В конечном счете, несмотря на расплывчатость и неопределенность выбора каждого, отношение к посту имеет тенденцию соответствовать идеологическим различиям, в той или иной мере разделяющим население. Года так двадцать три назад, — рассказывает в 1325 году Гозья Клерг из Монтайю, — во время Великого поста, на другой день после воскресенья, возвращалась я с моего поля, где собирала репу. По дороге встретился мне Гийом Бене:

— Ты уже обедала? — спросил он меня.

— Нет, — отвечала я, — хочу попоститься...

— А что до меня, — сказал Гийом, — так я вчера, в воскресенье, неплохо пообедал в Акс-ле-Терме, куда меня пригласили. Поначалу я подумывал, стоит ли идти (ввиду поста). Так я пошел к добрым людям, чтобы спросить у них совета. «Как ни крути, — сказали мне они, — одинаковый грех есть мясо в пост или без поста. Рот оскверняется одинаково. А потому вам нечего смущаться». Раз так, я и согласился на этот добрый обед с мясом.

— А я, однако, — философски заключает Гозья Клерг, — с ним не согласилась. Мясо во время поста и в другое время — это вовсе не одно и то же... (III, 360—361).

Текст ясен донельзя! Обрисовывается практика, которая имеет тенденцию следовать теории, исключение лишь подтверждает правило. Достойная сборщица репы повинуется католическому посту. Симпатизирующий катарству крестьянин какое-то время колеблется, намереваясь поститься — по привычке либо испытывая смутные сомнения. Но, в конце концов, подталкиваемый «добрыми людьми» — постоянными постниками, вот парадокс! — он позволяет себе один раз расслабиться[815], следуя подразумеваемому правилу рядовых верующих в ересь: Раз в нашей секте все запрещено чистым, тем, кто не совершенный, можно все. И он решается отведать мяса в постный день.

Яркие фигуры (Христос, Дева Мария, апостолы...), таинства, техники достижения спасения и почитания, паломничества и посты неотделимы от «боевого отряда», представленного в этом земном мире Церковью, справедливо именуемой «воинствующей»[816]{361}. В то время она действует преимущественно через сеть приходских священников, направляемых издалека или непосредственно папой и епископами. Она также действует через параллельно существующие нищенствующие ордена, столь активные в этот период в Окситании.

Монахи-францисканцы. Миниатюра XV в.

Однако с этой точки зрения Монтайю и верхняя Арьеж не совсем вписываются в общую картину. Нищенствующие ордена — братья-минориты или братья-проповедники — весьма активны в других местах в деле духовного завоевания или отвоевания населения; в нашей местности их деятельность заметна скорее своим отсутствием. Конечно, средний монтайонец знает об их существовании, однако ему приходится отправляться в дальний путь, чтобы встретиться с ними. Вюиссана Тестаньер, например, исповедуется в тяжком грехе (1,459): она допустила его, как-то слушая еретические речи в доме Бело. Она исповедуется одному монаху, но он живет в Пучсерде, в каталонской долине, во многих лье от ее деревни. Пьер Мори удостаивается чудных проповедей нищенствующего монаха, воспламеняющих разум... в Арке, месте отгона в современном департаменте Од (III, 123). Бедный Frater поет Ave Maria во время пирушки, но дело происходит в Алете, расположенном гораздо ниже нашего горного селения (II, 123). У Беатрисы де Планиссоль будут решающие встречи с францисканцами... но для этого ей придется, будучи вдовой в первый раз, покинуть монтайонскую верхнюю Арьеж и спуститься в нижние земли, к католическим волкам и собакам, цитируя не особенно лестное выражение, употребленное по этому случаю с целью предостережения ее другом Пьером Клергом. После того, как я поселилась в Крампанье (нижняя Арьеж) вместе с моим вторым мужем, — рассказывает сабартесская нимфа, — мне довелось слышать проповеди и доминиканцев, и миноритов; я отказалась от еретических заблуждений; я исповедалась в исповедальне брату-минориту из монастыря в Лиму (современный департамент Од) в церкви Богоматери Марсейянской. Попутно я навестила мою сестру Жантиль, которая вышла замуж в Лиму и жила там (I, 232). Отметим, кстати, что для Беатрисы нашептываемые монахами из нижних земель наставления неотделимы от тесных отношений, поддерживаемых ею с ее сестрой Жантиль, правоверной католичкой, и с Девой Марией, горячо любимой. Неотделимы также от «технического прогресса», проявившегося у братьев-миноритов в создании «исповедальни»; большой контраст с примитивными исповедями в Монтайю, принимаемыми местным кюре за алтарем Девы Марии, — что может быть использовано по-разному[817].

Разумеется, отсутствие в Сабартесе нищенствующих монахов не является абсолютным. Они кишат в Памье. И иногда некоторые из них выбираются в тот или иной городок или деревню верхних земель: они проповедуют и исповедуют направо и налево, когда это возможно (I, 205; II, 120). Они изумляются и не могут понять, что происходит, когда им сообщают о странной терпимости по отношению к ереси, в которой обвиняют кюре Клерга. Но куда смотрит ваш кюре? — спрашивает один из них, обескураженный, у исповедующейся доносчицы, специально примчавшейся из Монтайю (I, 324).

В целом влияние миноритов и проповедников в верхних землях невелико по сравнению с результатами, которых они добились на севере или ниже уровня Лабаррского ущелья. «Наверху» их образ, справедливо или нет, остается негативным; Пьер Мори, и далеко не он один, честит нищенствующих монахов «богатеями», «грабителями», «обжорами», разукрашенными и в расшитых одеждах, — оскорбления сыплются градом, несмотря на идеалы бедности, официально провозглашаемые монахами этих орденов. Если бы эпигоны св. Франциска и св. Доминика соблаговолили более основательно закрепиться в Сабартесе, они могли бы добиться чудесных результатов благодаря своим полуполицейским, полудобровольческим методам, а также благодаря густой сети братств, формированию которых они способствовали. В этом случае они сделали бы практически невозможным скромное revival{362}, или предсмертную вспышку, ереси, зафиксированное в верхней Арьежи в 1300—1305 годах, либо быстро подавили бы его. Они бы уничтожили критический дух, столь бурно цветущий в Сабартесе. Они бы слепили, как на конвейере, «послушных людей» нового типа. Но монахи не могли быть повсюду! Они так и не укрепились в этой местности. Айонская земля лишь изредка видела их во время случайного посещения деревень. Слишком негородская, слишком удаленная, слишком изолированная, когда этого хотела, она, как правило, отвергала проповедующее духовенство двух молодых орденов, которое, напротив, привлекало городским стилем произносимых проповедей жителей богатых и более открытых городков нижних земель[818]{363}.

Будь то минориты или проповедники, отсутствие в данной местности братьев открывает широкое поле деятельности перед белым духовенством. Прежде всего — перед кюре, постоянно присутствующим в своем приходе. По крайней мере — в Монтайю. Присутствующим настолько, что дальше некуда! В том, что касается кюре Клерга, можно не останавливаться более на этом[819]. Но постоянное проживание было правилом и для Пьера из Сперм, который занимал эту должность до нашего героя, в конце XIII века (I, 223). Оно прекратится (временно?) лишь во времена Раймона Триля, отправлявшего службы и таинства после смерти Клерга; этот Триль будет носить титул викария Прада и Монтайю. Означает ли это, что новый кюре может уже не присутствовать на месте, оставляя свою паству заботам викария Триля? Гипотеза вполне вероятная (I, 466; II, 239).