— Не духовись, что духовишься, дурак! Упадешь, а потом неси тебя! — всполошенно кричал Высотин, стаскивая с обессиленного, но сопротивлявшегося Левского карабин и скатку. — Кретин!

Попенченко взял карабин у неожиданно побелевшего и затихшего Годовалова.

Вдруг обмяк, ничего не мог поделать с длинными ногами и виновато смотрел Зигзагов. Он сам отдал карабин протянувшему руку Покорину.

Хватов принял карабин от Гривнева.

— Возьмите у меня, — сказал Млотковский.

— Ты еще можешь, — сказал Уткин.

— Сам добежит, — сказал Ястребков.

Но Млотковский, глядя на тех, у кого уже не было карабинов и скаток, уже не мог мочь, и Дорогин принял у него карабин.

— Шагом, — скомандовал Брежнев.

Если бы он немедленно не остановился, он не смог бы больше выдержать. Наверное, они бежали все-таки слишком быстро. Но совсем расслабиться он не позволил себе.

— Чуть быстрее, — сказал он, передохнув минуту.

Надо было двигаться так, чтобы усталость не увеличивалась.

Третий взвод шел уже долго. В мокрые спины тянуло освежающим ветерком. Карабины широко и удобно давили на плечи. Фигурки ребят из второго взвода стали совсем близко. Видно было, как бегал там от одного к другому и всех оглядывал Светланов. Заметно ближе находился и первый взвод.

— Бежим! — сказал Руднев.

— Бежим! — крикнул Высотин.

По тому, что побежали дружно и сразу в ногу, стало ясно, что все чувствовали себя лучше. Радовали звучные удары ног по асфальту. Тело почти высохло и казалось чистым.

Незадолго до финиша Брежневу стало необыкновенно легко. Теперь можно было увеличить темп. С красными, оранжевыми, розовыми, голубоватыми, бледными лицами они финишировали почти правильным строем.

— Не останавливаться, — говорили Чуткий, врач и медицинская сестра.

Говорили сочувственно.

Отдышавшись, взвод собрался, а Брежнев пошел к судейскому столику. Узнав время, которое они показали, он подошел к Чуткому и группе офицеров. Там смотрели, как финишировал второй взвод. Прибежавшие заполнили всю поляну. К ним вышел Пупок и тоже стал ходить.

— Хорошо, хорошо, хорошо, — говорил он.

Следившая за ходившими медицинская сестра вдруг заспешила к кому-то остановившемуся и согнувшемуся.

— Что, устал? — увидев Брежнева, спросил полковник Ботвин.

Все офицеры тоже посмотрели на Брежнева.

— Было дело, — сказал Брежнев и улыбнулся, оставаясь серьезным.

— Молодцы, хорошо бежали! — одобрил Ботвин. — Никто не отстал.

— Все старались, — подтвердил Брежнев.

Он был доволен, что преодолел эти семь километров и теперь мог стоять и смотреть, как бежали другие. Минуты, когда было тяжело, сейчас не вспоминались ему. Он чувствовал себя как бы соединенным с офицерами, особенно с полковником Ботвиным, смотрел на финишировавший почти следом за вторым третий взвод и одобрял каждого, кто, как и он, проявив мужество и характер, успешно завершил марш-бросок.

А еще несколько минут назад в третьем взводе было так.

— Пройдем немного, — предложил Годовалов, когда они сбегали с шоссе к лесу.

Левский и Тихвин перешли было на шаг. Перешел на шаг и почти остановился Зигзагов.

— Бежать! — крикнул Уткин.

— Бежать! — крикнул Руднев.

— Не останавливаться! — крикнул Высотин. — Теперь нельзя.

— Бежать! — закричало сразу несколько голосов.

— Давай скатку, — сказал Покорил Годовалову.

На лесной дороге стало тесно и трудно. Впереди мелькнуло и пропало красное полотнище финиша. На последних метрах произошел надлом. Встречавший их Голубев кричал:

— Не растягиваться! Направляющие, не бегите так!

Направляющими теперь были Руднев и Рубашкин, подхватившие под руки Тихвина. Не бежал, не шел, а спотыкался Левский. Его подхватили Высотин и Попенченко. Плечом к плечу бежали с карабинами и в скатках Ястребков и Витус, два лица рядом, одно худое и алое, другое посиневшее, с большими глазами, отдававшими необычной голубизной. На последних метрах подхватили под плечи остолбеневшего Годовалова и втроем последними же пересекли финиш Блажко и Матийцев. Время засчитывалось по ним.

