– И как думаете, почему мне приглянулась именно ваша кандидатура? – осторожно спросил учитель.

Был у нее и другой ответ на этот вопрос – неприятный, подлый, недостойный ее. Его она принимать не хотела, хотя в глубине души понимала: скорее всего, это правда. Вдохнув побольше воздуха, Лили рискнула озвучить эту теорию:

– Генджи не нужен соавтор, чтобы написать эту работу, ведь он достаточно умен для этого. Но, так как правила предусматривают наличие двух-трех человек, вам пришлось найти для него такого соавтора, который проигрывал бы ему по умственным способностям. Несмотря на мое упрямство, меня легко склонить на свою сторону. Тем более, однажды я уже сорвалась с участия, и вы, возможно, ожидали, что это случится вновь.

Выпалив эту тираду, Лили замолчала, чувствуя, как у нее страшно горят щеки и кончики ушей. Она бросила взгляд на окно, впервые радуясь, что сюда проникает так мало света. Если бы Токутаро пригляделся к ней внимательнее, он бы заметил, как неистово полыхает от стыда ее лицо.

– В правилах действительно написано, что конкурсные работы должны быть написаны в небольших группах, – подтвердил Токутаро. – Однако вместо вас я мог бы взять ученика послабее или кого-то, кто точно будет меньше упрямиться, нежели вы. Почему-то я все равно выбрал вас.

– Я сама не понимаю, почему.

Краем глаза она заметила, что Токутаро шарит рукой под столом. Она не успела ничего подумать, так как рука его тотчас выскользнула и спокойно, как ни в чем не бывало, легла на столешницу.

– Все дело в том, – начал он медленно, – что вы согласились. Это и отличает вас от других. Я знал, что вы непременно согласитесь, кого бы я ни предложил вам в напарники, а все потому, что вы очень хотели доказать всем свое превосходство. Классическое стремление для одержимого.

– Простите, что? – задумавшись, она прослушала его фразу, ухватившись лишь за последнее слово, показавшееся ей странным.

– Какое у вас было желание? – резко перебил ее Токутаро, вновь опуская руку.

Лили стала медленно пятиться, но первая парта преградила ей путь, и она испуганно застыла, почувствовав прикосновение стола к своей пояснице.

– Я… я не понимаю.

– Вы же не по доброте душевной согласились, – пояснил учитель. – У вас же было желание?

– Да… было желание доказать… что я могу написать эту работу и не ударить лицом в грязь!

Она услышала, как он тихо усмехнулся, и ее это встревожило. Почему он усмехается? К чему он вообще ведет?

– Надо же, жажда власти, достойная настоящего правителя, – проговорил Токутаро и встал из-за стола. – К сожалению, не смогу исполнить ваше последнее желание.

Лили слишком поздно заметила продолговатый предмет, зажатый в его руке. Едва он вышел из-за стола, как Лили в ужасе поняла, что в руке он держит внушительную деревянную биту. Она вскрикнула от ужаса и бросилась к двери, но едва ладонь коснулась ручки, как Токутаро с размаху огрел ее по голове, отчего ноги у Лили подкосились и она рухнула на пол, теряя ориентацию в пространстве.

Острая боль обожгла затылок, а в следующее мгновение второй удар выбил последние остатки сознания, лишая и боли, и ощущений, и каких-либо желаний.

Он не помнил, что делал сегодня, не помнил, что и кому говорил, весь этот день, казалось, стерся из памяти, не оставив ни шрама, ни следа. Хидео брел домой, силясь вспомнить хоть что-нибудь из событий прожитого дня, но всякий раз в его сознании вставала глухая стена, за которой – он чувствовал это как никогда отчетливо – не было ничего, кроме всепоглощающей тьмы.

Странное это было чувство, чужеродное; раньше он не страдал провалами в памяти, но тогда у него не было потребности в том, чтобы игнорировать неумолимо идущий процесс жизни. Ему казалось, что все, что он делает, совершенно бессмысленно, и ничто теперь не имеет значения.

