Правда, домен во времена Людовика Святого значительно уменьшился благодаря введенному Людовиком VIII обычаю учреждать значительные уделы в пользу младших сыновей короля: по своему завещанию он отдал Артуа своему второму сыну, Анжу и Мэн третьему, Пуату и Овернь четвертому. Если владелец удела умирал без прямого наследника, то его земля возвращалась к короне. Многие из предшественников Людовика VIII наделяли своих младших сыновей сеньориями. Это был обычай, что в областях, где баронии были неделимы, старший давал младшему «средства к жизни», apcuiamentum. Это не было «долей наследства», как неверно заявлял Роберт д'Артуа[650]. Тем не менее Людовик VIII подверг отчуждению таким образом добрую треть домена, «чтобы не могло возникнуть распрей» между его сыновьями. Я склонен видеть в этом результат влияния, которое, без сомнения, оказывала на него жена, Бланка Кастильская; для матери, даже для такой, как эта, желание хорошо наделить своих детей и предупредить зависть, может легко взять верх над соображениями политики. Людовик IX исполнил волю своего отца, но сам он пожаловал своим младшим сыновьям лишь очень скромные уделы. Как бы то ни было, создан был опасный прецедент: история Франции в XIV и XV вв. покажет, что княжеские династии, происшедшие от королевской крови, были столь же опасны для единства монархии, как и другие. В XIII в, благодаря твердости короля Людовика IX и счастливой случайности, раздробление домена между королем и его братьями не было гибельным. Огромный удел Альфонса де Пуатье, к которому прибавилось наследство от его тестя, графа Тулузского, управлялся с умом, и было, таким образом, подготовлено слияние с королевским доменом тех областей, которые было довольно трудно поглотить.

В управлении королевским доменом не произошло никаких существенных изменений. Бальи сохраняют свой характер уполномоченных курии, да они и не являются единственными уполномоченными, которых курия посылает в провинции. Некоторые из ее членов отправляются заседать в нормандской Палате шахматной доски; другие имели поручение принимать изъявления покорности, присягу на верность, обеспечения, выносить приговоры третейского суда, производить следствия, административные и судебные: следственное производство получает значительное развитие и позволяет людям короля выступать, даже вне пределов домена, в качестве защитников правды, права и мира. Большие обследования, произведенные по распоряжению Людовика IX, о которых мы еще будем говорить, имеют особый характер, но они являются лишь идеальной формой, мистической манифестацией той процедуры, которая явилась одним из двигателей монархического прогресса[651].

Бальи[652] являются уполномоченными более постоянными чем другие, но это учреждение, в особенности в течение первой трети XIII в., сохраняет свой первоначальный характер делегации то индивидуальной, то коллективной: еще в царствование Людовика VIII и во время регентства Бланки Кастильской, бальи часто образуют комиссии, вдвоем-втроем: устраивают судебные заседания, а бальяжи являются округами с изменчивыми границами и обозначаются именем управляющего данным округом бальи. Они судят, управляют, собирают доходы, но часто они возвращаются в курию, чтобы вновь занять там свое прежнее место. С течением времени бальяж делается точно ограниченным округом, называемым по имени данной местности и управляемым только одним бальи; так например, бальяж Вермандуа делается таким между 1234 и 1236 гг. На юге начиная с 1226 г. создаются королевские сенешальства; сенешалы являются теми же бальи, но вследствие отдаленности они обладают большей независимостью от курии. Бальи и сенешалы — это важные персоны, которые в текстах иногда именуются «главными бальи» или. «наместниками короля»[653]. Они управляют прежде всего землями, принадлежащими королю и теми, по отношению к которым у него есть какие-нибудь права, в особенности право высшего суда (haute justice), но их деятельность уже выходит из рамок королевского домена, и они вмешиваются насколько возможно больше в жизнь соседних сеньорий или свободных городов.

Еще сохраняются некоторые сенешальства феодального характера: Вильгельм де Рош был признан Филиппом-Августом сенешалом Анжу, Мэна и Турени, а виконт Туар — сенешалем Пуату и Аквитании. В качестве таковых они приносили ленную присягу (оммаж) и получали в свою пользу часть доходов[654]. Но настоящее управление в этих областях было вверено сенешалам низшего ранга или бальи. Филипп-Август хотел сделать лишь временную уступку крупным сеньорам, о превращении которых в чиновников не могло быть и речи. При их помощи он надеялся прибрать к рукам мало надежную местную знать. Анжуйское сенешальство после смерти Вильгельма де Рош перешло к его зятю, а потом к дочери. Эмери де Туар после своей измены лишился сенешальства в Пуату[655]. Что касается великого сенешала Нормандии, обязанности которого были вполне реальными, то эта должность была упразднена Филиппом-Августом[656].

Одна из самых важных обязанностей бальи и сенешалом — добывать для короля деньги.

Доходы королевской власти со времени завоеваний Филиппа-Августа значительно увеличились; не потому, что они приняли другой характер и что стали регулярно взиматься государственные налоги, а потому, что домен принял известные уже нам размеры и что король, которого теперь уже боятся, может не только навязать свою волю городам и церквам, но извлечь всю возможную выгоду из феодального кутюма и из своего положения верховного сюзерена.

Выручка от превотств, по счету 1202 г., доходила до 31782 парижских ливров, а к середине XIII в. приблизилась уже к 50 000 парижских ливров[657]. Но многие доходы, в частности доходы от лесов и от рыбной ловли, не взимались прево и фигурируют в счетах не по этой статье. В общем счете ко дню сретения 1227 г., являющемуся третьим сроком поступлений 1226–1227 гг., каждый из больших лесов, дает дохода около 800 ливров. В 1202 г. весь доход от лесов равнялся 7 080 ливрам[658].

Некоторые сборы, прежде взимавшиеся только в пределах домена или соседних церковных сеньорий, теперь получили широкое географическое распространение. Таковы expleta, т. е. доходы от суда, штрафы: по счету 1202 г. 5 310 ливров[659]; а также канцелярские пошлины[660], налог с освобождений: орлеанские каноники обещают королю в 1225 г. уплатить двести ливров, если они освободят своих сервов в Этампе.

Старинное право постоя дает королю, как и прежде, возможность путешествовать по своему королевству без больших расходов: оно принесло 1 815 ливров дохода во время объезда, совершенного Людовиком VIII в 1223 г., и на основании этого права архиепископ и жители Реймса оплачивают значительные расходы во время коронации[661]. Но с течением времени размеры сборов, связанных с этим правом, определяются все более точно или же превращаются в ежегодный налог, например, в 100 ливров[662].

Кроме этих сборов, которые мы только что перечислили, налоги или добровольные приношения, которыми облагаются некоторые люди в связи со своим положением, или коммуны, светские и церковные, становятся все более и более прибыльными. Некоторые из них имеют характер сеньориальный или феодальный; другие можно объяснить только монархической прерогативой. Иностранцы (чужеземцы, евреи, ломбардцы) терпимы только с целью их эксплуатации. Чужеземцы («aubains»), поселившиеся в домене и даже на некоторых церковных землях, платят королю специальную подать. Филипп-Август, проявивший сначала жестокий фанатизм по отношению к евреям[663] пришел потом к тому решению, что лучше регулярно вымогать с них налоги, и к концу его царствования жизнь евреев в его домене стала спокойной и благополучной. Отдача в заем за проценты или «ростовщичество стало терпимым. Людовик VIII и Людовик IX показали себя гораздо более суровыми, один, без сомнения, из-за своей алчности и под влиянием своих баронов, другой вследствие ненависти к евреям.