Диспуты об определениях блага были в шраманской Индии очень популярны. Достаточно вспомнить тех «скользких угрей», которые, согласно Брахмаджала-сутте, отказывались определить что-либо в качестве блага (кусала) и не-блага (акусала), боясь потерпеть поражение в диспуте при встрече с профессиональными диалектиками. Больше было, однако, тех, кто, согласно тому же источнику, отказывался обсуждать природу или явления блага на том основании, что это может вовлечь их в привязанность к взглядам как таковым, а затем к аффектам, и стать препятствием для их духовного продвижения[128]. Паривраджаки, однако, к этим робким философам не относились, и среди них можно разглядеть целую группу собеседников Будды (разумеется, обращенных впоследствии в его учение), которые интересовались исключительно этическими и духовно-практическими проблемами, будучи вполне равнодушными к метафизике.

Среди таких философов выделяется паривраджак Уггахамана Саманамандикапутта. Его имя, означающее «Пучеглазый, сын Саманамандики», вызвало интерес уже давно. Так, по Буддагхосе, основным именем философа было Самана, прозвище же Уггахамана он получил из-за любознательности: мы уже знаем, что брахманистским паривраджакам была присуща склонность интересоваться самыми многообразными мирскими материями. Английские же палисты не сомневались в том, что мыслитель именовался так по имени матери, которая также звалась Саманамандика[129]. Основным источником сведений о нем является «Саманамандика-сутта» собрания Маджджхима-никаи.

Когда Уггахамана пребывал в «помещении для полемики» Малликарама в обществе по крайней мере трехсот других паривраджаков, его решил навестить плотник Панчаканга, направлявшийся к Будде в рощу Джетавана. Уггахамана и его собеседники по обыкновению громко дискутировали, но когда он увидел приближающегося плотника, призвал их к тишине, ибо ученики Будды не любят шума, а значит, и этот не подойдет к ним, если они не утихомирятся. Когда плотник приблизился, они обменялись приветствиями, и Панчаканга сел на почтительном расстоянии от паривраджака. Уггахамана предложил ему обсудить, кого следует считать искусным отшельником, осуществившим все благо (sampannakusala). Таковым, по его мнению, может считаться тот, кто стал обладателем четырех добродетелей: непричинение зла кому бы то ни было телом, словом, намерением и всем образом жизни. Мудрый плотник не одобрил и не отверг эту дефиницию, но молча отправился своей дорогой и пересказал происшедшее Будде. Тот подверг определение паривраджака иронической критике, отметив, что по этому определению самым совершенным может считаться младенец, ибо он воздерживается от всех названных четырех видов зла. Будда предлагает другой идеал анахорета — это тот, кто проходит восьмеричный путь, ведущий к избавлению от страданий[130].

Ирония Будды вполне оправдана: дефиницию Уггахаманы действительно следовало бы уточнить, сузив ее таким образом, чтобы четырехвидовое воздержание от зла квалифицировалось как сознательное, целенаправленное. Но значительно важнее сама постановка вопроса об определении того, что следует считать благом. Это определение, которое паривраджак предлагает в диспуте с другими своими «коллегами» по дебатам, предполагает, возможно, что в среде брахманистских паривраджаков конкурировали два понимания блага — как положительного идеала и как отрицательного. Последнюю позицию и выражал Уггахамана.

Счастье, как и благо, относится к категориям «практической философии», но содержание этих категорий различно, что видно из противоположностей соответствующих понятий. Определяя что-то как не-благое, мы даем ему отрицательную оценку, определяя же состояние какого-либо индивида как не-счастье, мы лишь констатируем некий факт, известное положение дел, выражающееся в конкретной ситуации. По меньшей мере три брахманистских паривраджака из многочисленных, можно полагать, философов, интересовавшихся мнением Будды относительно счастья и не-счастья, привлекли внимание составителей Палийского канона.

О Самандаке известно, что он посетил знаменитого ученика Будды Сарипутту в Уккачеле, задав ему вопрос о природе нирваны. Повторно он зашел к нему в Налакагаме, где спросил о том, как тот понимает счастье и не-счастье. В результате Самандака пришел в буддийскую сангху. Но он и прежде знал одного мирянина по имени Катияна (имя позволяет предположить снова высокое брахманское происхождение — славный род Катьяянов), который находился не в лучшем состоянии после того, как Будда начал проповедовать свое учение (возможно, к Будде ушли и какие-то его ученики). Встретившись с Самандакой-буддистом (он фигурирует и под именем Саманнакани), Катияна поинтересовался, каковы способы достижения счастья в этом мире и в будущем. Его бывший приятель, а теперь уже наставник, рекомендует ему следовать благородным восьмеричным путем, предложенным Буддой.

В Шравасти Будду навещает еще один паривраджак, по имени Тимбарука, которого тот же вопрос интересует с более, можно сказать, теоретической точки зрения. Он интересуется происхождением, причинами счастья и несчастья. Будда заверяет его в том, что все обусловленные состояния (в том числе и эти два) укоренены в незнании (авиджджа). Тимбарука стал его последователем[131].

Два вопроса, которые задал Сарипутте паривраджак Самандака, дают, на наш взгляд, основание предполагать, что nibbāna — центральное понятие всей буддийской сотериологии — была общим достоянием многих философских кружков шраманской эпохи (подобно тому, как термин tathāgata, означавший у буддистов Будду, первоначально был равнозначен просто «совершенному», независимо от религиозной принадлежности). В этом случае нирвана находится в поле «счастья» и «совершенства», объединяя значение и того, и другого[132]. Вероятнее всего, философы круга Самандаки интересовались в большей степени первым аспектом нирваны, чем вторым.

Названные паривраджаки не были единственными среди тех, кто обсуждал духовно-практические материи. Почтенный паривраджак Векханасса любил рассуждать о «высшем свете», но Будда дал ему понять, что он не знает, о чем говорит, и дал ему представление хотя бы о таком небольшом «свете», как свет чувственных удовольствий (который превосходит тот вымышленный, который Векханасса себе вообразил). Векханасса расстроен, но Будда утешает его и постепенно обращает в свое учение. В сутте паривраджак именуется также Каччаяна, следовательно, он принадлежал к уже хорошо нам известному прославленному брахманистскому роду. Он относился к тем паривраджакам, которые учили о наличии «высшего света» и «бесконечно счастливого мира»[133]. В комментарии к этой сутте высказывается предположение, что Векханасса пришел к Будде, узнав, что его ученик Сакулудайи потерпел поражение в споре с последним и решил сам выяснить, в чем было дело. В «Махасакулудайи-сутте» из Маджджхима-никаи Будда сам посещает Сакулудайи, пребывавшего в знаменитой обители паривраджаков роще Мораниване, близ Раджагрихи (Сакулудайи присутствовал и во время визита Будды в другую обитель паривраджаков в Раджагрихе — на берегу речки Саппини). Ему, а также другим известным «пилигримам», таким, как Аннабхара, Варадхара и прочие, Будда разъясняет, что такое истинный брахман. Это не тот, кто происходит из жреческого сословия, но тот, кто достигает совершенства[134]. Обращение Будды к образу истинного брахмана вполне соответствовало его миссионерской стратегии: задача заключалась в том, чтобы убедить брахманистов, что подлинным толкователем их приоритетов может быть только Будда, а не их ограниченные учителя, которые знают лишь поверхность истины[135].