Гинэля передёрнуло. Это было действительно жутко.

История Мелэбы была не менее печальной. В один момент, с раскатом грома и сиянием тысячи молний на небесах, он обратился в огромное огненно-красное чудище, уничтожившее целый огромный каменный город. Исполин, который несколькими движениями и золотым огнём стёр свою родину в порошок. Когда Гинэль виделся в Мелэбом в последний раз, тот с какой-то уже усталой скрипучей печалью и пустыми глазами поделился, что в первый год, когда Великий Феникс вернул ему эльфийский облик, на свой страх и риск отправился туда, на саму Титанию, где когда-то был его город. Рыжий щуплый эльф с грустью обнаружил там пустырь. Даже обломков, по которым можно было бы хоть чуть-чуть припомнить очертания родного города, не осталось. Только зелёные луга, коренастые кустарники и редкие, округлившиеся под напором ветров и дождей булыжники, неподвижно лежавшие повсюду.

Гинеэля охватывал ужас от одних только мыслей, что такое могло произойти и с ним, да и вообще с кем угодно. Уничтожить всё, что тебе дорого, стать в итоге кем-то совсем другим, потерять себя настоящего — незавидная участь. И что сейчас творится в душах у драконов по всему Риниасу, которые опечаленные бродят по миру в поисках себя, но уже совсем не зная, где искать. И что им вообще искать.

Он также вспомнил слова Альнэи: «Я всегда будто бы что-то или кого-то искала и, не находя, впадала в ярость и уничтожала всё вокруг…».

Затянутый в свои какие-то не самые приятные раздумья, Гинэль до вечера бродил по улицам города.

Дом, в котором жил Гинэль, сложно было назвать родовым особняком в привычном для кого-то понимании. Просто каменная постройка с множеством комнат, в котором много лет назад обустроилась его семья. Небольшой дворик перед домом был огорожен высоким каменным забором, но железные ворота с причудливым рисунком, имитирующим морозные узоры, были всегда открыты. Ступени тоже из камня, зимой на них накидывали длинный ковер-дорожку, чтобы хоть немного меньше скользить в процессе поднимания наверх. Всего-то пять ступеней, а навернуться можно было серьёзно. Гинэль уже сталкивался с этой проблемой в детстве. Эльф даже поморщился от воспоминаний о том, как он бегал с младшей сестрой по двору, а забегая вслед за ней по ступенькам каменного крыльца, навернулся на наледи и распластался на них же, больно ударившись об углы. Но приятно забавило и радовало то, что она не смеялась тогда над ним, как это бывало обычно, если он делал что-то неуклюжее. Вместо этого Ниэен искренне заволновалась, помогла ему подняться и отвела к родителям, которые уже своей магией и заботой подлечили его болезненные ушибы. Несмотря на быстрый процесс заживления, по лестницам зимой он впредь не бегал.

К его удивлению, Ниэен встречала его на пороге. Погружённый в свои мысли, он даже не заметил, как она открыла массивную деревянную дверь и выглянула из-за неё. Нежное аккуратное лицо цвета белой глины излучало тепло, а розовый румянец, несмотря на изрядную бледность девушки, привносил в её образ что-то мягкое, приятное и весеннее. Волосы у Ниэен были такими же белыми, как и у брата, но гораздо длиннее и собраны в две толстые косы, украшенные изумрудными лентами под цвет её платья из плотной бархатистой ткани с вышивкой красных цветов. Подобных цветов не росло в этих краях; девушке, если ей верить, они однажды приснились, и она решила вышить их на своём самом любимом наряде.

Ниэен не была ни драконом-оборотнем, ни воином. Но вместо этого эльфийка унаследовала талант их с Гинэлем отца, Ивера, который был лучшим магом-целителем и лекарем во всей округе. «Девушка с золотыми руками» — так её называли.

— Ну что ты плетёшься? — тонким голоском обратилась Ниэен к Гинэлю. Тот словно очнулся ото сна. Короткого, но очень приятного тёплого сна, и снова вернулся в холодную реальную зиму, вынудившую его поспешить, но всё же быть аккуратным во время подъема по ступеням. — Скорее заходи! Я приготовила твой любимый суп с рыбой!

Ничего не сказав, но живо отреагировав на новость, Гинэль поспешил скинуть с себя уличные тёплые одежды и устремиться хвостом за младшей сестрой.

