Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Андрюс, прибавь дыму! — кричит Альбинуке.

Андрюс хватает огромное полено и, словно спичку, швыряет на головешки. Потом вскакивает на телегу и с грохотом слетает с горки: осталось еще немножко льна, дрова нужны.

Вечером в горнице скрипка пиликала одну и ту же мелодию, и Андрюс долго собирался с духом, чтобы пригласить Альбинуке. Как говорится, будто голый в крапиву прыгать примеривался и все не смел. А она с одним потанцует, и тут же ее подхватывает другой. Наконец и он оторвался от лавки, подтянул штаны:

— Так, может, и мы…

Альбинуке кружилась легко, будто перышко, а Андрюс топтался, как медведь. Хотел сказать ей что-нибудь, но не знал, с чего начать.

— Помнишь, как я тебя в речку толкнул? — наконец выдавил он.

— Я учителю наябедничала, а он тебя на колени поставил.

— Ага, весь урок в углу продержал, холера! — вспомнил Андрюс и тут же испугался сорвавшегося ругательства. Замолчал и теперь уже ждал, чтоб кончилось наконец это пиликанье и он мог бы забиться в свой угол.

Когда все расходились, Андрюс нечаянно столкнулся с Альбинуке в сенях, схватил ее руку, подержал в своей и нырнул в звездную ночь.

В рождественский пост пошел к Мачюте рожь молотить. Вдвоем с хозяином бухали цепами, вытряхивали снопы. В открытую дверь гумна Андрюс видел, как по двору снует Альбинуке. Других двух ее сестер он и не замечал, а вот Альбинуке все как магнитом притягивала взгляд.

— Чего ты там увидел? — спросил Мачюта.

Андрюс растерялся:

— Гляжу — авось снег пойдет.

Мачюта помолчал и, потуже затянув сноп, сказал:

— Дочерьми господь не обидел, а вот сына — ни одного. А без второго мужика, хоть хозяйство у меня и небольшое, никуда.

— Правда, дядя. А дочки у вас пригожие.

Мачюта ухмыльнулся в усы.

Встретил как-то Альбинуке на дороге. Слово, другое и — «с богом!..».

— После Нового года опять служить уходишь? — догадалась спросить Альбинуке.

— Ухожу, Альбинуке.

— А то бы на посиделки приходил…

У Андрюса в голове трезвон — словно колокола ударили: о чем это она? Неужто вспомнила, как вместе лен мяли, или…

— Я вернусь, Альбинуке. Это уже последний год у чужих… Еще посмотрим — я ведь хозяйский сын!

Ляпнул Андрюс и застеснялся — тоже мне хозяйство… Но как ни крути…

— А как же, а как же, — сказала Альбинуке. — Ну, так будь здоров, может, не скоро свидимся.

— Если только Альбинуке… Я бы прибегал вечерами. А что мне… Если только Альбинуке слово…

Альбинуке удалялась по снегу — легкая и быстрая, словно ее ветром несло.

Андрюс нанялся к Маркаускасу. На самый край волости увез его хозяин. Далеко, за ночь не сходишь, с Альбинуке не повидаешься. А дни не твои, дни хозяйские.

Перед успеньем дали знать — Пятрас женится. Маркаускас отпустил Андрюса на два дня. Но и того оказалось много. Андрюс вернулся поздним вечером еще первого дня — черный как земля. Когда спрашивали, в чем дело, молчал, только сжимал кулаки. Да и что тут скажешь, будто тебя поймут? Только посмеются, коли узнают, что родной брат у Андрюса девушку увел. Лучше уж помолчать.

Андрюса словно громом поразила весть, что Пятрас женится на Альбинуке. А он-то надеялся — на свадьбе как раз будет случай повидаться с ней, потолковать. Как на крыльях летел домой…

— Смеешься, Пятрас, — не поверил Андрюс.

Пятрас хохотнул, и Андрюс понял — так оно и есть.

— На Альбинуке женится, это правда, Андрюс, — подтвердил отец. — Мачюта четыре гектара земли дает, целую полосу.

Словно обухом по темечку огрели — закачался Андрюс, опустил руки, свесил голову.

— Никак ты в Альбинуке втрескался? — все еще смеялся Пятрас. — Слышал толки, но думал — брешут…

Андрюс подошел к Пятрасу, стал лицом к лицу.

— Тебе земля нужна, не Альбинуке!

— Альбинуке — тоже…

— Земля нужна, земля! Думаешь, враз помещиком заделаешься?! Нет! Тут и моя земля есть, и мой пот. Мой — понял?..

