– Не понимаю, откуда такой пессимизм, – полусонно выдаёт Липучка. Он уже и ладонь под щёку подложил. – Можно же просто вызвать старикана-Вельекта. Уверен, что он окажет нам самую действенную…

Только вот Усач вроде как по нашей милости в вине искупался. А ещё он южанин. Три часа будет собираться, и всё равно выйдет куча бессмысленной суеты.

Здешних законников мы вообще вряд ли дождёмся. Как минимум потому, что кто-то уже поднимается по лестнице. Четыре пары ног. Грубые сапоги. Перешёптывания.

Пухлик оставляет щетину в покое и двигает к двери.

– Эй, ты куда?

– Замерять их уровень тупости. Присмотри за катастрофой.

– Пра-а-атесту-у-ухрррр, – прибавляет Липучка.

Дверь скрипит, Пухлик исчезает. Голос в коридоре. Гроски – в свистяще-шипящем варианте, с мелкими смешочками.

– Здорово, ребятушки, не директора вейгордского питомника ищете? Я б вас тут порадовал кой-чем… хе-хе, за пару медниц.

– Ты ещё что за… – порядком пропитый баритон.

– Да так, прохожий, вернее сказать, проезжий, хе-хе. По своим делишечкам малеха. Решил вот ночку переночевать, да только поспать-то мне не дали спокойно. Я вот думаю, вам интересно будет насчёт моей историйки, ха. Ух ты, огненный Дар? Да этот придурок точно влез…

Пухлик болтает и хехехекает так, что у меня зубы ныть начинают. Тянет время, устраивает торг за информацию.

– …так вот, я, понимаете ли, только решил сложить вещички и малость прикорнуть – ночка-то выдалась, хе-хе, горяченькая… как тут влетает этот хлыщ. И предлагает денежки – вообразите, за то, чтобы я с ним номерами поменялся. Ну, а я-то разве откажусь от пары сребниц, а? В конце концов, чем это двойка хуже восьмёрки…

Давлюсь воздухом.

– В восьмом, сталбыть? – деловой голос кого-то здорового.

– В восьмом, голубчик, хе-хе-хе. Там и возьмёте, тёпленького. В лицо-то вы его знаете? Модный костюмчик, причёсочка, с виду неместный… О, табачком не угостишь? Спасибочки. Ну, девять футов под килем, как у нас в Велейсе Пиратской говорят, хах. Пойду дреману. А то ночка-то была, ночка… Вина – хоть утопись, а бабы-то как визжали!

Восемь ножищ топают мимо двери по коридору. Пухлик прошмыгивает внутрь. Поворачивает защёлку и хватается за комод.

– Помоги подпереть, а то мало ли.

Пока на цыпочках волочём комод к двери, добавляет шепотом:

– Ну, хвала Девятерым – мало что южане, так ещё туповаты. Но придётся малость переждать, пока там всё не рассосётся.

«Всё» – это те типы, которые толкутся сейчас в коридоре за углом, у Нэйшевской двери. Барабанят в дверь и орут что-то южные угрозы, в которых встречаются шампуры, жаркое и выражения типа «Я в твою Печать плевал, э-э-э!»

Тихий скрип. Дверь открывается.

– Э-э, франтик! Гони денеж…

Шлёп. Звук падающего тела.

– Да ты хоть знаешь, с кем ты…

Шлёп. Второе тело падает где-то в коридоре. Придушенный хрип:

– Можно же… просто… подписать… закладную…

Бах. Это грохочут по полу чьи-то тяжёлые башмаки. При падении.

– Кажется, мы ошиблись номе…

Шлёп.

Тихий скрип. Дверь закрывается.

– Серьёзно? – спрашиваю я то ли Пухлика, то ли этих придурков, которые так быстро закончились.

Пухлик разводит руками. Видок у него почти сожалеющий.

– Ты же болела не за них? Будем надеяться, Рихард не вздумает прогуляться: скоро остальные «удильщики», заинтересуются, почему это их товарищи лежат перед именно этой дверью… Вопросы?

– «Рихард»? – такое ощущение, что Пухлика Конфетка покусала. Кроме Грызи разве что она зовёт Мясника по имени.

– Всегда называю по имени тех, кому предстоит отлупить для меня банду шулеров, – Пухлик говорит, заворачивая Лортена в одеяло – до состояния гусеницы. – Хотя ты права – надо бы подумать над чем-то менее фамильярным… Тебе кресло пойдёт или уступить место рядом с нашим невыразимым?

Сдвигает свёрток с Липучкой на край кровати. И щедрым жестом указует на второй край.

– Нет уж, кто я, чтобы вам мешать.

Пухлик мечет в меня ухмылку и подушку. От первой уворачиваюсь, вторую ловлю. Сворачиваюсь в кресле, накрываюсь курткой.

– Не больше двух часов.

– Я тебя умоляю, – откликается Пухлик, который преспокойно закидывает ботинки под кровать. – Мы измотаны, там вовне – «удильщики» и Нэйш, причем я точно знаю – кто страшнее… И к тому же свиночка свято блюдёт режим, ты что же – хочешь сдать позиции хряку-пропойце?

– Он по сравнению с Лортеном – академик!

– Не спорю, – Пухлик любовно хлопает по окукленному Липучке. – Хорошо бы, сверху верёвками прикрутить… в учебке законников это называлось «мясной рулет»…

Дальше слышен могучий зевок. Который почти сразу перерастает в похрапывание. – Мфрр… – выдаёт Липучка из одеяльного кокона. – Дикие звуки… дикого питомника.

Согреваюсь под курткой. Вслушиваюсь в утреннюю всемировую возню. Пронзительные звуки сельского юга. Вопли гусей, ржание лошадей. Скрип колёс. «Удильщики» травят под окном байки и поплёвывают. Удивляются, что их товарищи всё не идут. Гром кастрюль и сковородок на кухне, звяканье бутылок, хозяин покрикивает на прислугу…

Потом меня вырубает, несмотря на бодрящее. Отключаюсь вчистую, уплываю в глухую, мягкую темноту.

В неё иногда только залетает стук в далёкую дверь.

И мерные звуки падающих тел.

* * *

Очухиваюсь от здоровенного всхрапа рядом. Пухлик задаёт жару – раскинулся на кровати. Подхватываюсь, первым делом вижу тени – длинные, дело к вечеру.

Потом в глаза кидается разворошённый кокон из цветастого одеяла. И то, что угол комода отодвинут от двери.

Черти водные, да какого…

Ругаясь, несусь в уборную, сую голову под умывальник. Набираю ковш воды, опрокидываю на Пухлика. Тот скатывается с кровати и выдаёт сипло:

– Не в курсе, к чему могут сниться пьяные свинобабочки?

Молча киваю сперва на постель, потом на комод. Пухлик трёт глаза со скорбным видом.

– Понятно. Бабочка вылупилась и упорхнула. Будем надеяться, встретится с одним нашим знакомым, который… любит засовывать в рамочки всякое крылатое. Что в коридоре, кстати?

Выглядываю в щель, которую позволяет открыть комод (непонятно, как Липучка туда просочился). В коридоре никого. Там, куда уводит коридорный изгиб, слышатся слабые постанывания и невнятное: «Ну, вот какая подлюка, а ещё говорили – аристократ». И ещё кто-то топчется, перешептывается: «А точно тут? Эти-то чего лежат?» – «Да тут вечно кто-то валяется не в себе, нам же сказали, здесь она!»

– Вир знает что.

Шлейф от Лортеновского одеколона жиже не стал – уверенно ведёт вниз. Так что мы с Пухликом тихо спускаемся по лестнице в общий зал.

– О-о-о-о-о!! – Липучка опознаётся по страстно-страдальческому воплю и простиранию рук. И ещё он сидит за центральным столиком. – Мои великодушные спасители! Хозяин, вы видите? Нам, то есть им нужен завтрак, то есть ужин!

Физиономия у Липучки смятая и восторженно-похмельная. А хозяин зыркает с опаской. Подходит, исподлобья глядит на Гроски:

– Четыре бутылки?

– Без вина, – отчеканиваю я, и с соседних столиков начинают пялиться.

– Не слушайте эту легкомысленную барышню, – возмущается Липучка. – Это… мои подчинённые, да. Можно сказать, я им отец родной. К слову, кто подоткнул мне одеяльце? Хозяин… куда… куда?! Боги, это просто юдоль трагедий.

Лортен несёт такую пургу, будто он уже успел хлебнуть.

А Пухлик ухмыляется.

– Сейчас познакомишься с местной кухней. Надолго запомнишь. Кстати, а с чего это на нас так поглядывают?

– Потому что считают чокнутыми, сын мой, разве неясно, – снисходительно поясняет Лортен. – Понятия не имею, что тут было днём… но ходят слухи о каких-то телах в коридоре.

Приходит разносчик, приносит воняющее рыбой хрючево. Косится со страхом.

– Я был о южном гостеприимстве лучшего мнения, – страдает Липучка и разбрасывает укоризненные взгляды. –Ни угостить… и ни медницы в долг, вообразите себе. И эти взгляды – будто сотворю с ними лютое непотребство!