— Что за …? — начала было Ксюша, но в этот момент стук повторился, став более настойчивым, почти отчаянным, умоляющим.

Ева, не дожидаясь подруги, бросилась к окну. Она могла поклясться, что видела знакомого сокола. Однако, когда они с подоспевшей Ксюшей повернули шпингалет, открывая створку, на пол комнаты, тяжело перевалившись через подоконник, безвольно упал мокрый нагой Филипп.

— Филька! Ты совсем сдурел! В чем мать родила по чужим окнам шастать! — начала было Ксюша, пытаясь растормошить товарища, пока Ева побежала за полотенцем.

Балобанов никак не реагировал и оставался неподвижен. Веки его были плотно сомкнуты, бока тяжело вздымались от неровного, хриплого дыхания, на спине изогнутой лентой, словно повторяющей зигзаг молнии, алел свежий ожог.

— Ни фига себе! — разглядев жуткую отметину, покачала головой Ксюша, доставая из сумки пантенол, пластырь и бинт. — Как его, однако, задело!

— Это что же, в него ударила молния? — осторожно промокая полотенцем спину Филиппа в стороне от ожога и одновременно пытаясь вспомнить азы первой помощи, страдальчески глянула на подругу Ева.

В голове крутилась только совершенно уже не актуальная рекомендация остудить обожженное место под прохладной водой. Дрожащего от холода и шока Балобанова, наоборот, стоило скорее согреть. Вот только как это сделать, еще больше не травмируя?

— Может быть, скорую вызвать?

— И когда она, по-твоему, приедет? — хмыкнула Ксюша, деловито складывая марлевую повязку. — Мы не в Москве.

— Н-н-не надо с-с-скорой, со мной все в порядке! — сильно заикаясь, запротестовал пришедший в себя явно от боли Филипп.

Не очень понимая, где он находится и что с ним происходит, он позволил девушкам уложить себя на кровать и даже сделал несколько глотков чаю, в котором Ксюша растворила обезболивающее. Но и эти нехитрые действия, видимо, отняли у него последние силы. Едва не пролив остатки питья, он уткнулся лицом в подушку, словно птица, прячущая голову под крыло, и погрузился в глубочайший сон.

— Ну вот, все как в прошлый раз, — констатировала Ксюша, закрепляя на спине Филиппа пропитанную пантенолом повязку. — А утром проснется и ничего не вспомнит. И вроде бы сегодня он вовсе не пил.

— А что было в прошлый раз? — спросила Ева, убирая с кровати полотенца и накрывая их нежданного подопечного теплым одеялом.

— Да помнишь, я тебе рассказывала, как он на рок-фестивале долбанутика одного из горящей машины вытащил? — пояснила Ксюша, теми же полотенцами вытирая пол возле окна, на котором Ева почти без удивления увидела Севин смартфон и пару опаленных соколиных перьев. — Тогда Филька тоже успел раньше всех и зачем-то сбросил одежду. Типа, чтобы не загорелась. А утром помнил меньше, чем спасенный придурок, спрашивал, а что было. Ну, тогда-то мы все перебрали, а что сегодня произошло — не знаю. И какого ёжика позорного он к нам на второй этаж с улицы голышом полез? По лестнице, что ли, его парило подняться?

— Так он в состоянии шока после попадания молнии, наверное, находился, — предположила Ева, хотя догадывалась об истинных причинах.

Впрочем, про загадочные превращения их общего знакомого Ксюше она говорить не стала. Материалистка-подруга видела все иначе. Хотя налетевшего на злополучных стримеров клекочущего сокола запечатлела даже камера Севы Кулешова в последний момент трансляции. Они с Ксюшей успели просмотреть запись, пока пили чай еще до появления Филиппа, когда пытались понять, что же произошло и куда так резко подевался Балобанов.

Хотя Филипп спал настолько крепко, что пушкой не разбудишь, наводя порядок, старались не шуметь. Аккуратно вытащили из шкафа распялки, на которых вывесили мокрые дождевики и косухи. Потом занялись остальной одеждой. Грязные джинсы и платье решили постирать, предварительно сполоснув пропитавшиеся потом майки и белье.