В обеденном зале на деревянном столе, накрытом изумрудной скатертью, которую также изящно расшила золотыми нитями Ниэен, уже стояли тарелки на трёх членов семьи: отца, брата и сестру. Гинэль, глядя на это, взгрустнул. Охваченный печалью, Гинэль плавно сел на старый, но всё такой же крепкий и надёжный деревянный стул, и посмотрел на содержимое глиняной посуды: действительно рыбный суп. От него приятно пахло белой рыбой и коровьими сливками.

— Ничего не трогай! — с наигранной строгостью приговаривала Ниэен, поставив на середину стола тарелку с чёрным хлебом. — Отец придёт, и будем есть!

Гинэль молча кивнул.

Отец придёт, а вот их мать уже нет. Несколько лет назад, когда он был ещё подростком, а сестра — ребёнком, их мать, Авирэн, была вместе с множеством других храбрых солдат ввязана в битву с войсками врагов, в которой потерпели поражение все. Все были вынуждены отступить. Но их маму это уже не могло воскресить. В последний раз Гинэль видел её прямо перед сожжением на погребальном костре. На её голове была белая повязка, мальчишке почему-то хотелось её снять. Под ней он увидел кровавую, но немного будто бы зажарившуюся по краям, дыру. Позже он узнал, что на той стороне это называют пулевым ранением или выстрелом в голову. Смерть даже не от магии, не от меча. Не то, чего ей хотелось. Смерть от раскалённого металлического шарика.

В настоящее, освещённое тёплым светом тающих свечей, Гинэля вернул его отец, тоже севший за стол.

— Здравствуй, Гинэль, — мягко и спокойно обратился к эльфу отец.

Его беззлобный и приятный голос и спокойный ровный тон идеально сочетались с его внешностью миролюбивого, слегка во взгляде прозрачно-голубых глаз тоскливого, эльфа. Гинэль был больше похож на него, нежели на мать. От неё ему достались только красные глаза. Хоть Иверу и было уже сорок с небольшим лет, он выглядел лишь немного старше собственного сына, но именно стеклянный блеск печальных глаз выдавал в нём более значительный возраст. Снежно-белые длинные волосы покрывали всю спину отца семейства, закрывая золотую вышивку на его черной рубахе, хотя Гинэль всё равно знал: там изображён дракон. Символ их рода, рода Вээли.

— Если честно, вообще не ждал тебя сегодня.

Гинэль пожал плечами. Есть ещё было нельзя: по традиции глава семейства должен был поблагодарить поклоном и молитвой Создателя, а только потом уже можно было начинать трапезничать. Но Ивер не торопился, вместо этого он сверлил сына каким-то своеобразным взглядом, глубоким, пристальным, хотя и совсем не злым, но очень напрягающим. Услышав в этот же момент урчание живота Гинэля, Ниэен дёрнула молчаливо отца за рукав, и тот быстро опомнился. Едва ли можно было услышать его шептание, но юный эльф не особо горел желанием вслушиваться. Постоянно одно и то же. Молитва на таком древнем языке, что большую часть слов из неё уже не разобрать молодому обывателю, но она передаётся из поколения в поколение как оберег от всех невзгод. Ивер всегда говорил Гинеэлю: «Он слышит все наши молитвы, он нас никогда не покидал».

Уже зачерпнув пару ложек, Гинэль снова ощутил тот самый взгляд. Он понял, к чему это всё.

— Если ты хотел это узнать, мог бы прямо спросить…

— Ну так говори. Что томишь?

— Нет, Феанфила твоего обожаемого не нашли. Да и не всё мне там говорят. Рида была сегодня какая-то странная. Что-то она от меня утаила. Это всё, что мне известно, отец.

Ивер немного поник, но после беззаботно пожал плечами и тоже принялся за еду. Но Гинэль вспомнил кое-что ещё, однако юный эльф не совсем понимал, стоит ли вообще об этом кому-то говорить, но всё же он, потянувшись за куском мягкого, но холодного, хлеба, продолжил:

— Судя по всему, нашли причину, почему план Феанфила по истреблению всех Касенеда и снятию проклятья с драконов-эльфов провалился…

Ивер заинтересованно вздёрнул бровь и отвлёкся от ужина, осторожно, будто боясь лишним шумом заглушить слова сына, положив ложку на стол. Даже Ниэен была вся внимание, хотя и продолжала медленно есть, украдкой поглядывая на брата.