ним. Даже во сне она чувствовала тяжесть на сердце, которая не отпускала ее с момента побега.

Вскоре она проснулась и сразу поняла, что что-то не так. Все тело чесалось, ей показалось даже, будто что-то ползет по коже. Дрожа, она выскользнула из-под одеяла и зажгла свечу. Когда пламя осветило потолок, Лили с ужасом обнаружила, что он весь усеян жуками, которые, едва завидев свет, метнулись к своим щелям.

Вскрикнув, она принялась панически носиться по комнате, стряхивая с себя этих незримых соседей. Ее передергивало от отвращения. Лихорадочно стянув с кровати одеяло и простыни, она бросила все в камин и подожгла. Когда постельное белье загорелось, она спешно подбросила в камин пару поленьев и провела остаток ночи у огня. Укусы мучительно зудели, но теперь она, по крайней мере, немного согрелась.

Крошечная квартирка Лили находилась в бедных кварталах Нойштадта, по адресу Фюлентвите, 21, где сохранилось много домов семнадцатого века, а плотность застройки была такова, что из окна своей комнаты она могла бы дотянуться рукой до соседей из дома напротив.

Преимущество верхних этажей заключалось в том, что не было шумных соседей сверху и комната неплохо освещалась, несмотря даже на то, что в ней было только одно окно. Квартиры на нижних этажах были самыми настоящими темными клетушками, куда почти не проникал солнечный свет из-за бесчисленных бельевых веревок, развешанных в переулке. Недостатком было то, что краны с водой и единственная уборная находились во дворе, и, чтобы справить нужду, Лили каждый раз приходилось спускаться и подниматься по лестнице, что в конечном счете заставило ее обзавестись ночным горшком. Мыть посуду и стирать белье тоже приходилось во дворе, причем для этого нужно было обойти дом снаружи. Вдобавок ко всему этому ей каждый день по несколько раз приходилось преодолевать пять лестничных пролетов, – насколько узких, что два человека не могли на них разойтись, – держась лишь за скользкую веревку, которая служила здесь перилами. При этом Лили старалась не прижиматься к стене, которая была сделана из черного гниющего дерева и оставляла на платье пятна, если ее заденешь – что было неизбежно при встрече с соседями, которым нужно было дать дорогу. Выгребные ямы чистили всего раз в неделю, и запах после этого стоял еще хуже прежнего, потому что телеги золотарей успевали переполниться к тому моменту, как они добирались до Фюлентвите. Вдобавок они выполняли свою работу так небрежно, что после этого по всему двору тянулся след из экскрементов – Лили чуть не упала, поскользнувшись на нем в свой первый день здесь.