Именно тогда Конгресс начал волноваться. До республиканцев дошли слухи о том, что мы рассматриваем возможность переселения уйгуров в Вирджинию (большинство из них в итоге были отправлены в третьи страны, включая Бермуды и островное государство Палау), и они вышли в эфир, предупреждая избирателей, что моя администрация планирует переселить террористов в их районы — возможно, даже по соседству. Это заставило демократов в Конгрессе нервничать по понятным причинам, и в конечном итоге они согласились с положением, добавленным в законопроект о расходах на оборону, которое запрещало использовать любые средства налогоплательщиков для перевода заключенных в Соединенные Штаты для чего-либо, кроме суда; оно также требовало, чтобы Боб Гейтс представил Конгрессу официальный план, прежде чем будет выбран новый объект и Гуантанамо будет закрыт. Дик Дурбин обратился к нам весной 2010 года с предложением использовать практически пустующую государственную тюрьму в Томсоне, штат Иллинойс, для содержания до девяноста заключенных Гитмо. Несмотря на то, что это могло принести рабочие места для жителей сельского городка, сильно пострадавшего от экономического кризиса, Конгресс отказался финансировать 350 миллионов долларов, необходимых для покупки и ремонта тюрьмы, причем даже некоторые либеральные демократы поддержали аргументы республиканцев о том, что любой центр содержания под стражей, расположенный на территории США, станет главной мишенью для будущих террористических атак.
Все это не имело смысла для меня. Террористы-заговорщики не были морскими котиками; если бы Аль-Каида планировала еще одну атаку в Соединенных Штатах, приведение в действие неочищенной взрывчатки в нью-йоркском метро или переполненном торговом центре Лос-Анджелеса было бы гораздо более разрушительным и гораздо более легким, чем попытка организовать нападение на исправительное учреждение в глуши, укомплектованное хорошо вооруженными американскими военными. На самом деле, более сотни осужденных террористов уже отбывали срок в федеральных тюрьмах, разбросанных по всей стране. "Мы ведем себя так, будто эти парни — кучка суперзлодеев прямо из фильма о Джеймсе Бонде", — сказал я Денису в отчаянии. "Средний заключенный в тюрьме супермакс съел бы этих задержанных на обед".
Тем не менее, я мог понять, что у людей были очень реальные страхи — страхи, порожденные затянувшейся травмой 11 сентября и постоянно разжигаемые предыдущей администрацией и большей частью СМИ (не говоря уже о бесчисленных фильмах и телешоу) на протяжении почти десятилетия. Действительно, несколько выпускников администрации Буша — в частности, бывший вице-президент Дик Чейни — сделали своей миссией раздувание этих страхов, рассматривая мои решения по пересмотру работы с подозреваемыми в терроризме как нападение на их наследие. В ряде выступлений и телепередач Чейни настаивал на том, что использование таких тактик, как применение водяной доски и бессрочное содержание под стражей, предотвратило "нечто гораздо большее и гораздо худшее", чем теракты 11 сентября. Он обвинил меня в том, что я вернулся к "режиму правоохранительных органов", существовавшему до 2001 года, при работе с террористами, вместо того чтобы понять "концепцию военной угрозы", и утверждал, что, поступая таким образом, я увеличиваю риск новой атаки.
Утверждение Чейни о том, что моя администрация не рассматривает Аль-Каиду как военную угрозу, трудно соотнести с дополнительными батальонами, которые я развернул в Афганистане, или десятками боевиков Аль-Каиды, которых мы уничтожали с помощью беспилотников. И Чейни, вероятно, был не лучшим посланником для любых аргументов, учитывая, насколько он лично непопулярен среди американской общественности — во многом благодаря его катастрофическому решению по Ираку. Тем не менее, идея о том, что мы не должны относиться к террористам как к "обычным преступникам", нашла отклик у многих избирателей. И она получила еще большую поддержку после попытки "бомбардировщика в нижнем белье" Умара Фарука Абдулмуталлаба сбить самолет на предыдущее Рождество.
