Администрация Плантагенетов, искусная в Нормандии, еще не оформившаяся в Аквитании, показалась знати очень обременительной[411]. В Нормандии эта знать уже давно была укрощена: феодальная система действовала там со всей своей логической последовательностью к полной выгоде сюзерена. Но нормандских баронов удерживал только страх, великое восстание 1173 г. вполне это подтверждает; порывы энтузиазма в проявлении преданности, вызванные храбростью и великодушием Ричарда Львиное Сердце, и примеры такой непоколебимой верности, как та, которой отличался Вильгельм Маршал, недостаточны, чтобы доказать существование искренней привязанности. Даже в Нормандии многие знатные, находясь в нужде, готовы были стать на сторону того, кто больше даст. В Анжу Генрих II мог укрепить за собой владение графством в первые годы своего царствования лишь ценой войны со своим собственным сыном Жоффруа, которому помогал могущественный барон Пуату, виконт де Туар[412]. В юго-западных областях типичным представителем баронства этой эпохи был Бертран де Борн, воин-поэт, нестерпимый хвастун, который видел удовольствие только в резне и пожарах; из этого маньяка хотели сделать южного патриота, желавшего защитить «национальность»; но он охотно переходил из одного лагеря в другой, когда его побуждала к этому его страсть к драке или какой-нибудь личный интерес[413]. Генрих II в течение первых годов своего царствования занят был, главным образом, подавлением феодальных восстаний, в Пуату. Графы Ангулемский, Маршский, Перигорский, виконты Туарский и Лиможский, сеньоры Сентонжа, а на юг от Гаронны граф Бигорский, — все это были опасные противники. В 1173–1174 гг., поддерживаемые Алиенорой и сыновьями короля, они нашли союзников во всех владениях Генриха II и чуть было не свергли его. После этой отчаянной авантюры Ричард Львиное Сердце был в течение нескольких лет верным наместником своего отца и все свое: время проводил в битвах и в разорении страны. Он составил себе отряд из рыцарей под названием «Миролюбцы» (Pacifiques), чтобы истребить разбойников. Сделавшись королем, Ричард после своего крестового похода на Восток вернулся в Пуату, чтобы там закончить свою беспокойную жизнь. Подстрекаемые под шумок Филиппом-Августом, бароны Пуату до конца оставались враждебны Плантагенетам[414].

Грубость Ричарда встретила не больше покорности и со стороны бретонцев: в 1196 г. он попытался заставить их отдать ему его племянника Артура; они отказались и обратились к королю Франции. Ричард страшно опустошил Бретань, не добившись ничего, кроме раздражения населения. Ваннский епископ, который оберегал Артура, передал его Филиппу-Августу[415]. Когда Ричард умер перед замком Шалю, знать Бретани, областей по берегам Луары и Пуату признала Артура своим государем.

В принципе духовенство не могло отделять свое дело от дела государя; ведь нового герцога Нормандии опоясывал герцогским мечом архиепископ Руанский; нового герцога Аквитании провозглашали аббатом Сент-Илер-де-Пуатье, и он отправлялся в Лиможский собор получить кольцо св. Валерия при обычных в таких случаях кликах. Большая часть хартий Плантагенетов, относящихся к их заморским землям, являются дарениями, подтверждениями и всякого рода привилегиями в пользу церкви[416]. Зато почти везде они желали, чтобы избирались угодные им прелаты, и требовали предоставления им регалии. В обеих линиях, Вильгельма Завоевателя и Жоффруа Плантагенета, они получили от своих предков в наследство традицию власти, которую поддерживали, несмотря на успехи папства и усиление григорианского духа. Генрих II и Ричард воспретили папским легатам въезд в свои земли, противодействовали захватам, поощряемым новым каноническим правом, поддерживали свои притязания на вмешательство в выборы, даже в почти независимых крупных феодах, как например виконтство Лиможское[417].

В Нормандии, несмотря на такую тиранию, нормандские епископы проявляли по отношению к Плантагенетам такую преданность, которую только сумасбродства Иоанна Безземельного могли поколебать[418]. Напротив, в Пуату и в Аквитании духовенство сопротивлялось, сначала потому, что вообще власть Плантагенетов не была там твердо обеспечена, а также следствие того, что Людовик VI поколебал здесь авторитет государя, когда добивался содействия церкви браку его сына с Алиенорой: он предоставил архиепископу Бордо, епископам Пуатье, Перигё, Ангулема, Сента и Ажана «полную каноническую свободу для выборов епископов и аббатов, без обязательства оммажа, присяги и верности»[419]. В результата получилось то, что архиепископ Бордосский, Жоффруа дю Леру, смотрел на себя, как на независимого государя, и воображал, что может царствовать над Борделэ. Генриху II и Ричарду часто удавалось овладеть выборами и провести своих кандидатов. Но именно в Бордо, Лиможе, Пуатье происходили конфликты, совершались насилия, грубые изгнания. Иоанн Безземельный, по внушению Алиеноры, решил отдаться под покровительство Бордосского архиепископа, Ильи де Мальмор; этот человек, в сущности, очень мало достойный одобрения, остался верен Иоанну и содействовал тому, чтобы он сохранил за собой Аквитанию[420].

Между Плантагенетами и заморской буржуазией не было искреннего союза. Даже в Нормандии они отмеривали свои уступки довольно скупо. Коммуны они учреждали только для того, чтобы иметь солдат[421].

Уже давно короли Англии помышляли о том, чтобы наделить специальными вольностями города, которые по своему положению охраняли подступ к Нормандии и группировались вокруг какого-нибудь замка. Таким был построенный Генрихом I на границе город Вернейль[422], который в свое время с такой силой отобьет атаки Филиппа-Августа, или Бретейль — важное укрепление, созданное Вильгельмом Завоевателем; кутюмы этого города послужили образцом для сеньоров, основывавших города на границах Уэльса[423]. Но для характеристики политики Плантагенетов в этом отношении типичной является история Руана. Руан получил полезные привилегии судебного порядка, финансового, экономического, но без права самоуправления, по хартиям Генриха I, Жоффруа и Генриха Плантагенета. Около 1170 г. он принял титул «коммуны», и были составлены его «установления» (Etablissements)[424], столь знаменитые в истории городских вольностей. Но этот титул «коммуны» в отношении Руана является довольно обманчивым: государь сохранял право высшего суда (haute justice), сам избирал мэра из представляемого ему списка кандидатов, контролировал муниципальную администрацию. С другой стороны, жители этого города несут строго определенные военные обязанности. Мэр является начальником милиции; когда он, по приказанию короля, созывает людей коммуны и ведет их в поход, никто не смеет ослушаться:

«Если коммуна должна выступить за пределы страны, по приказанию короля или его юстициария, мэр и эшевены назначат тех, кто должен будет охранять город; тот, кого после выступления найдут в городе, будет уличан оставшимися для охраны города и представлен в распоряжение мэра и эшевенов на предмет разрушения его дома или присуждения к штрафу в 100 шиллингов, если у него нет дома. Если в то время, когда коммуна находится в походе, кто-нибудь уйдет без разрешения мэра и эшевенов, то он также поступит в их распоряжение»[425].