— Титан? Кристалл Душ? — Аид выделил главное. — Хочешь сказать, погибшие боги не попадают в царство Теней?

— Я люблю тебя... я так сильно люблю тебя... — шептала она, с трудом выговаривая слова.

— Я тоже... — он взял её лицо в ладони, — конечно, сокровище, я тоже... всегда... ты моя единственная любовь, Персефона... Но, что ты говоришь? Какой титан? Ты же не имеешь в виду, что...

— Ты поймёшь... поймёшь... — Персефона незаметно нащупала рукоять скипетра и направила его зубцы себе в грудь. Один удар сердца, два, три... — Прости меня... — тёплое дыхание коснулось его губ в последний раз, когда острые зубцы пронзили её тело.

Формировавшийся сгусток молнии в небе рассеялся, вместе с выбросом божественной энергии Персефоны, который, разметав всё вокруг на тысячи километров, заглушил отчаянный крик Аида. Никто не знал, что таким же криком в этот момент разразился и другой бог... тот, чьи планы единовременно рухнули.

Царь поневоле, вечно одинокий, пугающий всех, кто им мог бы восхищаться, отец, отказавшийся от собственной дочери, держал на руках единственную женщину, которую любил, и которая любила его. Без неё ничто не имело значения, само мироздание рушилось под ним, и он сам падал в бездну, из которой нет возврата, в темноту более глубокую, чем может представить человеческое сознание. Лазурное божественное пламя, которое впоследствии смертные назовут демоническим, вспыхнуло по всей территории взрыва, сжигая и разрушая то, что ещё осталось целым. В горе своей утраты Аид не заметил, как две божественные сущности — Кроноса и Персефоны — взлетели высоко в небо, и были пойманы тёмным силуэтом, неразличимым в лучах восходящего солнца. Персефона умерла, а он так и не узнал, кто стал этому причиной. Кто стоял за преследованием его дочери, кто хотел вернуть титана и разрушить мир.

Аид не двигался. Он не пошевелился и тогда, когда пламя угасло, а тело Персефоны превратилось в тысячи розовых лепестков, не отреагировал на призыв, когда его нашла небесная стража Зевса, и он без возражений позволил заковать себя и увести...

Много дней спустя, уже в оковах солнечного света, связанных с недавно созданным зерном души Персефоны, Аид смог прийти в себя. Суд свершился, и его перевели в темницу Олимпа. Туда, в первый же день наведался Гермес, разумеется, по просьбе Гекаты, хотя притворился, что это был приказ Зевса. Аид не удостоил его вниманием, мысленно отмечая отсутствие привычной дерзости.

— Это моя последняя весть Владыке Аиду... — тихо сказал Гермес, — Зевс передаёт тебе, что он милостив к своим врагам... даже к предателям. Твои сторонники должны уйти в уединение на тысячу лет и хранить порядок в царстве Теней. Никто больше не будет наказан, никто не умрёт. — Он подождал реакции, хотя бы взгляда или жеста, и, не дождавшись, продолжил. — Кристалл Душ восстановить не удалось, но он не исчез и снова действует, воплотившись в божественной силе Макарии, богини Блаженной Смерти.

Аид медленно поднял взгляд на Гермеса, но снова промолчал.

— И самое главное, — Гермес подошёл к нему и прошептал. — Деметра пожертвовала собой, чтобы вернуть Персефону. Гефест создал зерно души, она будет жить и через века станет такой, как ты её помнишь... твои цепи связаны с ней, вы ещё встретитесь...

Глаза Аида распахнулись, и он, наконец, полноценно вскинул голову.

— Персефона... — с губ сорвался лишь сдавленный хрип, и ему пришлось повторить. — Персефона... я убил её..

— Нет. Ты лжёшь! — Гермес недовольно вздохнул и высказал, казалось, давно накопившиеся слова. — Зачем ты взял всю вину на себя? Я знаю, что и половина обвинений не твоих рук дело! И Геката это знает. Какой смысл жертвовать собой, если преступник на свободе? — Гермес покачал головой. — Надеюсь, когда она вернётся, ты сможешь освободиться и найти виновных, иначе мир снова погрязнет в хаосе войны.

Аид медленно моргнул.

— Почему Зевс не покончил со мной? Почему не убил меня? Он же так мечтает об этом... они все... мечтают...

Гермес всплеснул руками и проворчал.

— Я ему про колесницу, он мне про телегу.... — он недовольно фыркнул и, наконец, ответил на вопрос. — Потому что тебя невозможно убить, Владыка. Никто не знает, что сказала тебе или сделала Персефона, но на твоём сердце лежит печать её божественной защиты. Только она может убить тебя, если захочет... хотя, — Гермес задумался, — разве что кто-нибудь сильно тобой оскорблённый отыщет серп Кроноса...

Аид безвольно повис на цепях, и если бы Гермес не видел, как задвигались его губы, он бы не услышал следующих слов.

— Отнеси мою последнюю весть в царство Теней... — прохрипел он.

— Я слушаю, — Гермес выпрямился, будто бы получить это сообщение было для него самой высокой честью.

— Скажи богине Блаженной Смерти... она наследница. Пусть другие занимаются своими делами, её место во дворце.

Решение сделать царицей, пусть и временной, совсем молодую богиню смертного происхождения, было крайне странным, но Гермес не стал возражать и сдержанно кивнул. Он ушёл, сам не зная, что вести, которые он принёс, стали первой искрой надежды во тьме утраты — искрой, что за века возгорится в бушующее яркое пламя.

(наши дни)

Что чувствует человек, вспомнивший в подробностях свою смерть? Что чувствует богиня, пробудившись спустя тысячелетия?

Страх? Боль? Сожаления?

Лина не чувствовала ни того, ни другого. Первое слово, которое пришло ей в голову после ледяного забвения, было — «покой». Покой и умиротворение — вот, что ощущала Персефона в последний миг жизни, вручая любимому мужчине своё бессмертие. Воспоминания Лины и Персефоны тесно переплелись, их души соединились, но ещё не слились воедино — будто две разлученные на многие годы сестры встретились и обнялись. Все обиды и разочарования померкли, оставляя лишь твёрдую решимость и уверенность в собственном пути. Теперь Лине, наученной опытом прошлой жизни, предстояло разомкнуть круг многовековой ненависти и освободиться, взять в руки свою судьбу.

Солнечный луч скользнул из окна на подоконник, пробежал по кровати и нырнул в разбросанные по подушке каштановые локоны, замерцал на ресницах. Лина глубоко вздохнула. Реальность вторгалась в сознание, вступила в борьбу со сном и победила, дополнив свой триумф далеко не самыми приятными ощущениями. Сначала появилась обида: Аид мог бы сказать о Макарии до того, как она всё вспомнит, но он, почему-то, решил подождать. С чего он вообще взял, что может скрывать такое? Однако обида быстро ушла на второй план, сменившись недавними воспоминаниями. Дельфы, Максим, руна, проступившая на пустом бокале...

«Проклятье»!

Лина распахнула глаза и тут же закрыла их — всё тело вспыхнуло огнём, будто под кожу залили расплавленное золото. Сделав усилие, она заставила себя осмотреться. Над ней нависал деревянный потолок с косыми подпорками, скопившейся в углах паутиной и тусклой плоской лампой, напротив стояла потрёпанная книжная полка, а в старом кресле у окна сидел Максим. Он ещё не понял, что Лина очнулась, и не смотрел на неё.

— Где я? — прохрипела она и с трудом спустила ноги на пол.

Макс обернулся и сразу пересел к ней.

— Наконец-то! Ты не просыпалась три дня, я уже начал бояться, что...

— Где я? — повторила она. Голос приходил в норму и, то ли от нахлынувших чувств, то ли от гнева, на этот раз прозвучал звонко.

Он тепло улыбнулся непривычной для себя улыбкой, будто собирался рассказывать больному ребёнку сказку.

— Это заброшенный лесничий домик в поселении кентавров на востоке материка. Здесь безопасно.

Лина подождала, когда пройдёт внезапно возникшее головокружение, и медленно подняла на него взгляд. У неё всё ещё не укладывалось в голове, как он мог так безрассудно поступить, как мог украсть её у Аида таким способом?

— Макс, зачем ты это сделал? Что было в том бокале?

Он даже не смутился. Напротив, Лина почувствовала, что Макс уверен в правильности своих поступков на все сто процентов.