Когда мы подходим к столовой, там почти никого нет: парочка за столиком у противоположной от стойки раздачи стены разговаривает вполголоса, склонившись другу к другу головами, а у двери охранник из службы безопасности в одиночестве поедает целую гору жареных сверчков. Он кивает Кошке, когда мы проходим мимо, а она в ответ грозит ему пальцем. Я подхожу к стойке и сканирую окуляр. Он пищит, и в верхнем левом углу поля зрения появляется мой дневной баланс рациона.

Там написано, что паек уменьшился до шестисот килокалорий. Похоже, Восьмой плотно позавтракал.

И хотел бы на него рассердиться, но не могу. Первые два дня после бака — сущий ад.

Я стою, сложив руки на урчащем животе, и пытаюсь решить, не разориться ли мне на небольшую горку рубленого батата вдобавок к кружке протеиновой пасты, сделав завтрак единственной трапезой за день, когда сзади подходит Кошка и кладет мне руку на плечо.

— Будешь что-нибудь заказывать?

Я хмурюсь и нажимаю на значок дозатора протеиновой пасты.

Кошка улыбается, показывает сканеру окуляр и заказывает рагу из батата с помидорами. У меня текут слюнки, но салат, который я присмотрел, с тем же успехом мог быть говяжьей вырезкой, учитывая, сколько осталось у меня на балансе. Перекосившись от отвращения, я делаю глоток из кружки и доливаю ее, прежде чем отвернуться. Триста килокалорий. Значит, еще триста я могу взять перед сном.

— Не понимаю, как ты это ешь, — говорит Кошка, когда ее поднос выскакивает из раздачи на дальней стороне стойки.

Меня так и подмывает нагрубить, но, передумав, я просто качаю головой:

— Если наши друзья из сельскохозяйственного отдела в ближайшее время не соберутся с мыслями, ты, скорее всего, и сама узнаешь.

Она усмехается. Я забираю свою кружку и ставлю ее на стол посреди зала. Кошка идет за мной.

— Знаешь, — говорю я, когда она садится, — у богатых, конечно, свои причуды, но сейчас ты просто тычешь мне в лицо своим вычурным выбором блюда.

Она смеется, но как-то неуверенно: не может понять, шучу я или нет.

А я не шучу.

Тем не менее не она виновата в моих проблемах. Я улыбаюсь, и Кошка с видимым облегчением расслабляется.

— Ладно, — перевожу я разговор на другую тему, — расскажи, что сегодня задумала наша служба безопасности? Есть какие-нибудь новости после фиаско с патрулированием периметра?

Она выбирает здоровенный кусок батата, жует и глотает. Я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не отобрать у нее тарелку.

— Ну, — говорит она, еще не прожевав второй кусок, — Йенсен всерьез озаботился проблемой ползунов. Он составил новое расписание: теперь мы дежурим двенадцать часов через двенадцать, что само по себе бесит, но мало того: теперь каждый, кто заступает на смену, должен повсюду таскать с собой линейный ускоритель, а они неудобные и тяжелые, и к концу дежурства плечи просто отваливаются. Но есть и плюс: после событий последних двух дней нам велено не соваться за пределы купола, так что, к счастью, больше не нужно бродить снаружи и зарабатывать себе обморожение. — Она прерывается, чтобы проглотить. — С другой стороны, я не понимаю, как он себе представляет использование «эл-у» внутри помещения. Ты хоть представляешь, какой ущерб может нанести выстрел в замкнутом пространстве, когда частицы начнут рикошетить от всего, что попадется на пути? — Она выжидающе смотрит на меня.

Я не сразу соображаю, что для нее вопрос не риторический.

— Гм, — мычу я. — Нет.

— Огромный, — говорит Кошка. — Вот какой.

К этому времени я почти доел пасту. А голод никуда не делся.

— В общем, у меня на сегодня такие развлечения, — подытоживает Кошка. — А ты что собираешься делать? Придумал наконец, как провести выходной?

— О, у меня грандиозные планы, — уверяю я. — Буду болтаться туда-сюда, периодически попивая протеиновый коктейль, и ждать, каким новым способом моего убийства разродится Маршалл. Еще один денек в раю.

Кошка смеется, но смех у нее недобрый. Так смеются над человеком, который забавно грохнулся, поскользнувшись на льду.

