– Этих людей? – Чарли нахмурился. – А я тебе скажу, в чем разница. Говоришь, отказалась от всего? Но работа-то у тебя есть. Причем не такая, на которой приходится гнуть спину шесть дней в неделю и все равно оставаться голодным. У тебя есть образование, которое позволяет выполнять эту работу. У тебя есть знания, которыми никто в окрестных районах похвастаться не может. Да по одному тому, как ты разговариваешь и как разговаривают местные женщины, сразу понятно, что вы из разных миров. У тебя есть возможности, которых у других никогда не будет. А знаешь, что еще у тебя есть?

Лили покачала головой.

– Что? – тихо спросила она.

– Запасной выход. Ты думаешь, что порвала со своей семьей. Что ты – героическая отступница, которая отказывается от любой помощи, потому что хочет всего добиться сама. Но, послушай, что я скажу: если когда-нибудь тебе станет по-настоящему плохо, если ты будешь голодать или мерзнуть на улице, они тебе помогут. И ты примешь эту помощь. До сих пор ты не знала ни нужды, ни истинного страдания. Нищета – это когда у тебя нет выхода. А ты в случае серьезной опасности в тот же час вернешься в Бельвю. Я могу тебе это гарантировать. Вот и вся разница.

На какое-то время в комнате повисла тишина.

– Но я всего лишь хочу помочь! – наконец, сказала Лили, сбавив тон. Слова Чарли, по всей видимости, заставили ее всерьез задуматься. – Если бы писать о человеческих страданиях разрешалось только тем, кто испытал все это на себе, мир потерял бы много прекрасных книг. Не говоря уже о газетах.

Чарли тихо вздохнул.

– Я не к этому вел.

Снова стало тихо.

– Ты прав, я всегда буду смотреть на эти кварталы взглядом постороннего, – наконец, сказала Лили, а затем замолчала, словно обдумывая следующие слова. – Но не ты!

– Что ты хочешь этим сказать? – недоуменно спросил Чарльз.

Лили снова оживилась.

– У меня есть идея. Ты можешь стать моим проводником!

– Что-что? – испуганно воскликнул Чарли.

Но Лили уже было не остановить.

– Мне постоянно приходится сталкиваться с ограничениями в своих исследованиях. Я плохо ориентируюсь. Часто не осмеливаюсь пойти одна в те места, которые мне нужны, – сказала она. – Или Йо не отпускает. Помощь мне не помешала бы.

Чарли фыркнул.

– Ни в коем случае!

– Если честно… – Йо наконец открыл глаза. – Я был бы очень тебе благодарен, старик.

Лили и Чарли, которые, по всей видимости, ненадолго забыли о его присутствии, одновременно обернулись и удивленно посмотрели на него. Он невольно усмехнулся. До чего они все-таки похожи!

Он кивнул.

– Она бывает легкомысленной. Ты же помнишь, как она заявилась тогда в кабак? Посреди ночи. Местных, говорит, расспросила! – Йо неодобрительно покачал головой. – Уму непостижимо!

Чарли хмыкнул в знак согласия.

– Совсем рехнулась! – согласился он.

Лили возмущенно выпрямилась.

– Эй! – воскликнула она, но никто не обратил на нее ни малейшего внимания.

– Я все время беспокоюсь о ней. Она не только безрассудна, но и невероятно упряма, как ты и сам наверняка заметил, – продолжил Йо.

– Еще бы мне не заметить! – Чарли громко рассмеялся.

– Эй! – снова воскликнула Лили.

– Если она что-то вбила себе в голову, ее уже не удержишь. А из-за работы я не всегда могу ее сопровождать. Так что мне будет гораздо спокойнее, если ты согласишься взять на себя роль ее провожатого. Разумеется, она заплатит за твои услуги. И я добьюсь от нее обещания быть к тебе добрее. – Йо послал Лили невинную улыбку. – По рукам?

– Ну, ей придется, конечно, очень постараться… – начал Чарли.

– ЭЙ! – уже в третий раз возмутилась Лили, и все трое рассмеялись.

