Александр Иванович Одоевский 1802–1839 Элегия на смерть А.С. Грибоедова Где он? Кого о нем спросить? Где дух? Где прах?.. В краю далеком! О, дайте горьких слез потоком Его могилу оросить, Ее согреть моим дыханьем; Я с ненасытимым страданьем Вопьюсь очами в прах его, Исполнюсь весь моей утратой, И горсть земли, с могилы взятой, Прижму – как друга моего! Как друга!.. Он смешался с нею, И вся она родная мне. Я там один с тоской моею, В ненарушимой тишине, Предамся всей порывной силе Моей любви, любви святой, И прирасту к его могиле, Могилы памятник живой… Но под иными небесами Он и погиб, и погребен; А я – в темнице! Из-за стен Напрасно рвуся я мечтами: Они меня не унесут, И капли слез с горячей вежды К нему на дерн не упадут. Я в узах был; – но тень надежды Взглянуть на взор его очей, Взглянуть, сжать руку, звук речей Услышать на одно мгновенье — Живило грудь, как вдохновенье, Восторгом полнило меня! Не изменилось заточенье; Но от надежд, как от огня, Остались только – дым и тленье; Они – мне огнь: уже давно Все жгут, к чему ни прикоснутся; Что год, что день, то связи рвутся, И мне, мне даже не дано В темнице призраки лелеять, Забыться миг веселым сном И грусть сердечную развеять Мечтанья радужным крылом. 1829, Чита Узница Востока
Как много сильных впечатлений Еще душе недостает! В тюрьме минула жизнь мгновений, И медлен, и тяжел полет Души моей, не обновленной Явлений новых красотой И дней темничных чередой, Без снов любимых, усыпленной. Прошли мгновенья бытия, И на земле настала вечность. Однообразна жизнь моя, Как океана бесконечность. Но он кипит… свои главы Подъемлет он на вызов бури, То отражает свод лазури Бездонным сводом синевы, Пылает в заревах, кровавый Он брани пожирает след, Шумя в ответ на громы славы И клики радостных побед. Но мысль моя – едва живая — Течет, в себе не отражая Великих мира перемен; Всё прежний мир она объемлет, И за оградой душных стен — Востока узница – не внемлет Восторгам западных племен. 1829, Чита «Как сладок первый день среди полей отчизны…» Как сладок первый день среди полей отчизны, На берегах излучистой Усьмы! Опять блеснул нам луч давно минувшей жизни И вывел нас из долгой скорбной тьмы… Мы ожили! Наш взор тонул в зеленом море Родных полей, и рощей, и холмов. Там горы тянутся, тут в живописном споре С лазурью струй сень пышная лесов. Усьма то скроется в лесу, то вновь проглянет, Одета, как невеста, в блеск небес, В объятья кинется, а там опять обманет Склоненный к ней, в нее влюбленный лес. Тут как дитя шалит: то с мельницей играет И резвится, как белка с колесом, То остров срядит и, его объемля, засыпает, Как мысль любви, застигнутая сном; И сладкий сон ее сияет небесами, Всей прелестью осенних ясных дней, Пока она опять разгульными струями Не побежит вдоль рощей и полей. И может ли что быть милее и привольней Обзора мирного приятных этих мест, Где издали блестит на белой колокольне, Манит, как жизни цель, отрадный Спасов крест? Сентябрь 1837 «Куда несетесь вы, крылатые станицы…» Куда несетесь вы, крылатые станицы? В страну ль, где на горах шумит лавровый лес, Где реют радостно могучие орлицы И тонут в синеве пылающих небес? И мы – на Юг! Туда, где яхонт неба рдеет И где гнездо из роз себе природа вьет, И нас, и нас далекий путь влечет… Но солнце там души не отогреет И свежий мирт чела не обовьет. Пора отдать себя и смерти и забвенью! Но тем ли, после бурь, нам будет смерть красна, Что нас не Севера угрюмая сосна, А южный кипарис своей покроет тенью? И что не мерзлый ров, не снеговой увал Нас мирно подарят последним новосельем; Но кровью жаркою обрызганный чакал Гостей бездомный прах разбросит по ущельям. Октябрь – декабрь (?) 1837 Александр Ардалионович Шишков 1799–1832 Три слова, или Путь жизни «Тяжка мне, страдалец, кручина твоя, Приятно помочь в огорченье, — Но помни три слова, в них тайна моя: Надежда, готовность, терпенье. Без них ты собьешься с дороги в степи И цели своей не достигнешь, Иль в мрачной темнице, на тяжкой цепи, Печальною жертвой погибнешь. Уж многих я видел в дремучих лесах, Все мчались к таинственной цели; Но скоро их обнял и трепет и страх, И кости гостей забелели». И путник-страдалец свой крест лобызал, И дальше пустился в дорогу; Он помнил три слова, их старец сказал, Три слова, приятные Богу. И путник сокрылся в туманной дали; Три слова – и в прах привиденье, И к цели желанной его довели Надежда, готовность, терпенье. <1828> |
