Фреза что-то пропыхтела коротенькой трубочкой, и народ начал убывать: Йолла убежала поглядеть, как плывут корабли, Мел направилась к вольерам, Уну поманила из темноты Аманда: «Всё надо подготовить, да-да-да!»

Чья-то рука легла на плечо. В глазах у Гриз Арделл отражались два лунных паруса.

– Янист, я вот всё думаю… среди этих ребят в замке, было много «пустых элементов». Некоторым некуда идти. В вашей общине, в Алчнодоле их могли бы принять? Хотя бы временно?

Вот значит, о чём она размышляет в Корабельную ночь. И зачем я начал краснеть? Хотя в темноте не видно.

– Я напишу учителю Найго – но я уверен, что он только обрадуется. Детей в общине всегда встречали радушно. Там хорошие учителя в школе, даже если ребята не захотят остаться – у них будет потом шанс.

Она коротко похлопала меня по плечу, кивнула в сторону «Ковчежца» – приглашение присоединиться – и зашагала за Мел в сторону загонов.

Невыносимая, от которой меня едва ли увезёт хоть один корабль в этом мире.

Нужно отдать ей перчатки, – вспомнил я. А подарки в моей комнате все – и атлас для Йоллы, нитки для Аманды… Нужно достать – наверняка ведь подарками будем обмениваться как раз внизу, у камина. И я подхватил фонарь и приготовился шагнуть вслед за Амандой и Уной – за праздником…

Остановился, зацепившись взглядом за лишний фонарь.

Мы были ввосьмером на дощатом настиле. Хааты не было – она терраант, не празднует Корабельный день. И не было Нэйша (хвала Единому!). А Лортен развлекается с друзьями.

Но Лайл Гроски был. В замке Шеу, и в питомнике, и в нашей комнате, и здесь на пристани – тоже. Он мелькал, отвечал на вопросы, выполнял распоряжения. Только он словно сливался: со стенами, с клетками, с кроватью и ночью – странное полуприсутствие, а теперь вот… может, он ушёл вместе с Амандой и остальными?

Я подхватил фонарь Гроски во вторую руку, приоткрыл заслонку. Куда мог деться сосед по комнате? Не следовало выпускать его из виду: ему пришлось тяжелее остальных там, в замке на допросах. Говорят даже, что главарь этих мерзавцев был родичем Лайла – и кто знает, что Лайл чувствует по этому поводу.

Лайл отыскался через сотню шагов от пристани. Он стоял на берегу, прислонившись к старой корявой иве, почти незаметный у её ствола. И, кажется, не услышал моего оклика. Весь был поглощён зрелищем – своим несчастным корабликом, попавшим в водоворот.

– Это традиция, - сказал я. – Только традиция.

И хотел прибавить, что не каждый кораблик проплывает даже сотню шагов: они сталкиваются, сцепляются парусами, выбрасываются на берег, тонут… Но тут он снова заговорил – сперва о кораблях и крысах, потом о Рифах.

«Нужно привести Арделл», – мелькнула паническая мысль, потом я понял, что вряд ли Лайл захочет, чтобы Гриз это слышала. Он даже вряд ли хотел, чтобы я это слышал: говорил словно с давним знакомым.

Один фонарь светил с земли, второй был у меня в руке – но Гроски оставался в тени дерева, и дрожащий луч выхватывал по временам – опущенную голову, то сжатые пальцы. И казалось: пошарь в серой, высохшей траве – увидишь ещё сброшенную кожу.

Наверное, нужно было прервать его – но я не мог. Словно приоткрыл знакомую книгу – а под обложкой оказалось нечто непривычное, жуткое, и теперь ты, как заворожённый, скользишь пальцами по строкам: бараки, «костоломка», горящие паруса – и летит в чёрную воду фигура человека, прыгнувшего с тонущего корабля.

– Я оказался не самым сильным, умным или быстрым. Просто… более везучим, чем они. Может ещё – более подлым. Как что, как видишь, я не лажу с кораблями. Неизменно пускаю их ко дну. Каждый раз. И знаешь, почему?

