– Убытки, конечно, невелики, – Усач дует щёки. – Но беспокойство! Вино не любит беспокойства. И потом, должен же я заботиться о своих работниках?! И угадайте, что я сделал пятого дня? Нет, вы не угадаете! Я нанял местных охотников!

И начинает хохотать под усами. Женушка с дочками ему вторят, аж колышутся.

– …в общем, нанял я их пятого дня, а пришли они только позавчера. Со своими дворнягами. И к вечеру уже не стояли на ногах! И даже обещали устроить засаду на яприля ночью – видать, думали отпугнуть его храпом. Но угадайте что? Он сам на них устроил засаду!

Усач трясется и отдувается, пока рассказывает – как именно яприль гонял охотников по виноградникам. И уверяет, что с местными охотничками проблема решится хорошо если к зиме, да и то если яприль издохнет естественным образом.

Южане же, ну. Полдня продрыхнут под солнышком, потом будут три часа обедать, ещё два – собираться, потом потеряют собак, а под вечер с громкими песнями и фляжками вина выдвинутся вперёд, пройдут полмили, остановятся на ужин, опустошат фляжки и решат, что на сегодня хватит.

Хозяин маринует нас до вечера – надо же ещё показать погреба с бутылками. И всё хозяйство, от коз до золотых рыбок. Попутно кидает, что его погреба всегда к нашим услугам – тут я замечаю, как у Липучки загораются глаза, и малость Усача даже жалею. Вельект бы нас и на ночь у себя устроил, но тут уж мне удаётся отбиться.

Получаем коня, повозку, клятвенное заверение, что куда – это Арринио в курсе. Кто такой этот Арринио? А конь. Он нас проводит. И вообще, нам тут рады повсюду, можем ночевать, где нам удобнее, он уже распорядился. Да-да-да, нас всюду примут, обогреют, накормят… напоят.

Звучит жутко, после сегодняшнего.

С трудом отдираю от хозяина лопочущего что-то Липучку. Гроски каким-то чудом заваливается в повозку сам. Вспрыгиваю на место кучера под нескончаемые хозяйские «Да вы только скажите, что нужно…»

Конь Арринио тоже южанин: чуть тянется, по сторонам глазеет. Темнеет быстро, дом Вельекта скрывается за холмом. Можно вдохнуть воздуха, дать отдых глазам и ушам. Носу – не очень-то: малость посвежело, но виноградный дух так и кружит голову. Да ещё Лортен сзади храпит. Каждый храп – волна разных винных ароматов.

Мантикоры бы драли южное гостеприимство.

Цикады орут вовсю. Над головой звёзды – в кулак, а луны не видать. Копыта неспешно тукают по дороге, между виноградников. Гроски чем-то звякает в сумке – небось, с собой винишка набрал.

Надо будет с утра напомнить Вельекту, чтобы сообщил местным: в яприля не стрелять. Хорошо – пока что ума хватило его не ранить.

Глянуть – откуда приходит, где нападает. Может, территорию оберегает или деток. Пройтись по следу, усыпить, забрать в питомник. Трогаю в нагрудном кармане флакон со снотворным от Конфетки. Швыряешь в яприля, попадаешь в яприля, или близко от него. Забираешь яприля. Ничего нет проще. Только б найти.

Яприль находит нас сам.

Дар я не использую – а зачем ночью-то? – так что радостное «Уи-и-и-и» слышу только чуть раньше Пухлика. И топот. И треск ломаемых виноградных лоз. Подскакиваю, придерживаю коня, взываю к Печати.

И понимаю, что яприль не просто близко, а очень близко – сейчас на дорогу ломанётся. В засаде, что ли, ждал?

– Па-а-ачиму астанавились? – приподнимается в повозке Лортен. – Я… требую пра-да-лжения… э-э… знакомства.

Цыкаю. Гроски, в адеквате, потому что пялит глаза в нужном направлении. Сую ему фонарь с желчью мантикоры, шепчу: «Не открывай пока». Готовлюсь прыгнуть на дорогу – переговорить с яприлем. Может, усыпить на месте.

И тут яприль махом вылетает на дорогу с длинным «Хрюююювет!» А конь Арринио вспоминает, что он южанин, и с ржанием кидается в галоп. Меня от толчка швыряет назад, прямо на Лортена.

– Грязные утехи, – невозмутимо обдаёт он волной перегара. – Одобряю.

Телега подпрыгивает по неровной дороге, конь несет как бешеный. Пухлик подскакивает и охает. На хвосте у нас висит яприль. С пронзительным «Уи-и-и-и!»