— Ну так расскажи, — говорит она, доедая остатки своего завтрака, — каким ветром тебя занесло в расходники?

Я подумываю отговориться очередной чушью о служении и долге, но почему-то мне становится стыдно, и желание соврать Кошке пропадает. Пожав плечами, я говорю ей правду:

— Мне нужно было убраться с Мидгарда. Это был единственный способ.

— Вот оно что, — кивает она. — Понимаю.

Я киваю в ответ, переворачиваю кружку и ловлю ртом остатки пасты.

— Погоди, — говорю я чуть погодя. — Что ты понимаешь?

— Почему ты завербовался, — поясняет Кошка. — Ты же был преступником? Убил кого-то или типа того?

Ну вот опять.

— Нет, — устало говорю я. — Никого я не убивал.

— Ладно. Что тогда? Рэкет? Вооруженное ограбление? Преступления на почве секса?

— Нет на все три вопроса. Я не преступник. Если бы я им был, думаешь, меня бы зачислили в первую экспедицию с Мидгарда для основания новой колонии?

— В качестве расходника? Возможно. В период тренировок я слышала, что кандидата на эту должность собирались назначить принудительно.

— Да, — говорю я, — до меня тоже доходили такие слухи. И тут возникает вопрос о твоей вменяемости, раз уж ты позволила сексуальному маньяку, убийце и вымогателю переночевать у себя дома.

Она усмехается.

— А я и не утверждала, что самая умная.

Я провожу пальцем по внутренней стороне кружки, чтобы собрать прилипшие остатки пасты.

— Обалдеть, — замечает Кошка. — Да тебе и правда нравится эта бурда!

Я морщусь.

— О да. Я ее просто обожаю.

Она начисто выскребает поднос, чтобы подобрать последние кусочки подгоревшего батата.

— Я никогда не считала тебя убийцей, — заявляет она. — Вряд ли в экспедицию отправили бы преступника, хотя бы из нежелания портить генофонд. Однако большинство людей, с которыми я разговаривала, не поверили, что нашелся настоящий доброволец. Трудно представить нормального человека, который просто взял и согласился на такую работу. Джиллиан была уверена, что ты заключенный или другой какой маргинал, а лапшу о том, будто ты сам согласился стать расходником, вешали нам на уши для того, чтобы мы не подвергали тебя остракизму или вроде того.

— Ха, — фыркаю я. — И сработало отлично.

Она возводит глаза к потолку.

— Да ладно, не прибедняйся. У тебя есть друзья. Я видела тебя с Гомесом, да и Нэше ты нравишься. Однако ты все еще не ответил на мой вопрос. О чем ты думал, когда согласился стать официальным манекеном для краш-тестов в нашей колонии?

Теперь я мог бы рассказать ей, что на самом деле привело меня в кабинет Гвен.

Мог бы, но не стану. Возможно, иногда стоит немного приврать, чтобы представить себя в более выгодном свете.

— Как знать? — говорю я. — Может, я идеалист. Может, я искал способ внести посильную лепту в процветание Альянса.

На этот раз Кошка хохочет в голос.

— Ну и как, — спрашивает она, — удалось? — Затем она становится серьезной, смотрит на свой пустой поднос и переводит взгляд на меня: — На самом деле я считаю, что дела у тебя обстоят неплохо. Во всяком случае, лучше, чем у Джиллиан, Роба и Дугана.

Не знаю, к чему она ведет, но по шее у меня почему-то пробегает озноб.

— Я хочу сказать, — говорит она, — что в таком месте, как наша колония, неуязвимость дает свои преимущества.

— Не сказал бы, что я неуязвим, — возражаю я. — Меня постоянно убивают. Для этого и нужен расходник, разве не так?

— И все же, — парирует она, — вот он ты. А где сейчас Джиллиан?

Я не знаю, что на это ответить. В наступившей тишине Кошка, передернувшись от отвращения, опрокидывает в себя порцию рециклерного коктейля, которую взяла в качестве дополнения к основному блюду. Медики говорят, что нам всем следует выпивать хотя бы сто миллилитров протеина в день для восполнения витаминов. Очевидно, батат и сверчки не являются полностью сбалансированной диетой. Покончив с коктейлем, Кошка откидывается на спинку стула и снова улыбается.