Выжимая футболку с соколом, Ева припомнила, что на биологическом стационаре, когда незадолго до ее рождения отец там снимал огненный шторм, произошел похожий странный случай. Гостивший у биологов Михаил Шатунов, по словам дяди Андрея Мудрицкого, тоже помчался кого-то спасать из огня и зачем-то сбросил одежду. Но на полдороге встретил вышедшего из горящей тайги медведя. Однако сторож Кузьмич за стопочкой спирта как-то признался, что видел там не только хозяина леса, а еще и гигантского крылатого змея. А потом чудовище рассыпалось в прах, а на месте медведя оказался столичный гость Михаил.

И еще Ева, вспомнив стационар, подумала, что по странному совпадению история с крымской жужелицей произошла вскоре после ее первой встречи с соколом-балобаном.

Покончив с постирушкой и каким-то образом все развесив, они с Ксюшей еще раз убедились, что Филиппу не стало хуже, и, кое-как вдвоем разместившись на оставшейся свободной единственной кровати, легли спать. Ева ожидала от подруги привычных колкостей о том, что в сложившейся ситуации ей подошло бы другое соседство. Но Ксения то ли просто устала, то ли решила, что им всем, и в первую очередь Филиппу, сейчас нужен отдых.

Несмотря на усталость, а может быть, из-за нее, спала Ева плохо, то и дело просыпаясь и прислушиваясь к дыханию Филиппа, невольно вспоминая прикосновения к его коже. На рассвете ей приснился кошмар. Балобанов, снова нагой, но на этот раз окровавленный и, кажется, почти бездыханный, лежал возле нее на песчаной полосе пляжа около реки, по которой в сторону коттеджного поселка удалялась знакомая яхта. Ева в ужасе проснулась, не слыша ставшего за последние дни привычным шума крыльев. На этот раз Балобанов никуда не улетал. Лежал, сбросив одеяло, на кровати ничком, трогательно и беззащитно обнимая подушку.

Ева встала, стараясь не потревожить Ксюшу, проверила повязку на спине их нежданного пациента и, прежде чем стыдливо накрыть его хотя бы до пояса простыней, какое-то время любовалась рельефом тренированных мышц, заметных даже в состоянии покоя. Плечевому поясу, кстати, Филипп, уделял куда больше внимания, нежели ногам, и это выглядело странным, учитывая, насколько хорошо он танцевал. Но лишь на первый взгляд, вспоминая про умения летуна. И какая же чушь в голову лезет!

Ева, которой снова не хотелось спать, взяла с тумбочки зарядившийся телефон и кое-как устроилась рядом с захватившей в ее отсутствие всю кровать Ксюшей. Исподволь поглядывая на завернувшегося в простыню Филиппа, она внимательно прочитала вчерашние три сотни сообщений, в которых Балобанов пытался объясниться, даже сделал репост своей переписки с Кариной Ищеевой.

В самом деле, что на нее нашло? Обычно такие срывы свойственны импульсивным тинейджерам. А она уже давно вышла из подросткового возраста. Почему она сразу подумала о какой-то нелепой интрижке? Филипп с Кариной же просто стояли на флайбридже и даже не в обнимку. Ксюша об этом, кстати, писала и прикрепила фотографию, выложенную на своей страничке кем-то из ребят, кажется, падкой до сенсаций Зоей Трифоновой.

Возможно, Ева так среагировала именно потому, что хозяйкой яхты оказалась дочь и наследница аффинажного короля? Что надо Карине Ищеевой от Филиппа? Вряд ли их встреча состоялась случайно. Судя по всему, служба безопасности фонда экологических исследований по приказу своего шефа все это время за Балобановым следила. Как иначе объяснить отказы в трудоустройстве? Или тут были тоже задействованы какие-то потусторонние силы?

Не найдя ответов на эти сложные вопросы, Ева так и заснула с телефоном в руках, чтобы пробудиться от записи пионерского горна и сдавленной ругани Филиппа. Ксюша оказалась права. Проснувшись от сигнала подъема, который по должностным обязанностям обычно включал он сам, Балобанов спросонья вскинулся куда-то бежать. Увидел девушек, в смятении заметался, задел повязку и упал обратно на кровать, завернувшись в простыню, точно мумия фараона, и глядя затравленными глазами сокола, запутавшегося в силках.

— Ну будет, будет! — перебравшись через замешкавшуюся Еву, подступилась к нему Ксюша, с врачебной бесцеремонностью положив руку на лоб. — Температуры вроде бы нет. И на том спасибо.