Видно, Андрюс выглядел страшно, если Пятрас даже попятился:

— Сдурел ты, Андрюс?..

Андрюс кое-как сдержался и вышел во двор, громко хлопнув дверью избы. Слонялся по двору, бродил по полям, пока не услышал — едут. Последним вошел в избу, сел за стол и покосился на Альбинуке, белую как молоко, в белой фате. Все галдели наперебой, а Андрюс налил себе полный стакан водки, выхлестал, как водичку, и даже рот не вытер. К закускам и не притронулся. Сидел, глядя на скатерть, изредка зыркал то на Альбинуке, то на довольного и напыжившегося Пятраса. Снова выпил. Кто-то попытался остановить его, отвлечь разговором, но Андрюс ничего уже не видел и не слышал — голова закружилась, горница и свадебники завертелись колесом, а боль крепчала, росла и уже не умещалась в груди. Вскочил как ужаленный, ударил кулаком по столу и взревел: «Еще посмотрим, братец!» И — в дверь. Забегал по двору — то сюда, то туда. Схватил с колоды топор, подержал в руках и швырнул на кучу хвороста. Принес к углу избы охапку соломы и вытащил спички. Чирк, чирк — не загорается. Но тут кто-то сзади огрел его по шее. Навалились на него мужики, связали, отнесли к хлеву и бросили там. В избе пили, горланили, пели, а в высоком небе мучительно мигали звезды. Андрюс морщился, шевелил руками и ногами, извивался, будто уж. Вряд ли сумел бы высвободиться сам, если бы не Скринска. Не звали его на свадьбу, но на всякий случай пришел поторчать у забора и увидел связанного.

— Вот сбесились! Андрюс, это ты?

Андрюс только зубами скрипнул, кажется, не узнал даже лучшего друга детских лет. Скринска вытащил нож, сверкнуло лезвие, и путы ослабли. Ноги Андрюс попытался развязать сам, но пальцы онемели, и Скринска снова полоснул ножом. Андрюс тяжело поднялся, очумело посмотрел на небо, на освещенные окна избы и побрел по полю — простоволосый, в грязной рваной рубахе.

— Андрюс! Андрюс! — звал Скринска, долго шел за ним по пятам, потом отстал.

Андрюс не помнит теперь, может, и встретил кого на дороге, может, и убегали от него люди, как от сумасшедшего. Ничего он не помнит. Потом только удивлялся, каким чудом попал на хутор Маркаускаса. Так лошадь, бывает, сама притащит телегу домой к хозяину.

Жаждущая земля. Три дня в августе - img_5.jpeg

…Кобылы Маркаускаса дышат Андрюсу в спину, чуть ли не тычутся влажным холодным храпом.

«Ну вот, поджимает, холера! — не на шутку сердится Андрюс. — Для него я как был батраком, так и остался… Ладно, поживем — увидим…»

На краю поля Андрюс разворачивает лошадей. И Маркаускас занимает новую борозду. И знай чмокает, нукает. Никак он Андрюса подгоняет! Мог бы — кнутом огрел. Всегда был прижимист, не жалел ни чужих, ни себя. И остался таким, хоть сейчас мог бы и призадуматься. Пора бы ему пораскинуть мозгами, пора понять — очень уж непрочна земля, на которой он стоит. Мог бы подумать и о том дне, когда… Андрюса снова прошивает эта мысль… «Нет, нет, ну дурак же я, было чем забивать голову. Спокойней, спокойней надо, ведь причины-то нет…» Но чем больше успокаивает себя Андрюс, тем пуще ярится: «Будет он тут мной командовать… Еще ему не надоело…» Даже плуг, дернувшись у него в руках, чуть не выскакивает из борозды.

За спиной фыркает кобыла, и Андрюс, не оборачиваясь, наотмашь бьет ее по храпу, но промахивается. Глаза заливает ярость. Он тпрукает на лошадей, резко оборачивается к Маркаускасу. И тот останавливает кобыл, валит плуг набок и не торопясь чистит отвал. Андрюс так и ест глазами Маркаускаса, словно тот — единственный виновник всех его бед. Потом подходит, волоча за собой кнут.

— Перекур, — говорит и не узнает своего голоса.

Маркаускас шарит в карманах, достает кисет с табаком, клочок курительной бумаги и сует Андрюсу. Андрюс скручивает цигарку, табак просыпается, бумага рвется.

— Все надрываешься, хозяин?

— Не могу иначе, Андрюс. Не умею.

— Ха-ха! — злобно похохатывает Андрюс.

Расхохотаться бы на все поле, но вроде смеяться не над чем…

3
{"b":"848390","o":1}