«Встань и иди ко мне!»

— Ева, просыпайся, у нас гости!

Голос Левы звучал взволнованно, за короткой фразой сразу последовал знакомый уже покосный наигрыш. Кое-как вдохнув воздух, Ева открыла глаза, выпутываясь из спального мешка. Пытаясь впотьмах завязать берцы, она с удивлением обнаружила, что и костер, и огненная преграда, которой они вечером обнесли лагерь, горят. При этом флейта надрывается с такой неистовостью, с какой не перебрехиваются на выгоне собаки, почуявшие волка.

Осторожно выглянув из палатки, Ева ничего не увидела; тьма за пределами круга смыкалась слишком плотной стеной. Тем не менее она сразу почувствовала присутствие последнего из всадников. Незримый и неосязаемый, точно антивещество, неотвратимый, как сама погибель, он приближался гигантским облаком концентрированной тьмы, неспособным отбрасывать тень или выделять энергию, но поглощающим все, до чего удавалось дотянуться. В сознание уже наяву ледяной рукой вторглось тяжелое присутствие чужой, незыблемой, точно скала, воли, повелевающей выйти за пределы круга и подчиниться судьбе. Хорошо, что в этот момент ее потряс за плечи Лева.

— Оставайся на месте, — в коротких паузах между куплетами наигрыша приказал Лева. — Я его уведу… Когда рассветет, Баська выведет тебя к броду на Почайне… А там уже и до волчьего логова недалеко. Поклажу брось как есть. Потом разберемся.

Раньше, нежели Ева смогла что-то возразить, кудесник, продолжая играть, шагнул прочь из круга, двигаясь в сторону всадника осторожной поступью охотника, пытающегося забросить аркан. «Что он делает»? — в ужасе подумала Ева. Он же сгинет сейчас, поглощенный этой тьмой, точно звездолет, попавший в горизонт событий черной дыры. Почему-то на ум пришло именно такое сравнение.

Однако Лева вовсе не собирался не только погибать и пропадать, но и плясать под дудку всадника, поскольку имел свою. Впрочем, сейчас он уже не играл, а пел, вытягивая, словно из собственных жил, гортанную низкочастотную мелодию, на фоне которой драгоценной золотой канителью парил верхний подголосок. И из этих незримых нитей сплеталась прочная паутина, которую, сделав резкое точное движение рукой, Лева накинул на зачарованно слушавшего его пение всадника.

Тьма застонала, пытаясь освободиться. В воздухе запахло паленым. Потом попятилась и начала отступать. Лева продолжал пение, не ослабляя хватки. Шаг за шагом он уходил по мертвому лесу в сторону огненной реки. И вскоре звук его голоса стих вдалеке.

Глава 21. Полкан и Китоврас

До самого рассвета Ева просидела без сна. Она поддерживала огонь, но никак не могла согреться, словно лед Нави, который принес с собой всадник, имя которого и она, и ее провожатый так и не решились произнести, продолжал жидким азотом выжигать ее нутро.

Ночь подступала вплотную, тени за пределом костра угрожающе колыхались, выжидающе сворачивались в сотни змеиных клубков, заплетали ветви деревьев черной паутиной. Затянутые непроглядной мглой небеса над головой казались сплошной твердью гранита или обсидиана.

Сердце колотилось хрустальным шариком на ниточке или заводной канарейкой, прыгающей между ребер грудной клетки. В голове, перебивая все более или менее разумные размышления и идеи, словно заезженная пластинка, крутилась паническая мысль:

«Что делать? Я осталась совсем одна».

Малодушие подогревало почти детскую, не подкрепленную ничем надежду: «А может быть, Лева еще вернется? Почему бы его не подождать здесь».

При этом Ева понимала, что кудеснику понадобятся все его силы, чтобы удержать накинутую на всадника сеть и увести достаточно далеко. К тому же каждый миг промедления грозил новыми опасностями Филиппу. Она не спрашивала, как к нему попала флешка, кошачья шерсть говорила об этом слишком красноречиво. Другое дело, каким образом программист собирался ею воспользоваться.

Похоже, его сговорчивость оказалась уловкой. Он получил возможность вплотную подобраться к империи Карины и поэтому сделал вид, что принял игру, и тянул время. Каким образом он, находясь в тонких мирах, намеревался нужную информацию раздобыть и передать, Ева даже не пыталась представить. В конце концов, сны показывали ей не все, и это лишь усиливало ее тревогу.

