Один Брежнев не замечал Идеального. Но так было, пока тот находился в строю. Случилось, однако, неожиданное. Однажды Идеальный не стал в строй, а остановился рядом с Брежневым. Боковым зрением тот заметил его, но не придал значения. Всегда мог задержаться кто-нибудь из проходивших мимо суворовцев других взводов. Но Идеальный не уходил, и это заставило Брежнева невольно взглянуть на постороннего. Сейчас же тот тоже взглянул на него и оказался незнакомцем. Теперь они оба смотрели друг на друга. Тот же вопрос, что занимал Брежнева, стоял и в глазах незнакомого суворовца. Этого Брежнев не ожидал.

«Откуда взялся?» — подумал он.

Следовало что-то предпринять. Он посмотрел было на незнакомца серьезнее и внимательнее, чем обычно. Прежде этого всегда доставало, чтобы объясниться. Однако на этот раз вышло иначе. Незнакомец вдруг на глазах увеличился и оказался значительно крупнее Брежнева. И не только ростом, не только шириной плеч и комплекцией, но даже взглядом. Вообще Брежнев как бы весь уместился в пришельце. Этого Брежнев ожидал еще меньше и растерялся. Но незнакомец вдруг улыбнулся ему. Улыбнулся доброжелательно, за что-то явно уважая его.

«Пришел перенять опыт, — наконец догадался Брежнев. — Пусть посмотрит».

В самом деле, незнакомец смотрел.

«Они там не умеют себя вести, — подумал Брежнев почему-то о втором взводе. — Вот соединить бы два взвода в один».

Они проходили рядом весь день. Видно было, что во взводе пришедшему нравилось. На следующий день тот снова стоял рядом. Впрочем, он и не уходил. Спал где-то во взводе, вместе с помощниками командиров взводов поднялся за десять минут до общего подъема и заправлял постель, которой Брежнев, однако, не увидел. Когда же Идеальный остался на третий и четвертый дни, это обеспокоило Брежнева. Больше всего беспокоило то, что Чуткий, по-видимому, считал это положение нормальным.

«Кто же из нас настоящий помощник командира взвода?» — спрашивал себя Брежнев, потому что он только лишь собирался командовать, еще ничего не успевал сказать, как эти же самые команды отдавал странный двойник.

Через неделю тот уже делал все сам, а Брежнев только думал. И Чуткий соглашался с этим. Он даже принимал рапорты нового помощника. Тот не только заменил Брежнева, но будто занял его физическое место в пространстве. Но это уже нравилось Брежневу. Особенно нравилось, как образцово вел себя его первый взвод.

Почти одновременно Идеальный объявился и во втором взводе. Возбужденный и деятельный Светланов чрезвычайно обрадовался новому товарищу. Наконец-то баскетбольная команда второго взвода могла на равных играть против баскетболистов третьего взвода! Наконец-то второй взвод мог показать себя!

Тогда же Годовалов обнаружил Идеального и в своем взводе, но не удивился.

— К нам? — спросил он и вкрадчиво, догадливо улыбнулся.

Идеальный кивнул и тоже улыбнулся.

Годовалов мог и не спрашивать. Конечно, только в их взвод могли направить такого суворовца. Новенький явно производил впечатление. Хотя все у него, не только тело, но движения, жесты и взгляд, было крупным, представлялось, что он мог действовать так же легко и умело, как самый маленький и сноровистый человек. Дима видел, как внутренне подтянулись Руднев и Попенченко, самый длинный во взводе Зигзагов показался совсем тонким, а уважительный сибиряк Кедров будто опал телом и превратился в невидного подростка. Что-то неуловимо изменилось. Возникла новая расстановка. Диме тоже стало не по себе. Таких крупных сверстников он еще не встречал. Но следующие впечатления уже не были столь разительными. Прошло еще немного времени, и оказалось уже возможным сравнивать новенького с Рудневым, Попенченко. Еще неизвестно, кто был кто. Как-то покажет себя новичок на деле?

Насторожился Ястребков.

— А почему его к нам? — подумал он вслух. — Еще один выскочка!

— Верно, родители у него шишки, — решил Гривнев.

Но держался новенький молодцом. Самое удивительное оказалось то, что он, очевидно, не догадывался, каким его видели. От него исходило странное обаяние равенства всех и каждого. У Гривнева даже возникла мысль, что если уж такой во всех отношениях видный сверстник находил интерес в их суворовской жизни, тем значительнее она должна быть для других. Думал, однако, Гривнев не столько в пользу Идеального, сколько в пользу суворовской жизни. Переваливаясь с ноги на ногу небольшим, но увесистым телом, удовлетворенно вращая выпуклыми глазами, он в первую же свободную минуту подошел к новому товарищу и протянул цепкую руку. Пожатие Идеального оказалось необычно внушительным, а улыбка широкой. Но произошла заминка. Гривнев еще цепко держал руку Идеального и, чего-то ожидая, улыбался, а Идеальный перестал было улыбаться, рука его ослабела до ватности, но затем пожатие снова стало внушительным, и сам он опять простовато заулыбался.