После сна, приснившегося ему накануне, Хидео понял, что его тоже затянуло в петлю, как это случилось с Мичи, но причину попадания сюда понять он не мог. Раскрывать тайну убийств он не стремился, напротив, всегда держался в стороне, предполагая, что с этим справятся более опытные люди. Когда в это дело полез Генджи, Хидео не на шутку встревожился, ведь его друг, не зная меры, мог втянуть в расследование и его самого. Почему Хидео так отчаянно хотелось держаться поодаль? Он и сам бы не мог сказать. Просто его остро душило чувство, что любое его действие что-нибудь непременно сломает, и Хидео не хотел становиться причиной разрушений, какими бы незначительными они ни были.

Именно поэтому, когда телефон стал разрываться от звонков Генджи, Хидео не сразу принял вызов.

– Что случилось? – недовольно поинтересовался он, раздражаясь от того, что Генджи в который раз потревожил его.

– Ты сейчас где? – быстро спросил Генджи – так быстро, что смысл сказанных слов дошел до Хидео не сразу.

– Иду домой… – медленно ответил Хидео, постепенно сбавляя шаг.

Генджи был холоден и спокоен, но то, насколько его тон казался ровным и твердым, заставило Хидео инстинктивно замедлиться, а затем и вовсе остановиться. Нехорошее предчувствие, не покидавшее Мацумура ни на мгновение с самого утра, обострилось с новой силой. Он терпеливо ждал распоряжений Генджи, готовый выполнить любой приказ – теперь, когда тревога, мучившая Хидео весь день, перешла на мысли о Генджи, Хидео понял, что все, сделанное им, было не напрасно. Да, он не все делал идеально, иногда предпочитая бездействовать, но сейчас, как только ориентир стал понятнее, Хидео был готов на любую авантюру.

– Послушай, – начал Генджи отрывисто. – Отец узнал. Я под домашним арестом. Мне нужна твоя помощь.

В кармане у Хидео лежала чаша – атрибут архетипа, нужный для того, чтобы переходить из цикла в цикл без обнуления памяти. И если именно наличие этого атрибута делает победу возможной, Хидео сделает все, чтобы победить.

В конце концов, зачем противиться судьбе, если от нее все равно не уйти?

– Что я должен делать? – спросил Хидео, резко разворачиваясь в противоположную сторону, к дому Генджи.

– Иди ко мне, но постарайся обойти дом так, чтобы не попасть в поле видимости фасада. Ты можешь обойти дом по правой стороне, там тропинка есть, но она очень узкая, и тебе нужно пригнуться, чтобы твоя голова не засветилась в окнах. Сможешь?

– Постараюсь. Будь на связи.

Хидео добежал до дома друга и сразу заметил, что в прихожей горит свет. Осмотрев дом, Хидео не сразу приметил небольшую тропинку, уже почти целиком заросшую высокой травой. Судя по всему, именно о ней говорил Генджи. Держась от дома на почтительном расстоянии, Хидео стал медленно обходить его, не сводя взгляда с тропинки, чтобы ее впоследствии не потерять. Генджи на той стороне провода молчал, Хидео слышал лишь тихое дыхание друга, с головой выдававшее его нетерпение.

Хидео пригнулся так низко, как только позволяли ноги в полуприседе и спина. Продвигался он осторожно, боясь лишним шумом возбудить излишне подозрительного хозяина. Когда Хидео обошел дом сбоку и продвинулся в глубину дворика, в окне второго этажа он увидел фигуру, здорово его напугавшую. Он замер, отчаянно стараясь слиться с травой, однако человек, чей черный силуэт отчетливо проступал в стекле, как будто давно приметил его и смотрел так пристально, что Хидео затрясся от страха.

– Это ты что ли там на меня смотришь? – едва слыша себя, очень тихо прошептал Хидео.

– Да.

– Идиот! Напугал до ужаса!

– Хорошо, что ты добрался без приключений, – похвалил Генджи, и тут в его голосе впервые проскочила нервозность. – В гараже есть лестница. Принеси ее и подставь к окну.

– Как я войду в гараж?

– Там дверь открыта. Иди быстрее и не шуми!

До этого момента Хидео даже не знал, что у них есть свой гараж. Видимо, отец Генджи так любил свою машину, что не рисковал оставлять ее припаркованной у дома.

Осторожно пробираясь к небольшому сооружению, Хидео заметил, что помимо широкого въезда, расположенного у дороги, сбоку находилась еще одна небольшая дверь, сквозь которую можно было протащить лестницу.