Темно-зеленая тушка с горящими золотом в темноте глазами. Здоровый и дурной. Догонит – от телеги щепок не останется. Надо влупить усыпляющим, но при такой тряске и скорости – черта с два попаду.

Сигать с телеги тоже не вариант. Ору Пухлику: «Свет! Светом ему по глазам!» Отпихиваюсь от очумевшего Лортена. Кидаюсь к месту кучера – надо прыгать на лошадь, успокаивать.

Позади полыхает вспышка – это Гроски каким-то чудом правильно открыл задвижку с фонаря. И правильно направил свет яприлю в глаз. Сзади – возмущённый взвизг и хрюканье. Отстаёт.

– Тпру-у-у! – ору, пытаясь нашарить вожжи. – Стоять, кому сказано!

Вожжи зацепились за край повозки, хватаю их. Только конь уже и так замедляется, переходит на рысцу.

– П-порождение тьмы! – вопит позади очухавшийся Лортен. – Трепещи, ибо я сражу тебя!

И храбро вываливается на дорогу. Под наш с Пухликом хоровой вопль: «Мантикоры мать!!»

Дёргаю вожжи, прыгаю вслед. Пухлик скатывается с повозки ещё раньше. Яприль несётся на Лортена с задорным “хрюхрюуиии”. Липучка раскачивается, как деревце в ураган, и пытается отыскать у себя на боку что-нибудь яприлесражающее. Только он же не носит с собой меч, а другое оружие и подавно. Лортен, видать, об этом вспоминает, видит подлетающую тушку и выдаёт:

– П-позвольте… ик… сразить вас… в другой раз.

Совершает пируэт на одной ноге в попытке удрапать от яприля подальше. Только вот хрюкающая махина к нему уже совсем близко.

Не успеть, мантикоры корявые!

Впопыхах чуть не забываю про Пухлика, а этот успевает всё. С нецензурным воплем и на бегу одновременно сует чуть ли не яприлю в морду фонарь и лупит холодом. Зверушка замедляется, а Гроски алапардьим прыжком сносит Лортена с дороги. В канаву, потому что слышу шум и плеск.

Яприль фыркает, крутится на месте, пытается промигаться и отойти от удара заморозки. Самое время работать. Торможу, не добегая дюжину шагов. Снотворку долой из небьющегося футляра. Швыряю хрупкий флакон – есть, попала, прямо в лоб. Всё, дело сделано.

Свинюшка так не думает, потому что фыркает, пытается стать на дыбы – да он пудов двадцать весит! – а потом галопирует мимо. С шумом и треском проламывается через виноградник и исчезает себе в ночи.

Из темноты издевательски ржёт южный темпераментный конь. Я стою, выравниваю дыхание. Прислушиваюсь с Даром – если сразу не взяло, должно пробрать через пару минут. Ничего, бодрый треск и хрюканье. Яприль уносится черт-те куда по ночи, спать не собирается. И не догнать.

Тут на юге и яприли какие-то бешеные.

– Черти водные, – говорит Гроски, вылезая из канавы. – Я думал, тут просто обочина. По-моему, туда какой-то идиот набросал гнилого винограда.

Вином от него теперь несёт ещё больше, чем раньше.

– Что со снотворным, попала?

Яприль весело проламывает виноградники уже за милю от нас. Останавливаться и не думает.

– Попала, только на него не действует. Что там этот…

Из канавы доносится залихватский храп. Между храпом слышатся причмокивания – что-то вроде “О да-а, я готов весь погрузиться в этот пьянящий аромат”. Гроски прислушивается и вздыхает:

– Боженьки, вот чем я думал вообще, когда шёл наниматься в питомник? Мог бы тихо, безопасно разнимать драки в барах, или выбивать долги из игроков…

Голос у Пухлика уж слишком трезвый. Кошусь подозрительно, поднимаю повыше фонарь. Гроски отмахивается.

– Что? Я зашёл к Аманде после «встряски». Она не устояла перед моими мольбами и выдала мне побольше «Трезвости». Полно в сумке. Как знал, что пригодится.

Идёт доставать Липучку из канавы. И добавляет пророчески:

– Потому что сдаётся мне, что жизнь подложила нам немаленькую свинью.

ЛАЙЛ ГРОСКИ

– Кейн! Кейн Далли! Далли Кейн!

«Милосердия!» – жалобно воззвал организм, но голос извне не внял и не убрался.