Высотин и Попенченко велели Левскому ходить. Тот было остановился, но Высотин всполошенно закричал на него. Как больного водили Тихвина Руднев и Рубашкин. Потом он пошел сам. Стошнило под дерево Годовалова. К нему заспешила медицинская сестра. Сердце Покорина стучало, лицо горело, воздух как марево будто отделился от глаз.

— Мы лучше всех, — сообщил Хватов, сходив к судейскому столику.

— Еще четвертый взвод, — сказал Уткин.

— Лучше не пройдут, — сказал Высотин.

Он дышал, высоко поднимая плечи и грудь.

— Отойдите, — освобождал финиш преподаватель в синем спортивном костюме.

Бежал четвертый взвод. Первый с жарким огненным лицом приближался обвешанный карабинами Бушин. Синими тенями покрылось розовощекое лицо приятеля Блажко и Матийцева. Кто-то споткнулся и упал. Остальные расходились по поляне.

Глядя на перемогавших себя и уже занятых друг другом довольных ребят, Дима вдруг понял, что бывал несправедлив к ним. Как выдержали они, какого уважения заслуживали, если даже выносливые Руднев и Высотин, Попенченко и Уткин устали по-настоящему! Насколько же большего напряжения потребовал марш-бросок от более слабых и не очень выносливых ребят, если даже он, Дима, на последних метрах готов был куда-нибудь провалиться и забыть все!

— Становись! — негромко и уважительно скомандовал Голубев.

В лесу было просторно и солнечно. Воздух прогрелся и колыхался. Все четыре взвода, неслышно ступая по сухой стелющейся траве, направились к машинам.

Был финал командного первенства республики но боксу среди юношей. Впервые соревнования проводились в цирке. Все четыре товарища, выступавшие первыми, проиграли. А команда рассчитывала на победу. Они не сомневались в ней. Когда тренер соперников успел подготовить таких ребят?!

Еще не видел Покорин своего тренера Романа таким несправедливым. Чего только не наговорил он на тех, кто проиграл! Всегда все знавший Годовалов, помогавший тренеру в его боксерском хозяйстве, был прав, когда доверительно передавал им отзывы Романа о ком-нибудь из них. Сейчас Покорин сам убедился в этом.

— Трус! — говорил тренер об одном.

— Несерьезный человек, — говорил он о другом.

— Нытик, — говорил он о третьем.

— От тебя все зависит, — говорил он Покорину. — Чаще бей левой. Соблюдай дистанцию. Следи за защитой. Не увлекайся.

Не поднимая глаз от перчаток Покорина и машинально поправляя их, он говорил почти шепотом и избегал смотреть в противоположный угол ринга на тренера соперников.

По бледности красивого черноватого лица Романа, по вопрошающим и сочувственным взглядам притихших и явно разочарованных суворовцев, которых Покорин успел заметить среди зрителей, он видел, что неудача оказалась неожиданной для всех. Могли и должны были победить Попенченко и Руднев. Кто еще? С остальными было неясно.

При взвешивании, оглядев своих вероятных противников, Покорин успокоился. Никто не показался ему опасным. Он даже пожалел одного: симпатичный парень, по-видимому, не догадывался, что ожидало его. Оказалось, не Попенченко, а он, Покорин, должен был выступать против этого парня. Будь Покорин внимательнее, он сразу бы понял, что это был его Пятнадцатый. Теперь Покорину показалось, что Пятнадцатый чем-то даже походил на него: такое же округлое лицо, такой же обманчиво спокойный взгляд, но красивее фигура, шея, в меру покатые плечи, крепкие белые ноги. Даже короткая прическа была такой же. Сходство стало вдруг так очевидно Покорину, что получалось, будто ему предстояло мериться силами с своим двойником, с самим собой.

Оп готовился к поединку при свете электрической лампы в отведенной для команды маленькой комнате без окон. С помощью молчаливо сочувствовавшего ему Годовалова он натянул на обвязанные эластичным бинтом кисти рук боксерские перчатки, завязал их и спрятал концы шнурков.