Наш первый день в Пекине закончился обязательным государственным ужином с культурной программой, включавшей классическую китайскую оперу, попурри из выступлений тибетских, уйгурских и монгольских танцевальных трупп (эмчеэсник услужливо отметил, что в Китае уважают все меньшинства, что стало бы новостью для тысяч тибетских и уйгурских политзаключенных); и исполнением песни Стиви Уандера "Я просто позвонил сказать, что люблю тебя" оркестром Народно-освободительной армии в мою честь. ("Мы знаем, что он ваш любимчик", — наклонился ко мне президент Ху.) После пяти дней в дороге, когда часы перевернулись, вся наша команда работала на износ; за соседним с нами столом Ларри Саммерс крепко спал, его рот был открыт, а голова откинута назад, что заставило Фавса отправить электронное письмо группе: "Похоже, кому-то нужен второй стимул".

На следующий день все (включая Ларри) боролись с джетлагом, чтобы посетить близлежащий участок Великой стены. День был холодный, ветер резал, солнце было тусклым водяным пятном на сером небе, и никто ничего не говорил, пока мы поднимались по крутым каменным валам, которые змеились вдоль позвоночника горы. Участки Великой стены сохранялись с 200 года до нашей эры, объяснил наш гид, хотя та часть, где мы стояли, датируется пятнадцатым веком — это была попытка династии Мин сдержать монгольских и маньчжурских захватчиков. В течение сотен лет стена держалась. Это побудило Реджи спросить меня, как в конце концов закончилась династия Мин.

"Внутренние распри", — сказал я. "Борьба за власть, коррупция, крестьяне голодают, потому что богатые жадничают или им просто наплевать…".

"Как обычно", — сказал Реджи.

Я кивнул. "Как обычно".

Президентство меняет ваши временные горизонты. Редко, когда ваши усилия приносят плоды сразу же; масштаб большинства проблем, попадающих к вам на стол, слишком велик для этого, а действующие факторы слишком разнообразны. Вы учитесь оценивать прогресс по более мелким шагам — каждый из которых может занять месяцы, и ни один из которых не заслуживает широкой огласки — и примиряться со знанием того, что для достижения конечной цели, если она вообще будет достигнута, может потребоваться год или два, или даже целый срок.

Нигде это так не верно, как в проведении внешней политики. Поэтому, когда весной 2010 года мы начали видеть результаты некоторых из наших основных дипломатических инициатив, я почувствовал себя весьма воодушевленным. Тим Гайтнер сообщил, что китайцы начали потихоньку позволять своей валюте укрепляться. В апреле я снова полетел в Прагу, где мы с российским президентом Медведевым провели церемонию подписания нового договора СНВ, который предусматривает сокращение количества развернутых ядерных боеголовок на треть с каждой стороны, с жесткими механизмами инспекции для обеспечения соблюдения.

И в июне, при ключевых голосах России и Китая, Совет Безопасности ООН принял резолюцию 1929, наложив беспрецедентные новые санкции на Иран, включая запрет на продажу оружия, приостановку новой международной финансовой деятельности иранских банков и широкий мандат на запрет любой торговли, которая может помочь Ирану расширить программу ядерного оружия. Ирану потребуется несколько лет, чтобы ощутить все последствия, но в сочетании с новым набором американских санкций у нас теперь были необходимые инструменты, чтобы остановить экономику Ирана до тех пор, пока он не согласится на переговоры. Это также дало мне мощное обоснование для совета проявлять терпение в разговорах с израильтянами и другими людьми, которые рассматривали ядерную проблему как удобный предлог для военной конфронтации между США и Ираном.

Привлечение России и Китая к сотрудничеству было командной работой. Хиллари и Сьюзан Райс провели бесчисленные часы, уговаривая, очаровывая, а иногда и угрожая своим российским и китайским коллегам. Макфол, Бернс и Сэмор оказывали важную стратегическую и техническую поддержку, помогая нам сбивать или обходить любые возражения, которые могли представить российские и китайские переговорщики. И мои отношения с Медведевым оказались решающими для того, чтобы санкции, наконец, были введены. На полях каждого международного саммита, в котором я участвовал, мы с ним выкраивали время, чтобы разобраться в переговорных заторах; по мере приближения к голосованию в Совете Безопасности казалось, что мы разговариваем по телефону раз в неделю ("У нас уже уши болят", — пошутил он в конце одного марафонского заседания). Снова и снова Медведев шел дальше, чем Бернс или Макфол считали возможным, учитывая давние связи Москвы с Ираном и миллионы, которые могли потерять хорошо связанные российские производители оружия после вступления в силу новых санкций. 9 июня, в день голосования в Совете Безопасности, Медведев снова удивил нас, объявив об отмене продажи ракет С-300 Ирану, что стало отменой не только его предыдущей позиции, но и позиции Путина. Чтобы компенсировать некоторые потери России, мы согласились снять существующие санкции с нескольких российских фирм, которые ранее продавали оружие Ирану; я также обязался ускорить переговоры о запоздалом вступлении России в ВТО. Тем не менее, присоединившись к нам по Ирану, Медведев показал, что готов поставить свое президентство на карту ради более тесных отношений с Соединенными Штатами — многообещающий знак для будущего сотрудничества по другим нашим международным приоритетам, сказал я Раму, "если только Путин не подрежет его под коленями".

Принятие санкций, подписание нового договора СНВ, некоторые шаги Китая по улучшению своей торговой практики: Все это нельзя назвать победами, изменившими мир. Конечно, ни одна из них не заслуживает Нобелевской премии — хотя, если бы они произошли на восемь или девять месяцев раньше, я, возможно, чувствовал бы себя не так виновато при получении награды. В лучшем случае, это были строительные блоки, шаги на длинном и неизведанном пути. Сможем ли мы создать безъядерное будущее? Сможем ли мы предотвратить новую войну на Ближнем Востоке? Есть ли способ мирно сосуществовать с нашими самыми грозными соперниками? Никто из нас не знал ответов, но, по крайней мере, на данный момент было ощущение, что мы находимся на пути вперед.

Однажды вечером во время ужина Малия спросила меня, что я собираюсь делать с тиграми.

"Что ты имеешь в виду, милая?"

"Ну, ты же знаешь, что они мои любимые животные?".

Много лет назад, во время нашего ежегодного рождественского визита на Гавайи, моя сестра Майя взяла тогда еще четырехлетнюю Малию в зоопарк Гонолулу. Это было маленькое, но очаровательное место, примостившееся в уголке парка Капи'олани рядом с Алмазной головой. В детстве я проводил там часы, лазил по баньяновым деревьям, кормил голубей, которые копошились в траве, завывал на длинноногих гиббонов, сидящих высоко на бамбуковых стропилах. Во время визита Малия была очарована одним из тигров, и тетя купила ей в сувенирном магазине маленькое чучело огромной кошки. У "Тигра" были толстые лапы, круглый живот и непостижимая улыбка Моны Лизы, и они с Малией стали неразлучны — хотя к тому времени, как мы добрались до Белого дома, его шерсть была немного хуже, чем обычно: он пережил пролитую еду, несколько потерь во время ночевок, многочисленные стирки и короткое похищение от рук озорной кузины.

Я был неравнодушен к Тайгеру.

"Ну, — продолжала Малия, — я делала доклад о тиграх для школы, и они теряют свою среду обитания, потому что люди вырубают леса. И это становится все хуже, потому что планета становится теплее из-за загрязнения. Кроме того, люди убивают их и продают их мех, кости и прочее. Поэтому тигры вымирают, что было бы ужасно. И поскольку вы президент, вы должны попытаться спасти их".