– Скажите ему… мне нельзя… в больницу, – прошептала она, сжимаясь. – Пусть приведет Эмму…

Но тут ее голова с глухим стуком упала на дерево, и ее охватила милосердная темнота.

Когда она впервые открыла глаза в больнице, то увидела склонившиеся над ней расплывчатые лица с озабоченными выражениями. Ей показалось, что она слышит голос доктора Зельцера, громкий стук, торопливые голоса. Но прежде чем пелена окончательно рассеялась, все вокруг снова потемнело.

Ей показалось, что прошли годы, прежде чем она снова пришла в себя. На этот раз она билась в конвульсиях, надеясь выплыть из моря боли, и никто не мог ей помочь, хотя при ней были две медсестры, а однажды даже зашел врач, который, не сказав ей ни слова, заглянул под простыню и, что-то сердито прошептав медсестре, снова исчез.

Когда она в следующий раз открыла глаза, вокруг было темно – только в углу комнаты горела маленькая масляная лампа. Сначала Лили показалось, что она одна, но, стоило ей моргнуть и приподнять голову, как она увидела, что в кресле рядом с кроватью спит ее мать. Измученная, Лили опять смежила веки. Она успела лишь задаться вопросом о том, куда исчез Йо, а затем ее снова поглотила темнота.

Франц взбежал вверх по больничной лестнице. Был уже вечер, они с родителями целый день дежурили у постели Лили. Ненадолго отлучившись в контору, он вернулся, чтобы отвезти отца и мать домой.

Но когда Франц толкнул дверь, ведущую в нужное крыло, он увидел его.

Иоганна Болтена.

Сказать, что Франц остолбенел, значит ничего не сказать.

Он поверить не мог, когда Генри сказал ему, что Лили встречается с этим типом. Но в то же время многое прояснилось. Значит, проболталась Лили. Доверилась своему любовнику, который работал на самого коварного и беспринципного человека, какого знал Франц. Олькерт узнал о Михеле через Болтена. Иначе и быть не могло.

Широкими шагами он подошел к Йо.

– Как вы смеете здесь появляться?

Болтен уставился на него невидящим взглядом.

– Я должен ее увидеть! – прохрипел он, умоляюще хватая Франца за руку, которую тот отнял у него в тот же миг

В голове промелькнула мысль, что Болтен, похоже, в самом деле что-то испытывал к Лили. Выглядел он ужасно – запавшие щеки, красные глаза, рубашка и руки перепачканы кровью.

Франц покачал головой.

– Никому не позволено ее навещать. Вам – особенно.

– Как она? – тихо спросил Болтен. В его глазах было неподдельное страдание.

На секунду Франц почувствовал укол жалости, но секунда прошла, и осталась лишь холодная ярость, которую он носил в себе вот уже несколько недель.

– Плохо! – сказал он, злорадствуя при виде того, как вздрогнул Болтен.

У него возникло искушение попросить кого-нибудь немедленно вышвырнуть отсюда этого человека. Но вместо этого он внезапно проговорил:

– Если вы хотите, чтобы у этого ребенка была достойная жизнь, вы прямо сейчас развернетесь и уйдете туда, откуда пришли.

Болтен ахнул.

– Ребенок… жив? – спросил он, изумленно глядя на Франца. – Но я думал…

Франц кивнул.

– Он выжил. Старая ведьма промахнулась. Лили тоже жива. Но вас это больше не касается – моя сестра не вернется к вам. Мы не допустим, чтобы ребенок рос в трущобах. – Он холодно рассмеялся. – Вы в самом деле рассчитывали на совместное будущее? Что ж, напрасно. Из больничной палаты Лили отправится прямиком на корабль, который увезет ее в Англию. – Мгновение Франц колебался. – Так это вы рассказали Олькерту о Михеле? – спросил он. – Конечно, вы.

Болтена словно ударили под дых.

«Чувство вины, – подумал Франц. – Так выглядит чувство вины».

Больше всего на свете ему хотелось наброситься на собеседника, пнуть, заставить его почувствовать, что он наделал. Этот человек испортил ему жизнь.