Так началась их с Чарли странная совместная работа. К удивлению Лили, они неплохо поладили. Она обнаружила, что ей нравится шутливый нрав Чарли и что его грубые манеры были всего лишь фасадом, за которым, как и говорил Йо, таилось мягкое и сострадательное сердце, мало чем отличавшееся от ее собственного.

Лили повезло с новым провожатым. Он, как никто другой, знал темные уголки Гамбурга, говорил на трех языках, работал почти на всех работах, о которых рассказывал ей, и, самое главное, знал, где найти людей, с которыми ей нужно было побеседовать для той или иной статьи. Город, который Чарли открыл для нее, оказался еще беднее, отчаяннее и мрачнее, чем все, что ей доводилось видеть прежде.

Он показал ей маленьких детей, что собирали кошачий и собачий помет. Целый день они бегали по городу с ведерками, а по вечерам тащили свою добычу, которую иногда втайне пополняли сами, к кожевнику, получая за это пару копеек. Он привел ее в темные переулки и мрачные дворы между Пумпенштрассе, Нидернштрассе и Штайнштрассе и познакомил с одинокими бездомными женщинами, которые вместе с детьми жили в шахтах и по ночам заворачивались в газеты.

– Зима для них смертный приговор, – сказал Чарли, протягивая монету женщине, с которой они только что обменялись парой слов. Она была уже неспособна радоваться и лишь молча кивнула им в знак благодарности.

Они разговаривали с больными и стариками, которые уже не могли работать, но – из-за того, что пенсии не хватало даже на пропитание – вынуждены были каждую ночь выходить на реку и искать в ледяной черной воде уголь, который выпадал при погрузке судов. Многих навеки поглотили эти темные воды.

Они посетили женский работный дом, куда несчастных отправляли за нечестивое поведение и нежелание работать. Директриса объяснила им, в чем состояло его предназначение:

– При помощи строгой дисциплины мы стремимся приучить их к постоянной работе, чтобы впоследствии они могли пойти на службу. Мы избавляем их от разлагающего влияния большого города, который внушает им лень и недовольство своим положением.

Лили выяснила, что шестьдесят процентов гамбургских проституток были из горничных – они, как Зеда, в свое время вынуждены были уступить домогательствам хозяина, и вскоре оказывались на улице без средств к выживанию. Большинство из них медленно угасали от неизлечимых венерических заболеваний и заражали своих клиентов, бессознательно распространяя болезни по городу.

Повсюду она надеялась увидеть того маленького мальчика с серьгами – узнать, как он поживает. И в то же время была счастлива, что так и не встретила его. В душе она надеялась, что на вырученные деньги ему удалось добиться лучшей жизни. И что ему больше не приходится ютиться под лестницей и на задних дворах бедняцких кварталов.

– Если ты спросишь меня, кому приходится хуже всех, я бы посоветовал отправиться на рыбный завод, – сказал однажды Чарли. – У них рабочие получают меньше всех, воняют, наоборот, сильнее остальных и вдобавок чаще всех болеют – по крайней мере, это то, что я слышал.

И вот на следующей неделе они поехали в Альтону и в Оттенсен, чтобы поговорить с работницами рыбных заводов. Эта работа была сезонной и выполнялась, в основном, женщинами, потому что для нее не требовалось квалификации. Никто не стал проводить с ней собеседования – она просто попросилась на ближайшую фабрику и после краткого инструктажа была тут же привлечена к работе. Было сыро и холодно, им не выдали защитной одежды – только деревянные башмаки на высокой подошве. И хотя воды было по щиколотку, все промокли до нитки.

Лили удалось разговорить свою соседку – молодую женщину в тонком платье, руки которой успели посинеть от холода.

– Работа тяжелая, но, по крайней мере, нам отдают потроха, – рассказала она. – Разве что запах и сырость… Муж больше не хочет ко мне прикасаться – запах не уходит, даже когда я моюсь. А здесь ни переодеться, ни обсохнуть. И всего одно отхожее место на пятьдесят работниц.

Так как рыбу поставляли по мере того, как она попадала в сети, у них не было установленного рабочего дня. Могло случиться так, что они работали день и ночь, включая выходные и праздничные дни. Зарплата зависела от объема выполненной работы.