Хотя Беде пришлось сохранить и даже подчеркнуть кельтские черты в образе своего героя, сам святой и его земная жизнь в целом рассматривались агиографом в ином ракурсе, чем это сделал аноним. Аноним как последователь кельтской агиографической традиции изображал не столько жизнь святого среди людей, их взаимоотношения и чудеса как результат этих отношений, сколько сами факты чудотворения, складывающиеся в рассказ о жизни. Катберт у анонима до некоторой степени оторван от той реальной среды, в которой он жил и действовал, но и общение с невидимым миром остается вне интересов кельтского агиографа.

Беда же создавал образ, отвечающий канонам римской агиографии, — образ святого, служащего не только Богу, но и людям. Катберт живет среди людей и для людей, предстательствует за них перед Богом, просит для них милости и исцелений. Но он не только посредник между Богом и людьми, между невидимым и видимым миром. Он активно участвует в созидании Церкви как социального института. Как член церковной иерархии он последовательно проходит все степени — от пресвитера, отвечающего за свою паству, к приору, под началом которого находится большой монастырь, братия и миряне, приходящие за советом к нему, наконец, к епископу, в чьем ведении находится огромная диоцеза с различными проблемами: от церковно-канонических до чисто административных.

Рассказывая о жизни святого с этой, новой для Древней Англии, точки зрения, Беда столкнулся с необходимостью деликатного введения возможно большего количества римских деталей, так как, по условиям жанра, ему следовало создать образец для подражания англосаксонским клирикам в условиях, когда кельтская практика была еще очень распространена в Нортумбрии.

Судя по тому, что Беда, характеризуя Катберта-пресвитера, приводит немного деталей, которые бы позволили представить его служение, можно предположить, что на первых ступенях церковной иерархии в Кельтской и Римской Церквях было не столь много различий. Однако агиограф особо выделяет две грани пресвитерского служения святого — проповедничество и духовничество. Именно эти виды деятельности пресвитера выделяются св. Григорием Великим среди обязанностей пастыря. В случае духовничества аллюзия на книгу св. Григория «Об обязанностях пастыря» опосредована. Что касается необходимости проповедовать, цитата из св. Григория, приведенная Бедой, отсылает читателя к первоисточнику[304]. Подчеркивая возможность проповедничества и духовничества, относящихся к области активного созидания Церкви на земле, агиограф создает образ святого, отвечающий римскому агиографическому канону.

Наибольшую трудность, пожалуй, представляло изображение Катберта как приора и епископа. В реальной жизни святой был типичным представителем кельтского христианства, тогда как перед Бедой стояла задача показать своего героя как приверженца и защитника римской традиции.

Рассказ Беды о Катберте-приоре составлен полностью на основе устного монастырского предания, поэтому он представляет собой сложное переплетение кельтских и римских деталей. Устав Линдисфарна, принесенный из Ирландского монастыря Йона, под пером Беды становится очень похож на устав св. Бенедикта Нурсийского, принесенный в Англию римскими миссионерами.

Житийным каноном для рассказа об идеальном приоре Беде послужило житие св. Бенедикта Нурсийского, автора ново-принесенного устава. Оно было прочитано Бедой в «Собеседованиях» св. Григория Великого[305].

Катберт, как в свое время и св. Бенедикт, был встречен в монастыре с неудовольствием; монахи отказались повиноваться ему и исполнять его устав:

«Однако Катберт превзошел их кротостью и терпением и ежедневными усилиями постепенно обратил их к лучшему состоянию ума. Очень часто во время споров в собрании братии касательно устава монастыря, когда его противники набрасывались на него с жестокими оскорблениями, Катберт вдруг вставал и со спокойным умом и лицом выходил, тем самым, распуская собравшихся; тем не менее, на следующий день он давал прежние наставления тем же людям, что и в предыдущий день, как если бы ему не пришлось вытерпеть их нападки, и это продолжалось до тех пор, пока Катберт постепенно не обратил их к тому, чего желал» (гл. 16).

Прославившись своими необыкновенными подвигами, оба святых были приглашены возглавить общины монастырей. Оба они были отшельниками до своего настоятельства и не желали главенства в Церкви. Однако, взяв на себя эти труды, они требовали полного послушания и соблюдения устава и встречали неудовольствие и даже противодействие непокорных со спокойным и даже веселым расположением духа. Беда мог беспрепятственно строить характеристику своего героя в соответствии с образом св. Бенедикта Нурсийского[306]. Сходство в судьбах святых он мог объяснить себе словами св. Григория Великого о том, что одни и те же события, например, чудеса, могут повторяться в жизни людей.

Если образ св. Бенедикта до некоторой степени определил восприятие Бедой его героя, то и повседневная деятельность Катберта, несмотря на ее кельтский характер в реальной жизни, описывается агиографом по бенедиктинскому уставу.

Катберт как приор одновременно имел и право, и обязанность наказывать за непослушание провинившихся братий. Опираясь на устав св. Бенедикта, Беда создает образ милосердного судии, который охотнее будет плакать вместе с раскаявшимся грешником, чем строго накажет его[307]. Однако Катберт анонимного жития мог быть весьма суров. Описание действий Катберта-приора идет вразрез с кельтской традицией, в русле которой он сам воспитывался. Суровость настоятелей, применение телесных наказаний за малейшую провинность были вовсе не редкостью в кельтских монастырях, что отражает житийная литература. Вероятно, Беде пришлось отказаться от устного монастырского предания, чтобы создать образ кроткого и милостивого аввы.

В изображении Беды Катберт не принимает решений единолично, но собирает всех братий и обсуждает с ними дела монастыря, ибо, согласно бенедиктинскому уставу, Бог может подать правильное решение даже самому молодому и неопытному монаху[308]. Эта картина не могла соответствовать кельтской действительности, где глава монастыря пользовался неограниченной властью принимать решения и даже назначать себе преемника.

В тех сторонах жизни приора, которые не связаны напрямую с его административными обязанностями, Беда сохраняет кельтские детали, хотя, где это возможно, старается объяснить их с точки зрения Рима.

Рассказы очевидцев, старших современников Беды, подтверждали тот факт, что Катберт, даже будучи приором монастыря, не изменил своих правил в отношении поста и других аскетических подвигов. Беда узнал, что его герой иногда ничего не ел в течение трех или четырех дней и все это время проводил вне дормитория братий, чтобы победить сон. Подобные аскетические упражнения были заимствованы кельтами-христианами из опыта египетского монашества[309], однако упоминание о дормитории вновь возвращает нас к уставу св. Бенедикта, согласно которому вся братия спала в одном месте.

Беда не только упоминает о таком необходимом элементе египетской, а затем и кельтской аскезы, как сокращение времени сна, но и приводит историю, напоминающую египетские патерики.

Столь же затруднительно было составлять рассказ о Катберте-епископе. Житие анонима не было большим подспорьем в работе. В нем Катберт-епископ характеризовался с точки зрения его пастырского служения, так как в Кельтской Церкви функции епископа и настоятеля монастыря могли исполняться одним лицом. В римской традиции епископ является созидателем Церкви, устроителем внешней стороны церковной жизни. Беда отбирает несколько черт, раскрывающих именно эту сторону епископского служения, подробно их рассматривает.