В Сенате, где необходимость преодолеть порог в шестьдесят голосов для победы над филибустером давала каждому сенатору рычаги влияния, нам пришлось столкнуться со всевозможными индивидуальными просьбами. Республиканец Скотт Браун, только что закончивший победоносную кампанию, в ходе которой он выступал против различных "закулисных сделок" Гарри Рида для принятия закона о здравоохранении, выразил готовность проголосовать за реформу Уолл-стрит, но не без собственной сделки, спросив, можем ли мы освободить пару привилегированных массачусетских банков от новых правил. Он не увидел в этом никакой иронии. Группа левых демократов с большим шумом представила поправку, которая, как они утверждали, еще больше ужесточит ограничения правила Волкера на торговлю собственными средствами. Только вот, если прочитать мелкий шрифт, их поправка вырезала лазейки для целого ряда интересов — страховой индустрии, инвестиций в недвижимость, трастов, и так далее, и тому подобное — которые вели крупный бизнес в отдельных штатах этих сенаторов.

"Еще один день в величайшем в мире совещательном органе", — сказал Крис.

Временами я чувствовал себя как рыбак в романе Хемингуэя "Старик и море": акулы грызли мой улов, пока я пытался отбуксировать его к берегу. Но шли недели, и ядро наших реформ пережило процесс внесения поправок, оставшись совершенно неповрежденным. Ряд положений, внесенных членами Конгресса, включая улучшение раскрытия информации о вознаграждении руководителей публичных компаний, повышение прозрачности деятельности кредитно-рейтинговых агентств и новые механизмы возврата средств, чтобы руководители Уолл-стрит не ушли с миллионными бонусами в результате сомнительной практики, фактически сделали законопроект лучше. Благодаря тесному сотрудничеству между двумя нашими ведущими спонсорами, на конференции по согласованию разногласий между версиями законопроекта для Палаты представителей и Сената не было ни одной внутрипартийной склоки, которая имела место во время переговоров по здравоохранению. И в середине июля 2010 года, после голосования 237–192 в Палате представителей и 60–39 в Сенате (при трех республиканцах, проголосовавших "за" в каждой палате), мы провели церемонию в Белом доме, где я подписал Закон Додда-Франка о реформе Уолл-стрит и защите прав потребителей.

Это был значительный триумф: самое масштабное изменение правил, регулирующих финансовый сектор Америки, со времен Нового курса. Закон имел свои недостатки и нежелательные компромиссы, и он, конечно, не положит конец каждому случаю глупости, жадности, недальновидности или нечестности на Уолл-стрит. Но, создав эквивалент "лучших строительных норм, детекторов дыма и спринклерных систем", как любил выражаться Тим, Додд-Франк проверил ряд безрассудных практик, дал регулирующим органам инструменты для тушения финансовых пожаров до того, как они выйдут из-под контроля, и сделал кризисы такого масштаба, которые мы только что наблюдали, гораздо менее вероятными. А в лице нового Бюро финансовой защиты потребителей (CFPB) американские семьи получили мощного защитника в своем углу. Благодаря его работе они могут рассчитывать на более справедливый и прозрачный кредитный рынок, а также на реальную экономию при покупке дома, финансировании автомобиля, решении чрезвычайных семейных проблем, отправке детей в колледж или планировании выхода на пенсию.

Но если я и моя команда могли гордиться сутью достигнутого, мы также должны были признать то, что стало очевидным еще до подписания законопроекта: Исторические реформы Додда-Франка не дадут нам большого политического подъема. Несмотря на доблестные усилия Фавса и остальных моих спичрайтеров, было трудно заставить "клиринговые центры по деривативам" и "запрет на торговлю собственными средствами" звучать преобразующе. Большинство усовершенствований системы, предусмотренных законом, останутся незаметными для общественности — скорее предотвращение плохих результатов, чем получение ощутимых выгод. Идея создания агентства по защите прав потребителей финансовых продуктов была популярна среди избирателей, но на создание CFPB потребуется время, а люди ищут помощи сразу. Поскольку консерваторы осуждали законодательство как гарантию будущих спасений и еще один шаг к социализму, а прогрессисты были недовольны тем, что мы не сделали больше для перестройки банков, избирателям было легко сделать вывод, что шум и ярость вокруг Додда-Франка означали не более чем обычную вашингтонскую перепалку — тем более что к моменту его принятия все хотели говорить только о зияющей, фонтанирующей дыре на дне океана.