С первого взгляда новенький понравился Уткину. Тем особенно понравился, что был тверд, всех уважал и этим походил на него.

За своего принял Идеального и недоверчивый Хватов.

— Айда, — сказал он, — в столовую за сухарями.

Настороженность Ястребкова тоже скоро прошла.

— Объясни, как играть, — попросил Идеальный.

Ястребков показал. Раскрученную пальцами ошичку метали в лежавшую на асфальте ошичку соперника. Тот, кто промахивался, отдавал свою ошичку. Побеждал и тот, от чьей ошички ошичка соперника отлетала дальше. Расстояние измерялось ступнями.

Ястребков сводил его на подсобное хозяйство за баней, где в подвальном помещении сваливали кости.

Идеальный никого не задевал. С ним можно было посидеть на лавке под кленом или искупаться в бассейне, при этом, хотя он здорово плавал и весело брызгался, вода почему-то никому не попадала ни в рот, ни в нос, ни в глаза. Это особенно нравилось Тихвину. Они вместе вылезали из бассейна, сдергивали трусы, тщательно отжимали их и снова надевали. Тихвин угощал нового приятеля сладостями, которые присылали родители. Идеальный принимал угощения с благодарностью.

Появление Идеального поначалу никак не коснулось Левского. Явился еще один, кто, конечно, должен был учиться лучше и вообще всячески превосходить его. Но новенький смотрел на него дружелюбно и одобрительно. Так смотрел, что становилось ясно, что еще не знал его. Но не узнал сегодня, узнает завтра. Однако Левский ошибся. Идеальный и через неделю привечал его. Сначала это озадачило Левского. Он бросал на нежданного покровителя робкие, все более признательные взгляды. Однажды тот даже пригласил его в город, и хотя сердце стучало неуверенно, в этих толчках было и ощущение радости. Вот как, оказывается, можно чувствовать себя! Потом на одной неделе Левский получил три четверки подряд. Четверки как бы оправдывали его дружбу с Идеальным. Впервые удалось Левскому и подтянуться на руках к перекладине. Приятно стало и ходить в строю. Сутулость, правда, не проходила, ноги не могли выпрямиться в коленях, но чувства самозначимости прибавилось. Все возвращалось на прежние места, когда он видел Идеального с видными ребятами. Теперь-то уж тот не заметит его. Но Левский снова ошибался. Идеальный всегда отыскивал его глазами. Чувствуя поддержку товарища, Левский подтянулся. Но самое трудное оставалось все понимать. Часто он просто зубрил. Однако и зубрежка давалась нелегко. Но он старался и однажды вдруг понял, что все следовало располагать по старшинству: умножение и деление становились как бы капитанами, сложение и вычитание старшими лейтенантами, извлечение корня походило на майора. То, что находилось в скобках, особенно фигурных, оказывалось взводом, ротой или даже училищем. Случались задачи и посложнее училища. Труднее всего было с геометрией и тригонометрией. Что чему подчинялось? Что было старше: треугольник, квадрат, круг? Что здесь было взводом, ротой, училищем? Проще оказалось с литературой. Здесь главным был народ. Еще главнее был советский народ. Главные места занимали русские писатели. Но предпочитать следовало советских писателей. Русские писатели ошибались, особенно Лев Толстой. Советские писатели не ошибались, разве только Фадеев в своей «Молодой гвардии». Герои тоже разделялись на главных и второстепенных. Народ и положительных героев следовало хвалить. Еще больше требовалось хвалить советский народ и положительных героев советской литературы. Те, кто выступал против положительных героев, заслуживали самой резкой критики и осуждения. В истории тоже обнаружилась своя закономерность. Сначала люди понимали мало, а потом стали понимать больше. Вообще люди раньше мало что понимали. Он, Левский, сейчас понимал больше их. Идеальный тоже кое-чему научил его. Главное было стараться выполнять все, что требовалось. И не переживать. Левский чувствовал, что если бы не было во взводе досаждавших ему Руднева, Высотина и Млотковского, ему было бы лучше. Без Попенченко, Хватова и Ястребкова тоже стало бы немного спокойнее. Лучше всего ему было бы с Идеальным, Уткиным и Тихвиным. Вот это был бы взвод! Он, Левский, учился бы тогда лучше. И все бы успевал. Может, даже стал бы все понимать.