Совместные ужины превратились в пытку. Еда не доставляла удовольствия никому. Курт сердито смотрел в свою тарелку, подавая голос лишь в том случае, когда к нему напрямую обращалась Ильзе. Ленз вел себя так же.
Единственный, кому, казалось, не вредила неловкая тишина, был Йохан. Он держал язык за зубами по собственной воле.
С удивлением Мари обнаружила, что угрюмое молчание Курта раздражает ее даже больше, чем его ссора с дедушкой. Она ждала, что он будет искать способы поговорить с ней, попросит прощения, но вместо этого он вел себя так, будто это он обиделся, а не она.
Во время очередной молчаливой трапезы, Мари решила, что заставит его заговорить первым, даже если для этого придется спровоцировать его злость.
Чувство вины пыталось укусить ее, когда она открыла рот, чтобы произнести слова, крутящиеся на языке. Но она проигнорировала голос совести и спросила у бабушки нарочито будничным тоном:
— А кто в деревне считается самым завидным холостяком?
Мари физически ощутила, как Курт замер над своей тарелкой. Удовлетворенная такой реакцией, она выжидающе посмотрела на бабушку.
Ильзе либо было всё равно, либо она не поняла, в чем подвох, потому что ее ответ был таким же ровным, как и всегда.
— Вроде как Мэнни Ридлер и Гензель сейчас пользуются спросом у девушек.
— А Гензель кого-нибудь выделяет? — небрежно продолжила Мари.
Ильзе приподняла одну бровь.
— Вроде нет. А что?
— О, да так, — пожала плечам Мари, — на свадьбе Адлера нужно же будет с кем-то танцевать.
Еще раз украдкой взглянув на Курта, она убедилась, что он разъярен до предела. Его пальцы побелели от того, с какой силой он сжал ложку.
Мари осталась довольна произведенным эффектом и старалась изо всех сил унять рыдания своей совести. О танце больше не было сказано ни слова, но когда Мари, извинившись, встала, чтобы пройти в уборную, Курт сразу же выскочил следом за ней, игнорируя суровый взгляд Ленза.
Он быстро настиг ее в темноте, схватил за руку и прижал к стене дома. Судя по его хватке, дурачится он не собирался, и Мари на мгновение стало страшно.
Курт тяжело дышал, но всё же взял себя в руки.
— Мари, что ты делаешь? — спросил он низким и напряженным голосом.
— Я ничего не сделала.
— Ой, правда? Ты не разговаривала со мной несколько дней, а теперь что? Поиздеваться решила?
Мари выдернула руку и посмотрела на Курта сквозь темноту свирепым взглядом. Она была уверена, что он видит ее гораздо лучше, чем она его.
Она молчала.
— Мари, чего ты хочешь от меня, а? — Курт вдруг начал звучать раздраженно. — Я просто уже не знаю, что ты хочешь, чтобы я сделал!
Вопрос застал ее врасплох. Она хотела, чтобы он сделалчто? Ей понадобилось время, чтобы вновь обрести голос, и когда она это сделала, он, к ее ужасу, был близок к тому, чтобы сорваться.
— Я бы хотела, чтобы ты хотя бы попытался разрушить чары. Чтобы ты прекратил вести себя как ребенок рядом с моим дедушкой. Я хочу, чтобы ты боролся за меня, за моё счастье.
Мари пришлось остановиться, чтобы вместе со словами не выпустить всхлип.
Курт ничего не говорил, а когда обратился к ней снова, то звучал тихо и печально. И даже… разочарованно?
— А чем я, по-твоему, занимаюсь с того самого дня, как мы встретились?
В ту ночь Мари почти не спала. Жар бросился ей в лицо, и, лежа в постели, она сгорала от смущения и стыда, снова и снова прокручивая его слова. Что, ради Создателя, заставило ее быть такой слепой?
Да, его молчание всё еще ее раздражало, но глупо было думать, что Курт оставит попытки разрушить чары только из-за ссоры с Лензом. И, возможно, Мари ошибалась, когда думала, что большую часть последних дней Курт провел в волчьем обличии, как Йохан.
Еще больше вины навалилось на нее, когда она поняла, что непреднамеренно назвала Курта трусом прямо в лицо.
Мари сердито рыдала в своей постели, борясь с собой. Нет, в последнее время поведение Курта определенно не было идеальным, но это не сделало его жестоким. Жестока была она.