Нет, конечно, она должна идти, она обязана добраться до своей цели. Перо давало ей шанс спасти Филиппа, и она не могла его упустить.

Тем временем небо, отказавшись от обсидиана и антрацита, приобрело оттенок аметиста, а потом померкло до сероватого дымчатого топаза. Тьма потихоньку начала рассеиваться, выпуская из плена теней отравленный дыханием Нави больной лес, очертания дальних гор и каменную реку очередного курума. На безлистных деревьях и жухлой траве неряшливыми клочьями висел туман, землю устилали сосновые иглы и прелые листья.

Только в том месте, где пролегал путь всадника, гигантским мазутным пятном оставался дымящийся след черной гнилостной слизи, уходивший в сторону, противоположную от той, куда лежал путь Евы. По бокам его обрамляли, отсекая, не давая распространяться, две огненные борозды — следы от золотой сети, сплетенной Левой. Какой же невероятной силой обладал ее тихоня-провожатый, который постоянно держался в тени, по-рыцарски позволяя спутницам над собой подтрунивать?

Позавтракав вчерашней кашей и подкормив Баську, Ева начала собираться в дорогу, пытаясь рассчитать силы. Лева, конечно, велел оставить все как есть, но бросать вещи в таком неприятном месте рука не поднималась. Ее вещий спутник, конечно, оградил их лагерь охранными чарами, преодолеть которые не смог даже Нелюб. Но кто знает, насколько надежна защита и будет ли она действовать после ухода людей. Если их поклажа попадет к Карине, ведьма точно нападет на след.

На финальном этапе рисковать не хотелось. Тем более что один рюкзак Лева забрал с собой, а второй, с волшебными дарами, травами, Ксюшиными вещами и тем добром, которое она одолжила из своего туристического гардероба, Ева и так вчера целый день несла. Крупы оставалось на донышке, да и воды не больше половины бутылки. А палатка вместе с каркасом и ковриками весила почти как привычный со школьных лет портфель с книгами.

Ева забросала землей костер у палатки и огненную краду по периметру лагеря. Окружающий лес, конечно, выглядел гнилым и сырым, но она знала, как легко он мог вспыхнуть. Гибнуть в пожаре, который сама же устроила, совершенно не хотелось. Оставалось только навьючить поудобнее спереди и сзади рюкзаки и выдвигаться. Баська уже торопил. Его золотистая шкурка подхваченным ветром осенним листом мелькала в пожухлой бурой траве и среди недружелюбных камней курума.

Двигаться вперед с двумя рюкзаками оказалось не только тяжело, но и неудобно. Тем более что лес у лагеря опять обрывался сложенным здоровенными глыбами с острыми краями черным курумом, и приходилось все время смотреть под ноги, отыскивая хотя бы теоретически проходимый путь. Хорошо, что еще вчера Лева, пошутив про железный посох, срезал крепкую суковатую палку, на которую Ева теперь опиралась.

Не знавший устали Баська, конечно, подсказывал дорогу, но торопил, словно игривый питомец, забегая вперед и иногда исчезая между камней. Ева хотя и понимала, что с ним ничего не может случиться, но все равно беспокоилась и ускоряла шаг, рискуя сверзиться вместе со всем добром или подвернуть пускай и надежно зафиксированную в берцах лодыжку.

К тому же висящий на груди рюкзак сильно ограничивал угол обзора под ногами. Не говоря уже о том, что все дополнительные килограммы, которые она добровольно на себя навьючила, с каждым километром пути утяжелялись просто в геометрической прогрессии. Ева едва успевала отирать заливающий лицо пот, дыхание совсем сбилось, волосы растрепались и лезли в глаза. Следовало все-таки послушать Леву и бросить в лагере часть поклажи. Он знал, о чем говорил.

Хотя утром Ева надела свитер, размышляя о том, как бы не замерзнуть в пути, по дороге она не раз пожалела о своем опрометчивом решении. Хотя лес по-прежнему оставался стылым и зябким, а разгоряченного лица постоянно касались то клочья тумана, то мокрые листья в паутине, ходьба по пересеченной местности излечила даже нервную трясучку. На размышления и переживания просто не хватало сил. В какой-то момент Ева даже поймала себя на мысли, что не понимает, зачем и куда идет, полностью отдаваясь дороге. Вероятно, в этом отрешении, отбрасывании надуманных комплексов и проблем, отслаивании наносной шелухи и заключался смысл трех стальных посохов и нескольких пар железных сапог.