Все повествование построено Бедой на основе устава св. Бенедикта. Изображение разных сторон монастырской жизни с точки зрения устава, знакомого читателям, должно было служить руководством для применения этого устава на практике.

Одной из важных черт устава св. Бенедикта является соборность решений. В изображении Беды Катберт, обсуждая с братией введение строгой уставной жизни, собирал свою общину каждый день для обсуждения нового распорядка монастырской жизни, что в точности соответствует уставу св. Бенедикта[285]. Эта практика коренным образом отличается от принятой в Кельтской Церкви, где настоятель монастыря и совет старцев пользовались неограниченной властью и принимали решения, не советуясь с братией.

Отголосков кельтской традиции невозможно было окончательно избежать там, где речь шла о личных аскетических подвигах Катберта. Аноним, характеризуя Катберта-аскета при помощи цитаты из «Жития св. Антония Великого»[286], его пост и бдения, ставил его, таким образом, в один ряд с великими аскетами Египетской Церкви, которые были для кельтов идеалом. Беда проверил написанное анонимом и счел возможным привести его слова в своем житии, добавив, однако, «как кажется» (гл. 16), и то, что он сам узнал из расспросов: «... и за все это время Катберт не подходил к своему месту и вне дормитория братий не имел никакого места, где он мог бы отдохнуть.» (гл. 16). При всей смягченности этого описания подвижничество Катберта вполне отвечает требованиям кельтской аскезы. Однако упоминание о дормитории вновь возвращает нас к уставу св. Бенедикта, согласно которому, «... пусть все спят в одном месте»[287], тогда как в кельтских монастырях монахи занимали отдельные кельи[288].

Отношение ко сну в кельтской и римской традиции также было различным. Согласно кельтской традиции, восходящей к практике египетских отцов, сокращение времени сна до минимума являлось необходимым элементом аскезы. Напротив, устав св. Бенедикта разрешал, кроме ночного сна, еще и полуденный. Разница в отношении ко сну отражена Бедой: верный кельтской традиции в личной аскетической практике, Катберт порицал тех монахов, которые были недовольны, если их будили во время положенного сна: «Никто не причиняет мне неприятность, заставляя меня подниматься ото сна, но скорее тот, кто будит меня, радует меня, ведь он, рассеяв вялость сна, заставляет меня думать или делать что-нибудь полезное» (гл. 16). Этот отрывок жития, скорее всего, основан на устном свидетельстве, потому Беда постарался передать его, не изменяя его кельтский характер. И в кельтской, и в римской традиции безделье для монаха считалось началом духовной гибели[289], поэтому это поучение Катберта могло рассматриваться Бедой как весьма ценное.

Еще один устный рассказ, записанный Бедой от старожилов монастыря, является отражением кельтской традиции: «Или же в тайных местах Катберт в одиночестве предавался молитве, или во время пения псалмов делал что-либо руками и прогонял работой сонную вялость, или обходил кругом остров, вникая, как благочестивый наблюдатель, в то, как идут дела, а также облегчая себе ходьбой долготу псалмопения и бдений» (гл. 16). Молитва «в тайных местах» была характерна для кельтского монашества. Так, например, молился Колумба, основатель монастыря Иона, дочерним домом которого был Линдисфарн. Почитание основателя монастыря или церкви было необычайно велико у ирландцев[290], поэтому ничего удивительного нет в том, что Катберт мог подражать Колумбе и эта память о его молитвах в уединении сохранилась на Линдисфарне до времени Беды. Ручной труд во время молитвы был заведен прп. Антонием Великим[291], который, как уже неоднократно говорилось, очень почитался в Кельтской Церкви. Ходьба по острову для облегчения «долготы псалмопений и бдений» (гл.16) могла восходить к практике египетских отцов, проводивших в молитве дни и ночи под открытым небом[292]. Беда, однако, рассматривает эти аскетические подвиги Катберта с точки зрения римской монашеской практики. Он изображает Катберта в качестве «благочестивого наблюдателя», который, согласно уставу св. Бенедикта, должен обходить кельи в определенные часы и смотреть, чтобы братия исполняла послушания[293].