На следующий день в Майсене были танцы — на свадьбу Адлера собирались все. Ильзе ходила по дому и выкрикивала приказы.
— Делайте что хотите, — пригрозила она Курту и Лензу, — но я не допущу, чтобы люди подумали, будто я тут позволила вам одичать.
Курту впервые в жизни сделали нормальную стрижку и подобрали комплект одежды без дыр. Мари чуть не нарушила молчание, когда увидела его в темной рубашке и штанах, которые идеально сидели по его фигуре и, казалось, делали его еще выше.
Ей потребовалась вся сила воли, чтобы не пялиться на него во все глаза. Ильзе усмехнулась, когда подтолкнула Мари в ее комнату, чтобы помочь со сборами и ей.
— Отлично, — сказала она. — Это первая твоя улыбка за последние дни, не зря я старалась.
Еще шире Мари улыбнулась, когда надела платье, которое для нее сшила бабушка. Оно было прекрасным! Темно-зеленые бархатные юбки выглядели невероятно дорогими и тускло сияли в вечерних бликах. Рукава и воротник были белыми, а лиф выполнен из той же ткани, что и юбки. На фоне платья красный плащ Мари казался еще ярче, а ее волосы — еще светлее.
Но, несмотря на красивый наряд, в глубине души Мари чувствовала себя несчастной. Разговор с Куртом тяжело ложился на ее плечи. Каждый раз, когда она пыталась поймать его взгляд, он отворачивался.
Какой бы глупостью это не казалось, но Мари так хотела услышать, что он думает о ее новом платье. Лишь его глаза, которые на миг расширились, когда она вышла, принесли ей хоть какое-то облегчение. Но ее вид был неспособен стереть острую обиду, так что Курт опять отвернулся и пробормотал что-то про лошадей.
Путь к свадьбе был долгим и молчаливым. Мари попыталась взбодриться, ведь она собиралась навестить старых друзей. Она покажет себя людям, а потом будут танцы, вкусная еда и вино.
Если кто-нибудь спросит, где она пропадала последние пять лет, нужно будет отвечать, что она училась в доме целителя в Тагеле. И это даже отчасти будет правдой, которую заклинание позволит произнести.
В этот вечер в церкви было еще больше народу, чем в Святые дни. Служба принесла Мари мало счастья, несмотря на то, что она старалась радоваться созданию новой семьи. Невеста вышагивала в окружении семьей и друзьями. Ее мать плакала, а отец выглядел напряженным и часто кашлял. Жених, Адлер Бронс, казалось, вот-вот потеряет сознание. Но, когда он увидел свою невесту, то прекратил ёрзать и уставился на нее во все глаза. Его лицо озарилось светом и счастьем.
Мари почувствовала укол зависти. Она хотела всего этого и для себя, и от этого несбыточного желания ей стало невыносимо больно.
Курт всю церемонию смотрел в пол. Дедушка сердито уставился в потолок. Ильзе была единственным членом семьи, которому удавалось выглядеть убедительно счастливой. Но когда они все выходили из церкви, она позволила этой маске ненадолго слететь с ее лица.
Она собрала вокруг себя Мари, Курта и Ленза.
— Все вы, — строго прошептала она и указала на каждого пальцем, — если не хотите услышать вопросы, на которые мы не сможем ответить, ведите себя прилично!
Вскоре начались танцы. Небольшую городскую площадь выложили досками, чтобы создать ровную поверхность. Десятки людей смеялись и кружились рука об руку, а Мари тут же вспомнила их с Куртом первый и единственный танец, и это воспоминание чуть не заставило ее заплакать. Он тогда был таким красивым… Он и сейчас красивый, конечно, но тогда, несмотря на его явный страх, его юные глаза светились еще и надеждой.
Тогда она впервые ощутила на себе его магию. И проклятие тут было не причем.
Внезапно ей захотелось ощутить всё это снова и, хоть они всё еще не разговаривали, в ней вдруг проснулось глупое желание… Может, он всё-таки пригласит ее потанцевать? Или, может, она сама будет достаточно смелой, чтобы переступить через гордость, и позовет его танцевать?
Но когда она повернулась к нему, все мысли о танцах тут же улетучились. Она с ужасом узнала тот самый пустой взгляд на его лице.
