И тамо Господь Кн. Царств 3, гл. 19, ст. 11 и 12 И был к нему от Господа глагол И так вещал: «Воздвигнись в день грядущий И там, в горах, покинув темный дол, Пред Богом стань, – и пройдет Всемогущий!» И се! возник в пустыне крепкий дух, Великий ветр, и гласом завыванья Наполнил прозорливца грудь и слух И члены облил мразом содроганья. И с корнем кедры вырывая вон, И морем праха тьмя лицо лазури, И скалы раздирая, мчится он; Но Бог не в нем, Господь не в духе бури. По вихре трус, и будто океан Волнуется Иуды край священный, Шатнулся и колеблется Ливан, Как муж, вином столетним упоенный. Но и не в трусе Бог. И глубь земли Разверзлася, и пламенного тока Густые волны, хлынув, потекли; Но Господа не видит взор пророка. Огонь потух, и замер треск и гром (Так умолкает звонкий конский топот, Теряясь постепенно), и потом Пронесся в мир прохлады тонкий шепот: И шепот тих, и сладостен, и мал, И Бога тут узнал предвозвеститель, Лицо закрыл и Господу предстал И рек: «Тебе я внемлю, Вседержитель!» 24 марта 1835 19 октября 1836 года
Шумит поток времен; их темный вал Вновь выплеснул на берег жизни нашей Священный день, который полной чашей В кругу друзей и я торжествовал… Давно! – Европы страж, седой Урал, И Енисей, и степи, и Байкал Теперь меж нами. – На крылах печали Любовью к вам несусь из темной дали. Поминки нашей юности – и я Их праздновать хочу, – воспоминанья, В лучах дрожащих тихого мерцанья, Воскресните! – Предстаньте мне, друзья; Пусть созерцает вас душа моя, Всех вас, Лицея нашего семья! Я с вами был когда-то счастлив, молод, — Вы с сердца свеете туман и холод! Чьи резче всех рисуются черты Пред взорами моими? Как перуны Сибирских гроз, его златые струны Рокочут… Пушкин! Пушкин! это ты! Твой образ – свет мне в море темноты; Твои живые, вещие мечты Меня не забывали в ту годину, Как пил и ты, уединен, кручину! Тогда и ты, как некогда Назон, К родному граду простирал объятья; И над Невой затрепетали братья, Услышав гармонический твой стон: С седого Пейпуса, волшебный, он Раздался, прилетел и прервал сон, Дремоту наших мелких попечений, И погрузил нас в волны вдохновений! О брат мой! много с той поры прошло, Твой день прояснел, мой – покрылся тьмою; Я стал знаком с Торкватовой судьбою — И что ж? опять передо мной светло; Как сон тяжелый, горе протекло; Мое светило из-за туч чело Вновь подняло – гляжу в лицо Природы; Мне отданы долины, горы, воды! И, друг! хотя мой волос поседел, Но сердце бьется молодо и смело: Во мне душа переживает тело, Еще мне Божий мир не надоел. Что ждет меня? Обманы наш удел, Но в эту грудь вонзилось много стрел; Терпел я много, обливался кровью: Что, если в осень дней столкнусь с любовью? 1836 19 октября 1837 года Блажен, кто пал, как юноша Ахилл, Прекрасный, мощный, смелый, величавый, В средине поприща побед и славы, Исполненный несокрушимых сил! Блажен! лицо его всегда младое, Сиянием бессмертия горя, Блестит, как солнце вечно золотое, Как первая эдемская заря. А я один средь чуждых мне людей Стою в ночи, беспомощный и хилый, Над страшной всех надежд моих могилой, Над мрачным гробом всех моих друзей. В тот гроб бездонный, молнией сраженный, Последний пал родимый мне поэт… И вот опять Лицея день священный; Но уж и Пушкина меж вами нет! Не принесет он новых песней вам, И с них не затрепещут перси ваши; Не выпьет с вами он заздравной чаши: Он воспарил к заоблачным друзьям. Он ныне с нашим Дельвигом пирует. Он ныне с Грибоедовым моим: По них, по них душа моя тоскует; Я жадно руки простираю к ним! Пора и мне! – Давно судьба грозит Мне казней нестерпимого удара: Она того меня лишает дара, С которым дух мой неразрывно слит! Так! перенес я годы заточенья, Изгнание, и срам, и сиротство; Но под щитом святого вдохновенья, Но здесь во мне пылало Божество! Теперь пора! – Не пламень, не перун Меня убил; нет, вязну средь болота, Горою давят нужды и забота, И я отвык от позабытых струн. Мне ангел песней рай в темнице душной Когда-то созидал из снов златых; Но без него не труп ли я бездушный Средь трупов столь же хладных и немых? 1838 Участь русских поэтов
Горька судьба поэтов всех племен; Тяжеле всех судьба казнит Россию: Для славы и Рылеев был рожден; Но юноша в свободу был влюблен… Стянула петля дерзостную выю. Не он один; другие вслед ему, Прекрасной обольщенные мечтою, Пожалися годиной роковою… Бог дал огонь их сердцу, свет уму, Да! чувства в них восторженны и пылки, — Что ж? их бросают в черную тюрьму, Морят морозом безнадежной ссылки… Или болезнь наводит ночь и мглу На очи прозорливцев вдохновенных, Или рука любовников презренных Шлет пулю их священному челу; Или же бунт поднимет чернь глухую, И чернь того на части разорвет, Чей блещущий перунами полет Сияньем облил бы страну родную. 28 октября 1845 |