Характер церковной службы в кельтской и римской традиции также был различен. Беда останавливается не на внешней стороне богослужений, а на состоянии Катберта во время совершения Евхаристии, которое должно свидетельствовать о высоте его духовной жизни: «... когда он прославлял тайну страдания Господня, то следовал духом смыслу совершаемого таинства, то есть приносил себя в жертву с сокрушением сердца» (с. 16). Описание состояния святого во время Богослужения почти дословно совпадает с мнением св. Григория Великого о том, как надо совершать таинство[294]. Обращение Беды к «Собеседованиям» снова показывало читателям, что Катберт придерживался победившей традиции — римской, соответствуя тем требованиям, которые предъявлял к служащим основоположник этой традиции в Англии св. Григорий.

Беда находит нужным подчеркнуть еще одну особенность служения Катберта: он «возносил горе более сердце, чем голос, не вздыхая и стеная, но воспевая хвалу Господу» (гл. 16). Такое поведение предписывалось уставом св. Бенедикта[295]: отсутствие внешнего выражения эмоций приводило к большей внутренней сосредоточенности, к нерассеянному вниманию ума и сердца. Контрастом к этому, с римской точки зрения, более благоговейному поведению, могут послужить путевые заметки галльской паломницы IV века, рассказывающие о ее путешествии в Святую Землю. Описывая службы в Иерусалиме, она выступает в роли не богослова, а зрителя. Из этих описаний можно узнать, насколько эмоционально реагировали присутствующие в храме на разные части богослужения. «Достойно удивления, сколько скорби и стона вызывают каждое чтение и молитва»[296], пишет паломница.

Известно, что службы, отвечающие требованиям кельтской традиции, отличались гораздо большим многословием и цветистостью выражений, чем службы того же времени в Риме[297]. Такой характер кельтских служб не мог не оказывать воздействие на сферу эмоционального, что вело к меньшей внутренней собранности молящихся, которая, с точки зрения римской традиции, была необходима в общении человека с горним миром. Описывая состояние своего героя, Беда сознательно ориентируется на римские образцы и, таким образом, показывает, что выбор Катберта был сделан в пользу победившей традиции.

Рассказ о Линдисфарне соединяет в себе кельтские и римские черты. Так как Устав прп. Бенедикта Нурсийского, по которому Беда жил с семи лет, сформировал представления агиографа об идеальной монашеской общине. Конкретные особенности монастырской жизни имеют ярко выраженный кельтский характер, но объяснения их даются Бедой с точки зрения римской традиции.

Рассказ о духовной стороне жизни святого гораздо легче поддавался исправлениям, чудеса и поступки героя было проще объяснить с точки зрения римской традиции, так как между кельтским и римским христианством не было догматических различий. Различалась лишь церковная практика. Иное дело — повседневная жизнь в ее внешних проявлениях, ее этические и нравственные нормы, отраженные в монастырских уставах. Житие Беды должно было служить подтверждением правильности норм монашеской жизни, принесенных римскими миссионерами, быть своеобразной иллюстрацией этих норм, показывая читателю не только то, что необходимо делать, но то, как те или иные предписания выполняются на практике. Беда, верный исторической правде, обратился к житию анонима, чтобы написать об аскезе своего героя, поскольку тип житий о подвижниках необходимо включал в себя рассказ об аскетических подвигах святых. Но аноним почти не вспоминает об особенностях аскезы Катберта, так как для него, воспитанного в кельтской традиции, и для его современников суровое подвижничество, разнообразные способы умерщвления плоти были более или менее обычны. Беда также мог быть свидетелем подобных аскетических подвигов, так как старшая братия Веармута и Ярроу пришла в эти монастыри из монастырей с кельтскими монашескими уставами. Однако Беда воспитывался как монах в то время, когда кельтская аскеза уже уходила в прошлое. Ее сменяли более мягкие ограничения бенедиктинского устава, которые мог бы вынести человек средних физических сил. Беде пришлось, отложив первую версию жития, обратиться к устному монастырскому преданию, чтобы восстановить облик Катберта-аскета.