У Филиппа-Августа явилась мысль увеличить число этих, ревизий, предложить совершающим объезд советникам оставаться на долгое время для того, чтобы творить суд и наблюдать за поступлением доходов; так мало-помалу возник институт, который должен был лучше содействовать успехам капетингской монархии, институт бальи[456]. Время его учреждения невозможно установить точно, тем более, что термин bailivus употреблялся в смысле вообще агента и должен был еще долго сохранять это неопределенное значение. Однако за — время с 1184 по 1190 г. имеется около пятнадцати писем Филиппа к своим «прево и бальи»[457], и мы, думается нам, имеем право считать, что здесь дело идет о бальи, делегируемых курией для суда[458] и надзора за прево. Все эти письма имеют целью защищать церкви и аббатства; можно предположить, что одним из мотивов создания этого учреждения и было недовольство духовенства, недостаточно защищенного от грабительства прево и часто ими притесняемого.

Но решающим документом в этом отношении является июньский укав 1190 г., содержащий в, себе Завещание, обнародованное Филиппом перед своим отправлением в Святую Землю. Представляется несомненным, что институт бальи именно при этом получает силу и определенность, которых он раньше не имел. В известном количестве земель, «обозначенных собственными именами», король учредил бальи. Каждый месяц они будут устраивать судебное собрание, в котором жалующиеся найдут немедленно правосудие, и права короля будут охранены; следуемые королю штрафы будут записаны. На трех сессиях, которые ежегодно будут устраиваться в Париже регентами, бальи будут докладывать о делах своих округов. В каждом превотстве они назначат четырех верных людей (prudhommes), мнение которых будут всегда спрашивать; в Париже их будет шесть. Прево не могут быть сменены властью бальи, ни бальи — регентами без утверждения короля, за исключением важных случаев[459].

По возвращении Филиппа во Францию, за время с 1191 по 1201 г., мы видим бальи действующими в Орлеане, Сансе, Этампе и, в особенности, в землях, вновь присоединенных или угрожаемых: в Артуа, Вермандуа, Бурже, Жизорэ. Они носят различные названия: бальи, офисье, асессор, юстициарий, коннетабль. Это — рыцари, принадлежащие к семьям, которые будут доставлять королевской власти в ХIII в. многочисленных администраторов, как Бетизи, Ла-Шапель[460]; в этом отношении уже создается традиция.

Это дело, по нашему мнению, внушено Филиппу-Августу и его советникам англо-нормандскими учреждениями[461]. Это даже очевидно. В первые годы царствования Филиппа Генрих II доказал себя дружески расположенным к этому молодому королю, который впоследствии будет так безжалостно травить его; они устраивали свиданья, сообща издали указ в 1184 г.[462] Сыновья Генриха живали при французском дворе. Нормандией, Анжу, Аквитанией управляли сонеталы, являвшиеся крупными бальи, которым был поручен надзор за местными чиновниками, и Капетинги это хорошо знали; у Людовика VII, когда он был герцогом Аквитании, существовали сенешалы[463]. Ежемесячное судебное собрание является учреждением нормандским. Но капетингские бальи еще более похожи на разъездных судей и шерифов Англии; они соединяют в себе обязанности тех и других: как разъездные судьи, они являются от Curia regis и группируются в коллегии, чтобы творить суд и поддерживать прерогативы и права короля; как шерифы, они являются представителями короля, получают от него инструкции, наблюдают за его финансами, отдают ему отчет в том, что происходит. Четыре человека от превотства — это четыре человека, представляющие township в курии графства. Таким образом, оправдывается, по этому определенному пункту, утверждение Рауля Диси[464], что Филипп заимствовал администрацию у Генриха II.

Главней задачей бальи все более и болею являлось обеспечить исправное ведение финансовых дел. Но надо было также изыскивать новые источники доходов. Людовик VII сравнивая свою скромную жизнь с жизнью короля Англии, говорил: «у нас, французов, только хлеб да вино, и мы и этим довольны»[465]. Филипп-Август находил такую бедность невыносимой и искал способов ввинти из нее.

Пропорционально сделанным присоединениям увеличивались и доходы от домена — всякого рода платежи, налоги взамен повинностей, — обычно находящиеся на откупе у прево. Право постоя и содержания (droit de gIte et de procuration), T. e. право, которое, по древним традициям, предоставлялось королю во время его путешествий, особенно в некоторых церковных землях, жить и кормиться самому и его свите, — это право начинало уже в те времена выкупаться за определенный ежегодный налог. Дорожные пошлины (péages), рыночные (tonlieux), сборы с евреев давали значительные доходы; наконец, существовали штрафы и доходы от суда, канцелярские пошлины, прибыль от чеканки монеты[466]. Этими доходами крупные бароны пользовались в своих княжествах совершенно так же, как Людовик VII и Филипп в королевском домене. Но в качестве патрона большого количества епископств и аббатств вне пределов домена король имел доходы, выходившие из рамок сеньориальных, и уже до начала царствования Филиппа-Августа было бы не вполне правильно говорить, что в финансах Капетингов не было ничего монархического. Регалия, получаемая во время вакантности епископской или аббатской кафедры, могла быть так стеснительна, что церковь стала добиваться ее выкупа[467]. Если не считать английского короля, то ни один крупный вассал не располагал таким обширным правом регалии. На основании именно этого права и престижа короны Филипп требовал от аббатств значительных денежных подарков или же допуска его монеты в их владения[468]. Наконец, король в качестве верховного сюзерена теоретически имел право взимать «рельеф» — пошлину при каждой перемене владельца лена, который тот держал непосредственно от него. Филипп-Aвгуст, начиная с эпохи, изучаемой здесь, стал требовать осуществления этого права. В 1192 г., пользуясь благоприятными обстоятельствами, он потребовал от нового графа Фландрии «рельеф» в размере 5 000 марок серебром труасского веса, что равнялось годовому доходу с этого лена, а с Рено де Даммартена, утвержденного во владении графством булонским, — «рельеф» в 7 000 арраских ливров. В 1199 г. граф Неверский заплатил «рельеф» в 3 000 марок серебром труасского веса. В 1200 г., при заключении договора в Гулэ, Иоанн Безземельный обещал уплатить «рельеф» в 20 000 марок стерлингов[469]. Очень трудно, особенно в период потрясений в области монетного дела, к которому относится изучаемое нами время, дать представление о покупательной силе денег в средние века. Но можно отметить для сравнения, что Филипп обещал консулам Генуи за три года перед этим 5 850 марок за то, чтобы его перевезли в Святую Землю с 650 рыцарями, 1 300 оруженосцами, 1 300 лошадьми с оружием, багажом и продовольствием[470].

Король имел также право получать феодальную «помощь» (aide) деньгами в четырех случаях (выкупа короля из плена, посвящения в рыцари старшего сына, выдачи замуж дочери, крестового похода). Это был настоящий налог. Но история «помощи» на крестовый поход при Людовике VII и Филиппе-Августе не позволяет думать, что тогда уже настало время для установления королевской подати во Франции. Эта история, которую нужно сопоставить с историей субсидий, испрашивавшихся Филиппом Красивым у трех сословий, является к тому же очень интересной и тем более любопытной, что такая «помощь» получила в XII в. характер международный. На ней следует остановиться.