– Знаешь, Лайл, – проговорило лицо, – думаю, тебе лучше поспать.

Что-то теплое легко надавило на шею, а потом воющие пятна в отдалении расплылись белым и алым.

МЕЛОНИ ДРАККАНТ

– Хэээээй! – кричит Грызи на бегу. – Отзови-и-и-итесь! Кто живо-о-о-ой!

Сперва отклика совсем не слышно. А потом громко, призывно ржёт лошадь. Пятьсот шагов. Откликается вторая лошадь, повыше: «И-и-и-а-а-аху-ху!» Пытаюсь применить Дар на бегу – и серое небо с размаху подпрыгивает на макушке, прожёвывает меня и выплёвывает, будто в вир. Колени подламываются. Улетаю лицом в снег.

Мантикоры корявые.

Отключаюсь на пару секунд, а когда продираю глаза, на западе в полный рост переливается Песнь Крови – не меньше дюжины глоток.

Где-то возле озера, то есть пока что нет, но йоссы туда движутся. А лошади всё ржут и ржут, то дальше, то ближе. Подскакиваю, не дожидаясь, когда Грызи добежит до меня и поможет подняться. Машу рукой: в порядке, несёмся дальше.

Хотя порядка во мне – как у Лортена в коттеджике. Клятое Заброшье, будто на яприле по моему Дару прокатилось. То глохну совсем, то теряюсь в звуках, а направление не могу уловить. Спасибо ещё – есть следы двух охотничков. Ведут от места резни.

Потом их пересекают знакомые следы толстых лап. И мне в желудок валится ком солоноватого льда. Несусь за Грызи, наплевав на дыхалку и на Дар. А где-то разливается Песнь Крови, стая идёт на добычу, только туда нам сейчас всё равно не успеть, мы и здесь можем не успеть, алапард подери, что ж за…

Сперва на нас вылетает пара йосс. Красавчики – в серебристых мантиях, с пушистыми хвостами-воротниками, медвежьи мордочки – потемнее. Забавно косолапят и загребают лапами снег, а несутся очень даже быстро. Обнаружив такое явление, как мы, йоссы встают меховыми статуями – в снегу. Потому что – варг же! И кровью никто не пахнет! И вообще…

– Вместе!

Грызи лезет в единение прямо на бегу. Зелень в глазах разрастается и ловит йосс, сначала первого самца, потом второго. Успокаиваются красавчики не с первой попытки, один даже приподнимается на задние лапы и пробует подпеть далёким собратьям. Потом покорно ложится в снег. Я добавляю каждому йоссу снотворного, поглаживая густой мех – спите, малыши.

– Охотились здесь? – спрашиваю.

Грызи морщится: задержать двух йосс сразу, да ещё когда они несутся туда, где кровь…

– Скорее просто случайно оказались, а потом услышали вот это.

Песнь Крови разливается и крепчает на западе, всё так же двигается к Тёплому озеру. Может, там ещё одна лошадь или собака влезла в кровяницу. Надеюсь, у Морковки или Пухлика хватило ума в такое не вляпаться.

– Хэээээй! – подаёт голос Грызи. – Кто живо-о-о-о-ой?

И теперь отклик есть: шагов за триста, два слабых голоса. И лошадиное ржание. Но как будто уже дальше.

Под курткой жарко, вся спина в поту, от волос идёт пар. Колени орут, что вот так долго бегать по снегу в лесу – дурацкая идея. Но я несусь, как алапард или как Грызи (она вообще касается земли?). Прыгаю через поваленные деревья и перемахиваю через канавы. Обегаю кусты кровяницы.

Дуб пузатый, перекрученный и изогнутый. Раскинул уродливые ветви так, будто желает послать север в вир болотный. А на дубе расселась парочка охотников. Несъеденных и на удивление не поцарапанных даже.

Тот, который помладше, при виде нас начинает реветь.

А лошади ржут и ржут, перекликаются, ищут хозяев бедолажки. Ещё впутаются в кровяницу, а тогда уж им конец.

Оставляю Грызи снимать с дуба урожай и бегу охотиться на лошадок. Кричу и подманиваю их ласковыми словами.

Песнь Крови будто запнулась где-то между нами и озером. Заглохла. Кто бы ни стал добычей – тут уже всё.

– Только посмей, Морковка, – говорю зачем-то в воздух. И лезу по снегу дальше: по поляне, через сугробы. Скинуть куртку, что ли? Бег легче пойдёт…

Лошадушки всё-таки выходят на голос. Два невысоких вороных жеребца, бока и грива сплошь в коротких кучеряшках шерсти – на ощупь как каракуль. Крайтосская шерстистая порода. Холод им нипочём, папаня на таких на зимние охоты и выезжал.