Он обернулся и взглянул на меня так, будто не узнавал. Потом прикрыл глаза и мотнул головой, словно отгоняя морок. У него был до странности весёлый вид – у моего безобидного соседа по комнате, только вот глаза запали и казались наполненными чёрной водой, в которую он только что всматривался.

– Потому что каждый раз я выбираю себя. Каждый чёртов раз… когда на весы ложится моя жизнь и чья-то еще или чьи-то ещё – я выбираю себя. Нэйш вот притаскивает группы в полном составе, чего бы это ни стоило. Псих и устранитель. Боженьки…

– Ты сравниваешь себя с Нэйшем?!

Лайл засмеялся. Смех его пронизывал, как Дар холода.

– Нет, ты что, он же у нас… несравнимый. Просто Корабельный день, знаешь… Тянет на размышления. Ты веришь в судьбу, парень? Ах нет, ты же веришь в Единого… и как выходит по твоей вере? Меня что, действительно вытащили для этого? Чтобы я постоянно топил корабли, сигал и опять… на следующий? Опять и опять, пока для меня не хватит в этот день никаких флотилий, и я не пойду на дно сам, как корабль в поминальный день?

Он вновь смотрел теперь туда, на корягу. Где бессильно бился в маленьком водовороте приземистый кораблик. Я встал рядом с ним и смотрел тоже – на полоску лунной воды, на обвисшие, промокшие паруса…

Сердце ныло от этого зрелища, и пасс с Печати пришёл сам по себе – словно волна толкнулась изнутри. Водоворот на миг разомкнул объятия, волна приподнялась – и опустила кораблик дном на воду. Он покачнулся, растерянно взмахнул тряпицами парусов – и, подталкиваемый магией воды, неспешно скользнул во тьму, к дальнему плаванию.

– Для Единого нет утонувших кораблей. Мой учитель говорил, что надежда есть для всех.

Он обернулся и глядел теперь с кривой ухмылкой.

– Надежда на прощение, я так понимаю? В Водной Бездони? Или как в вашей религии обозначается вечное «по-ту-сторону»?

– На изменение. По эту сторону. Учение Единого в том, что… в каждом выборе может быть надежда для тебя. Нужно только откликнуться ей. Единый, или судьба, или что-то, во что ты веришь, – что-то же привело тебя сюда. Как и меня. Остаётся только решить, как быть дальше.

Он странно засмеялся, когда я сказал о том, что привело его в питомник. Горьким смехом, словно прорастающим морозными узорами. Но я не остановился, потому что это было единственное, что я мог сказать – в Поминальную ночь Перекрёстков.

– Сегодня я услышал от одного человека, что нужно выбрать своё и держаться за это. Я… наверное, выбрал, Лайл. Я остаюсь здесь – и будь что будет. Может, тебе тоже нужно найти что-нибудь дорогое, чтобы не захотелось уходить. Или прыгать. Или…

Мне не хотелось говорить о потопленных кораблях сейчас – когда он стоит в свете моего фонаря, изможденный и с недобрым смехом на лице.

– А знаешь, что я ещё услышал? Нельзя тратить время. Говорят, на Перекрёстки время очень дорогое – потому его проводят с теми, кто тебе дорог. Мы тут с тобой недолго, Лайл, но всё равно, негоже оставлять женщин одних в Корабельную ночь. Пойдём. Посидим у камина… послушаем песни нойя. Может, тебе станет полегче. Сегодня был дурной день. Тёмный день. Поминальный. Но скоро уже придёт рассвет, и с ним…

«…тысяча, тысяча дел», – едва не попросилось в мысли, так что я опять покраснел.

– …с ним придёт новое. Лучшее. Если мы захотим этого. Пойдём?

Какая-то часть меня была уверена, что он не откликнется. Вновь отвернётся, начнёт вглядываться в тёмную воду. Но он только кивнул коротко, спрятав глаза. Взял из моих рук свой фонарь и шагнул к «Ковчежку».

Я пошёл вслед за ним – молча, приоткрывая заслонку своего собственного фонаря. И пока шёл – дыша холодным воздухом Поминальной Ночи – вспоминал слова учителя Найго:

«Наверное, даже отчаявшись, даже приговорив себя, даже решив, что лучше уже не станем – мы всё равно глубоко внутри продолжаем надеяться.

Даже стоя на своих Перекрёстках».