"Что я уточняю?" спросил я. "Мне казалось, что я достаточно ясно выразился в первый раз".

"Судя по тому, как это воспринимается, люди думают, что ты назвал полицию дурой".

"Я не сказал, что они были глупыми. Я сказал, что они действовали глупо. Есть разница".

"Я понимаю. Но…"

"Мы не будем делать разъяснений", — сказал я. "Это пройдет".

Однако на следующий день эта новость не прошла. Наоборот, эта история полностью захлестнула все остальное, включая наше послание о здравоохранении. Во время нервных звонков от демократов на холме Рам выглядел так, будто готов прыгнуть с моста. Можно было подумать, что на пресс-конференции я надел дашики и сам ругал полицию.

В конце концов я согласился на план по устранению ущерба. Я начал с того, что позвонил сержанту Кроули, чтобы сообщить ему, что я сожалею о том, что использовал слово "глупо". Он был любезен и добродушен, и в какой-то момент я предложил ему и Гейтсу посетить Белый дом. Мы втроем могли бы выпить пива, сказал я, и показать стране, что хорошие люди могут преодолевать недоразумения. И Кроули, и Гейтс, которым я позвонил сразу после этого, с энтузиазмом отнеслись к этой идее. На пресс-брифинге позже в тот же день я сказал журналистам, что по-прежнему считаю, что полиция слишком бурно отреагировала на арест Гейтса, так же как и профессор отреагировал на их появление в его доме. Я признал, что мог бы более тщательно выверять свои первоначальные комментарии. Гораздо позже я узнал от Дэвида Симаса, нашего штатного гуру опросов и заместителя Экса, что дело Гейтса вызвало огромное падение моей поддержки среди белых избирателей, большее, чем любое другое событие за восемь лет моего президентства. Это была поддержка, которую я никогда полностью не верну.

Шесть дней спустя мы с Джо Байденом и сержантом Кроули и Скипом Гейтсом собрались в Белом доме на то, что стало известно как "Пивной саммит". Это была скромная, дружеская и немного скованная встреча. Как я и ожидал, основываясь на нашем телефонном разговоре, Кроули предстал перед нами как вдумчивый, порядочный человек, а Скип был на высоте. Около часа мы вчетвером говорили о нашем воспитании, нашей работе и о том, как улучшить доверие и общение между полицейскими и афроамериканским сообществом. Когда наше время истекло, Кроули и Гейтс выразили признательность за экскурсии, которые мои сотрудники провели для их семей, хотя я пошутил, что в следующий раз они, вероятно, смогут найти более легкий способ получить приглашение.

Когда они ушли, я сидел один в Овальном кабинете и размышлял обо всем этом. Мишель, друзья, такие как Валери и Марти, чернокожие высокопоставленные чиновники, такие как генеральный прокурор Эрик Холдер, посол в ООН Сьюзан Райс и торговый представитель США Рон Кирк — все мы привыкли проходить полосу препятствий, необходимую для эффективной работы в преимущественно белых учреждениях. Мы научились подавлять свои реакции на мелкие обиды, всегда были готовы дать белым коллегам преимущество, помня, что все, кроме самых осторожных обсуждений расы, рискуют вызвать у них легкую панику. Тем не менее, реакция на мои комментарии о Гейтсе удивила всех нас. Это был мой первый показатель того, что вопрос о чернокожих и полиции является более поляризующим, чем почти любая другая тема в американской жизни. Казалось, он затронул самые глубокие глубинные течения психики нашей нации, затронул самые грубые нервы, возможно, потому, что напомнил всем нам, как черным, так и белым, что основой социального порядка нашей страны никогда не было просто согласие; что он также был связан с веками государственного насилия белых над черными и коричневыми людьми, и что то, кто контролирует законно санкционированное насилие, как оно применяется и против кого, все еще имеет значение в глубинах наших племенных умов гораздо больше, чем мы хотели бы признать.

Мои размышления прервала Валери, которая заглянула ко мне, чтобы проверить, как я себя чувствую. Она сказала, что освещение "Пивного саммита" было в целом положительным, хотя она призналась, что получила кучу звонков от сторонников черных, которые были недовольны. "Они не понимают, почему мы из кожи вон лезем, чтобы Кроули чувствовал себя желанным гостем", — сказала она.

"Что ты им сказал?" спросил я.

"Я сказал, что все это стало отвлекающим маневром, и вы сосредоточены на управлении страной и принятии закона о здравоохранении".

Я кивнул. "А наши чернокожие сотрудники… как у них дела?".

Валери пожала плечами. "Младшие немного обескуражены. Но они все понимают. Учитывая все, что ты на себя взвалила, им просто не нравится, что ты оказалась в таком положении".

"В каком положении?" сказал я. "Быть черным или быть президентом?"

Мы оба хорошо посмеялись над этим.

К концу июля 2009 года та или иная версия законопроекта о здравоохранении прошла все соответствующие комитеты Палаты представителей. Комитет по здравоохранению и образованию Сената также завершил свою работу. Оставалось только провести законопроект через финансовый комитет Сената Макса Баукуса. Как только это будет сделано, мы сможем объединить различные версии в один законопроект Палаты представителей и один законопроект Сената, в идеале приняв каждый из них до августовских каникул, с целью получить окончательную версию закона на мой стол для подписания до конца года.

Однако, как бы мы ни старались, мы не смогли заставить Баукуса завершить свою работу. Я с пониманием относился к его причинам задержки: В отличие от других председателей комитетов демократов, которые принимали свои законопроекты по прямой партийной линии, не обращая внимания на республиканцев, Баукус продолжал надеяться, что сможет создать двухпартийный законопроект. Но с наступлением лета этот оптимизм стал выглядеть иллюзорным. Макконнелл и Бонер уже заявили о своей решительной оппозиции нашим законодательным усилиям, утверждая, что они представляют собой попытку "государственного поглощения" системы здравоохранения. Фрэнк Ланц, известный республиканский стратег, распространил записку, в которой говорилось, что после тестирования на рынке не менее сорока сообщений против реформы он пришел к выводу, что ссылка на "захват правительства" — лучший способ дискредитировать законодательство о здравоохранении. С этого момента консерваторы стали следовать сценарию, повторяя эту фразу как заклинание.

Сенатор Джим Деминт, консервативный фанатик из Южной Каролины, был более прозрачен в отношении намерений своей партии. "Если мы сможем остановить Обаму в этом вопросе, — заявил он на общенациональной конференции с консервативными активистами, — это будет его Ватерлоо. Это сломит его".

Неудивительно, что, учитывая сложившуюся атмосферу, группа из трех сенаторов-гоп, которых пригласили принять участие в двухпартийных переговорах с Баукусом, теперь сократилась до двух человек: Чака Грассли и Олимпии Сноу, умеренного сенатора от штата Мэн. Я и моя команда сделали все возможное, чтобы помочь Баукусу заручиться их поддержкой. Я неоднократно приглашал Грассли и Сноу в Белый дом и звонил им каждые несколько недель, чтобы узнать их температуру. Мы подписали десятки изменений, которые они хотели внести в законопроект Баукуса. Нэнси-Энн стала постоянным гостем в их сенатских офисах и так часто приглашала Сноу на ужин, что мы шутили, что ее муж начинает ревновать.

"Скажите Олимпии, что она может написать весь этот чертов законопроект!" сказал я Нэнси-Энн, когда она уходила на одну из таких встреч. "Мы назовем это планом Сноу. Скажи ей, что если она проголосует за законопроект, она может занять Белый дом… а мы с Мишель переедем в квартиру!".