Первые операции по бурению нефтяных скважин в Мексиканском заливе были простыми — деревянные платформы, построенные на мелководье в конце 1930-х годов. По мере развития технологий и неутолимой жажды Америки к нефти компании уходили все дальше и дальше от суши, и к 2010 году у берегов Техаса, Луизианы, Миссисипи и Алабамы стояло более трех тысяч буровых установок и добывающих платформ, усеивающих горизонт, словно замки на сваях. Они стали мощным символом центральной роли нефти в экономике региона: миллиарды ежегодных доходов, которые она приносила, и десятки тысяч людей, чьи средства к существованию прямо или косвенно зависели от выкачивания останков древних растений и животных, превращенных природой в вязкое черное золото, скопившееся на дне океана.

И когда речь шла о буровых установках, немногие из них были более впечатляющими, чем Deepwater Horizon. Высотой с тридцатиэтажный дом и длиной с футбольное поле, этот мобильный полупогружной аппарат стоимостью в полмиллиарда долларов мог работать на глубине до десяти тысяч футов и бурить разведочные скважины на несколько миль глубже. Эксплуатация буровой установки такого размера обходилась примерно в 1 миллион долларов в день, но крупные нефтяные компании считали эти расходы вполне оправданными. Их дальнейший рост и прибыль зависели от освоения потенциально огромных резервуаров, залегающих на ранее недосягаемой глубине.

Буровая установка Deepwater Horizon принадлежала швейцарской компании-подрядчику Transocean и с 2001 года находилась в аренде у BP, одной из крупнейших нефтяных компаний в мире. BP использовала буровую установку для исследования американской части Персидского залива, обнаружив под морским дном по меньшей мере два огромных и потенциально прибыльных пласта. Только одно из этих месторождений, Тайбер, содержало, по оценкам, умопомрачительные три миллиарда баррелей нефти. Чтобы добраться до него, бригады Deepwater в 2009 году пробурили одну из самых глубоких скважин в истории — 35 055 футов под 4 130 футами воды, то есть дальше под поверхностью океана, чем высота горы Эверест.

Надеясь повторить этот успех, в начале 2010 года BP направила судно Deepwater Horizon для бурения разведочной скважины на другом перспективном нефтяном месторождении под названием Макондо. Расположенная примерно в пятидесяти милях от побережья Луизианы, скважина Macondo находилась не так далеко под водой, как Tiber, — всего в двадцати тысячах футов или около того. Но в сверхглубоком подводном бурении не существует такого понятия, как рутинная работа. Доступ к каждому резервуару ставил уникальные задачи, часто требуя недельных раздумий, сложных расчетов и специальных решений. Макондо оказалось особенно сложным месторождением, в основном из-за хрупкости пласта и неравномерного уровня давления жидкости.

Проект быстро отставал от графика на несколько недель, что обошлось BP в миллионы долларов. Инженеры, проектировщики и подрядчики оспаривали некоторые аспекты конструкции скважины. Тем не менее, к 20 апреля скважина достигла глубины трех с половиной миль под поверхностью океана и казалась почти законченной. Команда из компании Halliburton, подрядчика по проекту, закачала цемент в ствол скважины, чтобы загерметизировать края трубы. После того как цемент застыл, инженеры BP начали проводить серию тестов на безопасность, прежде чем перевести Deepwater на следующее задание.