– Идите сюда, идите, - маню лошадушек, угощаю сахарком и сухарями из сумки. Лакомства приправляю укрепляющим. – Дайте-ка на вас поглядеть…

Храпят, пугливо косятся на запад и виновато тыкаются теплыми губами в ладонь. Подустали за ночь. Один потерял малость хвоста, но в кровяницу на удивление не влезли. Наших конюхи тоже приучали эту дрянь сходу отличать.

– Не испугались, да? – глажу и глажу их по крупам, расчёсываю пальцами густые гривы. – Остальные понеслись, не разбирая… а вы потихохоньку, с умом, а? Настоящие северяне. Ночь в округе пробродили, вот и молодцы, вот и умницы. А потом вы…

Начали искать хозяев – шерстистые крайтосцы мало что умные и выносливые – ещё привязчивые. Почти как единороги. Это ж они дождались, пока йоссы отойдут и всё утихнет, и начали назад пробираться! Между собой еще перекликались. Вот охотничкам бы мозги, как у этих коней.

Хотя похоже – это лошади как раз тех двух желудей. Богатая сбруя, серебро и тиснение, зелёные цвета. На подковах – герб, Ройдэки, точно, Ройдэки. Знать второго уровня, у них были мечи на зелёных холмах. Оказывается, эта дрянь из меня ещё не выветрилась до конца.

– Поедем-ка к вашим хозяевам, – говорю ласково. Оглаживаю того жеребца, что повыше, вскакиваю в седло. – Ух ты! Не бойтесь, не бойтесь, красавчики!

Взамен Песни Крови – ликующей, радостной, вдалеке теперь раздаётся Песнь Смерти. Яростная и заунывная. «Еээээр! Сме-е-е-ерть!» – всхлипывают вдали йоссы, и я проклинаю свой Дар – не мог продержаться дольше! Но к Печати не обращаюсь. Не хочется упасть с лошади в снег.

Забытое чувство катания на кайеттской шерстистой – плавный, ровный бег. Настоящие кони с настоящей выучкой – чуют, куда можно копыто поставить. В точности как моя Лилия… давно.

– Песнь Смерти, – говорит Грызи вместо здрасьте. Она хлопочет над Желудями, старшим и младшим. От братьев-Ройдэков густо несёт страхом. И ночным сидением на дереве. Младшему вряд ли шестнадцать. Перемешивает на физиономии слёзы и сопли с мазью от обморожений.

Старший рвётся куда-то бежать и что-то рассказывать, укутывает братишку в куртку Грызи и хрипит, что остальные – они все вон там, вон там они… были.

– Были, – отрезаю я, подводя коней поближе. Посылаю Гриз вопросительный взгляд – куда теперь-то? Ясно, что Ройдэки идти не могут, но можно их посадить на коней. Да и самим сесть, эта порода выдержит на раз. И проверить – что там такое случилось на западе. Откуда теперь не слышно даже Песни Смерти.

Грызи откликается кивком. Одними губами обозначает:

– Йоссов держали где-то за частоколом, в клетках… а потом кто-то клетки открыл.

Успела всё-таки что-то зачерпнуть из сознания тех двоих, с которыми прошла в единение.

Младший Жёлудь-Ройдэк малость успокоился, тянет руку к жеребцу. Тот радостно подставляется под хозяйские ладони.

Старшего Жёлудя – не заткнуть.

– Мы их бросили. Оставили там. Когда эти твари… из темноты… мы их бросили. Я побежал… я брата взял и побежал. Хотя Кодекс Мечника… а я побежал… А сзади кричали. Мы слышали, пока бежали… потом на дерево… меня наш егерь главный учил – на дерево… а они всё кричали… кричали, мы их… я их бросил.

– Бросил, ну и молодец, – не выдерживаю всё-таки. – Иначе с ними разом бы переварился.

– Вы ничем бы мы им не помогли, – мягко говорит Грызи. Она растирает мазью от обморожения пальцы старшего. – Даже днём. Вы сделали единственное, что позволило выжить вам и брату. Не беспокойтесь, уже всё закончилось, мы постараемся как можно скорее доставить вас к родителям, в тепло…

Мысли Грызи – вир знает где. Понимаю, что стряслось неладное, сцепляю зубы и пинаю Дар опять – давай, с-с-скотина, я ж тебе.

Печать на ладони словно кипятком обваривает. Темнеет в глазах, теряется дыхание. А вместо Песни Крови, Смерти или любой другой ни к селу ни к городу доносится: