— Не. Усложняй! — он на долю секунды задержался рядом с ней, а затем отступил и исчез в собственном огне, рассыпавшись лазурными искрами.

Он ушёл — и всё вокруг затихло, словно море после отбушевавшей стихии. Лина ещё долго смотрела на то место, где он только что стоял, и лишь спустя несколько минут, наконец, решилась вдохнуть полной грудью.

___________________________________

*Атрибутами Морфея часто указывают чёрный плащ, усыпанный звёздами, мак или корона из цветов мака в волосах и кубок макового сока, который имеет расслабляющее и снотворное действие.

Лана не могла вернуться домой, где родители непременно задержали бы исполнение её плана, и не могла снять номер в отеле, где существовала вероятность навредить смертным. Макс это прекрасно понимал, поэтому, предупредив просьбу Ланы, предложил свою квартиру в Риме. Филиалы его строительной компании находились по всему миру, и он так или иначе приобретал собственное жильё, чтобы останавливаться там, на время командировок — Макс не использовал божественные силы в работе, он думал, что лучше казаться расточительным богачом, чем открыть свою суть всему миру.

Итак, Лана попала в Рим.

Светлая квартира с маленьким балкончиком, выходящим на старое кафе, уютно размещалась на втором этаже жилого дома в центре Рима. Лучи закатного солнца окрасили в розовый стены и окна, светлые шторы у распахнутой двери балкона колыхнулись, приоткрывая часть комнаты. На белом полу алыми пятнами крови выделялись маки, живые тени, отражённые вздрагивающим пламенем свеч, падали на девушку в центре. Лана лежала на подушке, подоткнув под неё руку, и шептала слова, взлетавшие в полумрак и словно разбивающие его.

— Мак один отправлю в корзину плетёную, — произнесла она и закрыла глаза, — второй приколю к вороту платья светлого, третий пойдёт в венок весенний на голову нимфы, а четвёртый...

...любимому в дар, чтоб на сердце выменять, — закончила Лана.

Дуновение свежего ветра заставило её вздрогнуть, она приоткрыла глаза, и успела увидеть, как полупрозрачная ткань, усыпанная алмазами звёзд, падает на неё сверху. Лана резко села, протянула руки к ткани, и выдохнула.

— Морфей!

Ткань дёрнулась, скрутилась и, взмыв вверх, описала круг по комнате, сметая маки с пола.

— Морфей! — повторила Лана, и ткань опустилась позади неё, формируясь в тёмный силуэт. Мрачные подобия рук потянулись к плечам. — Морфей! — в третий раз сказала Лана. Только тогда силуэт сформировался в бога. В того самого, которого она звала.

Морфей тихо рассмеялся, беззвучно обходя Лану по кругу.

— Веками никто не нарушал мой покой таким способом... — он заинтересованно склонил голову.

— И не наяву, и не во сне, — ровным высокомерным тоном заговорила Лана, — и не живого, и не мёртвого встретишь ты вестника. И вестник здесь. Я призываю отдать то, что было вручено тебе у берегов Ахерона.

Лицо Морфея исказилось. Он боролся с собой какое-то время, но затем преклонил колено и сложил руки у сердца — ладонь к ладони — затем постепенно развёл их в стороны, воссоздавая из воздуха и маковых лепестков флакон с серебристой жидкостью, подбросил его и поймал. Серебристая жидкость замерцала в свете свечей.

— Я подчиняюсь, вестница. Скажи ему, его призыв услышан, Морфей на его стороне.

— Есть кое-что ещё, — заявила Лана, — мне нужен напиток Перемен.

Морфей встал и манерно поправил свои тёмные одеяния.

— Напиток Перемен? Но разве полубоги и наследники не могут менять облик по собственному желанию? — он прищурился. — О, я понял. Нужно изменить не только внешность, но и скопировать отражение божественной силы, — Морфей хлопнул в ладоши, — это я люблю... но... — он свёл тёмные брови к переносице в притворном огорчении, — это не бесплатно, вестница. И я не уверен, что тебе есть, чем платить.

Эффект их связи начал развеиваться. По правде говоря, чтобы удержать такую связь с самим Морфеем, нужно было гораздо больше божественных сил, чем имелось у Ланы, и она уже чувствовала, что держаться сможет недолго. Восемь из шестнадцати свечей погасли.

— Что тебе нужно?

— Хорошие воспоминания, — Морфей пожал плечами, — например... — он постучал указательным пальцем по собственному носу, — ... хорошие воспоминания о твоей сестре?

Лана молчала, но Морфею отчего-то очень хотелось уговорить её, и он стал настаивать.

— Я знаю, что ты делаешь, поверь мне. Воспоминания о ней порождают тёплые чувства, взывают к совести... без них ты станешь свободной, сильной, уверенной и бесстрашной. Без них ты получишь всё, что пожелаешь.

— Сначала напиток, — Лана протянула руку. Её чувства сейчас не имели никакого значения, да и она сама не владела собственной судьбой. — Сначала напиток, а потом забирай воспоминания. Они мне не нужны...

... Лана глубоко вздохнула, закрыла глаза и открыла снова. Свечи погасли, Морфей ушёл, а желанный напиток остался в её руке.

***

(Золотая Эпоха Богов)

... И всё было по-прежнему. Солнце, луга, рощи и ручьи, цветы и южный ветер. Только всё это больше не радовало, не оставляло ярких впечатлений, жгучего восторга в груди, не заставляло вставать по утрам.

Персефона грустила.

Даже ссора Деметры и Зевса, когда двенадцать дней и двенадцать ночей небо прошивали молнии, казалась Персефоне ярче и интереснее её прежней жизни на земле, где теперь и рядом с матерью она не чувствовала себя спокойно. Несмотря на договорённости, Деметра оградила дочь от всего мира: запретила ей бывать на Олимпе и встречаться с богами, закрыла её в куполе божественной защиты, без возможности выйти за его пределы. Деметра, в своём стремлении вечно видеть в Персефоне чистое невинное дитя, забыла о том, что её дочь богиня и царица, что у её дочери собственная жизнь.

На четыре долгих луны Персефона замкнулась в себе: занималась цветами, наслаждалась природой... В её силах было вырваться из плена, сделать всё по-своему, но, привыкшая подчиняться матери, Персефона никак не могла решиться пойти против её воли. Всё изменилось перед очередной встречей великой троицы. Три брата — Зевс, Посейдон и Аид — собирались на Олимпе, чтобы почтить приветствием друг друга и обсудить важные дела их царств. Гера и Амфитрита часто сопровождали своих мужей — чуткие и мудрые, они развлекали их, сглаживали острые углы, наводили на правильные мысли. Персефона надеялась на этот день, ждала, что Зевс призовёт её на Олимп, но Зевс, то ли из-за страха перед Деметрой, то ли из-за нежелания снова вступать в споры, промолчал.

Последней каплей стало то, что на этот Совет Триединства он призвал и остальных богов. Всех, кроме неё. В отчаянии и горе Персефона отправилась на берег ручья и воззвала к Нереидам — сёстрам тех, что сопровождали её во дворце Аида. И Нереиды услышали её зов.

Ранним утром, когда колесница Гелиоса едва показалась на горизонте, а Деметра отправилась на встречу трёх братьев, к Персефоне наведались Нереиды. Двенадцать юных нимф семенили за тринадцатой — столь же прекрасной, как океан, и такой же лёгкой, как морской бриз. Смешливая, искренняя, открытая, тринадцатая нереида вышла к Персефоне и склонила голову в том поклоне, в каком обычно приветствуют равных.

— Приветствую богиню весны и царицу царства Теней, — вежливо сказала она, — я Амфитрита, супруга Посейдона.

Персефона встала, не в силах поверить в то, что слышит. Неужели сама Амфитрита? Раньше они не встречались, и Персефона всегда представляла жену Посейдона высокомерной, молчаливой и властной, но как она сама менялась вне тронного зала дворца Аида, так и Амфитрита оказалась яркой жизнерадостной девушкой вне своих царских обязанностей.

— А я Персефона...

— Я знаю твоё имя, все говорят о тебе... — отмахнулась Амфитрита, — и я восхищена. Ты такая красивая и смелая, ты достойна занять свободное место среди жён великой троицы, — она прошла мимо Персефоны и резко обернулась. Зелёные одежды взлетели и опустились от этого движения, волосы сверкнули бликами воды, а в воздухе разлился аромат морской соли и водорослей. — Я хочу быть твоим другом, но это позже... пока, мы должны сделать так, чтобы твоё первое появление на Олимпе в роли царицы Теней запомнилось надолго. Никто не посмеет усомниться в твоём положении.