При рассмотрении этого дела и Министерство юстиции, и ФБР следовали процедуре. По указанию Эрика Холдера и при согласии Пентагона и ЦРУ федеральные чиновники арестовали Абдулмуталлаба, уроженца Нигерии, как подозреваемого в совершении преступления, как только самолет компании Northwest Airlines приземлился в Детройте, и доставили его для оказания медицинской помощи. Поскольку главным приоритетом было убедиться в отсутствии дальнейших непосредственных угроз общественной безопасности — например, других террористов на других самолетах, — первая группа агентов ФБР, допрашивавшая Абдулмуталлаба, сделала это, не зачитывая ему предупреждения Миранды, используя устоявшийся юридический прецедент, позволяющий правоохранительным органам делать исключение при нейтрализации активной угрозы. Беседуя с агентами почти час, подозреваемый предоставил ценные сведения о своих связях с Аль-Каидой, своей подготовке в Йемене, источнике взрывного устройства и о том, что он знал о других заговорах. Позже ему зачитали его права и предоставили доступ к адвокату.
По мнению наших критиков, мы практически освободили человека. "Почему, во имя всего святого, вы должны прекратить допрос террориста?!" — заявил по телевидению бывший мэр Нью-Йорка Руди Джулиани. Джо Либерман настаивал, что Абдулмуталлаб квалифицируется как вражеский комбатант и, как таковой, должен был быть передан военным властям для допроса и содержания под стражей. А в ходе проходившей в то время острой сенатской гонки в Массачусетсе республиканец Скотт Браун использовал наше отношение к делу, чтобы поставить демократа Марту Кокли в неудобное положение.
Ирония судьбы, как любил подчеркивать Эрик Холдер, заключается в том, что администрация Буша почти каждое дело, связанное с подозреваемыми в терроризме, задержанными на территории США (включая Закариаса Муссауи, одного из организаторов теракта 11 сентября), рассматривала точно так же. Они поступали так, потому что этого требовала Конституция США: В двух случаях, когда администрация Буша объявила подозреваемых в терроризме, арестованных в США, "вражескими комбатантами", подлежащими бессрочному содержанию под стражей, федеральные суды вмешались и заставили их вернуться в уголовную систему. Более того, следование закону действительно сработало. Министерство юстиции Буша успешно осудило более сотни подозреваемых в терроризме, приговоры были по меньшей мере столь же суровыми, как и те немногие приговоры, которые были вынесены военными комиссиями. Муссауи, например, отбывал несколько пожизненных сроков в федеральной тюрьме. Эти законные уголовные преследования в прошлом вызывали пышные похвалы со стороны консерваторов, включая г-на Джулиани.
"Это не было бы так удручающе, — сказал мне однажды Эрик, — если бы Джулиани и некоторые другие критики действительно верили в то, что они говорят. Но он бывший прокурор. Он знает лучше. Это просто бесстыдство".
Будучи главным лицом в наших усилиях по приведению американской практики борьбы с терроризмом в соответствие с конституционными принципами, Эрик должен был принять на себя основную тяжесть этого сфабрикованного возмущения. Он, казалось, не возражал, зная, что это входит в обязанности — хотя он не считал совершенно случайным, что он был излюбленной мишенью в моей администрации для ярости республиканцев и теорий заговора Fox News.
"Когда они кричат на меня, брат, — говорил Эрик, похлопывая меня по спине с язвительной улыбкой, — я знаю, что они думают о тебе".
Я понимаю, почему те, кто выступал против моего президентства, могли считать Эрика удобным запасным вариантом. Высокий и уравновешенный, он вырос в Куинсе, Нью-Йорк, сын родителей среднего класса барбадосского происхождения. (Он учился в моей альма-матер, Колумбийском университете, за десять лет до меня, где играл в баскетбол и участвовал в сидячих забастовках в кампусе; во время учебы в юридической школе он заинтересовался гражданскими правами и летом проходил практику в Фонде правовой защиты NAACP. И, как и я, он выбрал государственную службу, а не работу в корпоративной юридической фирме, работая прокурором в отделе государственной добросовестности Министерства юстиции, а затем федеральным судьей в Высшем суде округа Колумбия. В итоге Билл Клинтон выдвинул его кандидатуру на должность прокурора округа Колумбия, а затем заместителя генерального прокурора США — первого афроамериканца на этих должностях.