Франц никому не говорил об этом, но теперь по ночам его преследовала не только страшная, как ведьма, бабушка, но и Михель. Франц помнил, как счастлив был младший брат по дороге в приют. Глядя в окно широко раскрытыми глазами, он восторженно комментировал все, что видел. Но еще лучше он помнил выражение неописуемого ужаса на лице Михеля, когда они с отцом отвернулись от него. Мальчик не понимал, что происходит, понимал только, что они уходят, оставляя его здесь – в незнакомом месте, с чужими людьми. Когда он начал кричать, отец, серый от горя, резким движением закрыл окно кареты.

И хотя Франц часто спорил с отцом и давно мечтал, чтобы тот передал ему бразды правления предприятием, видеть, как он страдает, было невыносимо. У приюта были отличные рекомендации, но никто из них не знал наверняка, хорошо ли там будет Михелю. За время своего краткого визита он не увидел там ни игрушек, ни других детей – только высокие стены. Франц прекрасно помнил, что именно он настаивал на том, чтобы отдать Михеля в специальное учреждение. «Но, боже мой, если бы в тот момент у меня был выбор, я бы забрал его в тот же миг», – подумал он.

Но выбора не было.

А теперь Михель находился далеко. Францу предстояло жениться на женщине, которую он презирал. Они больше не были главными представителями калькуттской линии. Сам он стал марионеткой Олькерта. Отец был сломлен горем, а мать стала бледной тенью себя прежней.

– Я не знал, что он… – начал было Болтон, но Франц не стал его слушать.

Он повернулся и пошел дальше, помедлив, прежде чем скрыться за дверью.

– Я вернусь с охраной. И если вы не исчезнете к тому времени, вас арестуют. Это частная больница. Вас вообще не должны были сюда впускать. – Он в последний раз оглянулся и бросил ему через плечо: – Вы больше никогда не увидите мою сестру, Болтен. Никогда. Я лично об этом позабочусь.

Из больницы Франц отправился прямиком к Генри.

– Сразу перейдем к делу, – сказал он, входя в гостиную.

Генри, не ожидавший этого вторжения, удивленно поднял голову. На шум явилась горничная.

– Смотри, чтобы нас не беспокоили! – рявкнул Франц и захлопнул дверь прямо у нее перед носом.

Генри медленно встал с дивана. На столике перед ним валялись какие-то бумаги, а рядом стоял полный стакан виски.

– Франц! – ошеломленно воскликнул он и шагнул к юноше.

Франц кратко рассказал ему о случившемся.

– Сейчас она на грани жизни и смерти, – закончил он свой доклад.

На лице Генри сменялись различные чувства, но, к удивлению Франца, он не выглядел обеспокоенным – скорее сердитым.

– Все из-за той портовой крысы, – процедил он, и Франц невольно подумал, что портовая крыса явно больше жалела его сестру, чем ее бывший жених.

– А от меня ты чего хочешь? – вдруг взвился Генри. – Мы ведь разорвали помолвку…

Франц кивнул.

– Я не буду ходить вокруг да около, Генри. Я знаю о состоянии твоих финансов. Причем давно. Ты же не думаешь, что я не проверил, с кем нам предстоит породниться?

Генри побледнел и, медленно опустившись на диван, потянулся за стаканом.

– Мне известно также о твоем увлечении. И о… твоей маленькой знакомой.

Генри одним глотком осушил стакан.

– Тогда почему же вы согласились на помолвку? – помедлив, спросил он. Голос звучал расчетливо и цинично, но бегающий взгляд выдавал неуверенность.

– Тебе ли не знать! Вам нужны наши деньги, нам – ваши связи. А в скором времени моей сестре понадобится муж. – Он сел в кресло напротив Генри. – Вот как это будет: если Лили выживет, вы отплывете в Англию. Там ты женишься на ней и заявишь, что ребенок твой. Мы позаботимся о том, чтобы в Ливерпуле вы ни в чем не нуждались. А через несколько лет вы сможете вернуться в Гамбург и переехать в ваш особняк.

Генри поднял голову.

– Наш особняк? – спросил он.

Франц кивнул.

– Да, тот дом, который ты выбрал для Лили – отец купит его для тебя. Считай это свадебным подарком. – Он горько усмехнулся.

Генри встал и прошелся по комнате, теребя свои волосы.