– Ты как? – спросил Генджи, проходя в дом. – Выглядишь потрепанным.

– Так и есть.

Они прошли в гостиную и сели на диванчике. Хидео смотрел на свои руки, крепко сцепленные в замок. Ему казалось, что таким образом он еще может унять сотрясавшую его дрожь.

– Рассказывай, что у тебя там за проблема, – протянул Генджи, откинув голову.

– Да так, ничего особенного… Я был на вечеринке у Хамады-сан вчера. Мы неплохо посидели, а потом, когда я собрался идти домой, я случайно встретил какую-то женщину: она заговорила меня, схватила меня за руку и повела куда-то. Самое ужасное, что я абсолютно не помню, как это было. Когда я пришел в сознание, я оказался в своей комнате совсем один.

– В комнате что-то изменилось?

– Вещи вытащены из шкафа и раскиданы по всей комнате. Окно открыто, но его открывал не я. И не мама. Да и кто в здравом уме будет открывать холодной ночью окно?

– Любопытно, – Генджи, впав в глубокое раздумье, прикоснулся указательным пальцем кончика носа. – Ты уже убрался там?

– Нет. Хочешь взглянуть?

– Хочу.

Они прошли в комнату, причем Генджи вошел первым, обогнав Хидео на полшага. Заглянув в комнату, он придирчиво осмотрел все, включая стоящие на стеллаже томики манги. Внимательно рассмотрев ручки шкафа и окна, Генджи спросил:

– Отпечатки были?

– С окна снял. – Хидео показал другу два кусочка скотча. – Ну… попытался снять. Но что нам это дает? Это мог быть кто угодно!

– Включая тебя и твою мать, – задумчиво добавил Генджи, рассматривая скотч.

– Это не мой отпечаток, я сравнил. Мама сказала, что не трогала окно. Она даже возмутилась, что всю ночь оно было открыто.

Генджи поднес отпечаток к свету так, чтобы как можно точнее увидеть узор.

– Что ты там смог сравнить? – проговорил он, щурясь. – Рисунок плохо виден.

Хидео лишь пожал плечами. Идея с отпечатками его больше не вдохновляла – как они собираются найти того, кто побывал в его комнате, имея на руках только один-единственный след, снятый в домашних условиях неопытным человеком?..

– Вот что, – заключил вдруг Генджи, кладя скотч в пластиковый зип-пакетик, – я это отдам отцу, он посмотрит и точно скажет, твой отпечаток или не твой. Тогда у вас появятся основания для заявления.

– Какого заявления?

– Проникновение на частную территорию. Все, Хидео, пошли, меня раздражает этот бардак, – махнул рукой Генджи, выходя из комнаты. – У тебя, случаем, нет никаких ранений или синяков?

Неосознанно Хидео потянулся к голове, как будто там, в затылке, сохранялся еще отголосок сильнейшей боли от удара тупым предметом. Но боли не было – вообще никаких ощущений, его ведь никто не бил, и он не падал, не разбивал себе ничего до крови. Тело… совсем не болело.

– Нет, – ответил он как-то неуверенно.

– Нет? Точно?

– Точно нет.

Они вновь сели в гостиной, но на этот раз Генджи уже не был так беспечен и ленив, как тогда, когда только зашел в дом. Хидео буравил взглядом горчичного цвета стены. Каждый раз, когда он задумывался о минувшей ночи, стальная холодная рука точно сжимала горло, перехватывая дыхание. В желудке образовался тугой комок, который хотелось выплюнуть.

– Прогнозы неутешительные, – подал голос Генджи. – Ты ничего не помнишь ровно с того момента, как тебя взяли за руку. Но ты все еще должен помнить женщину, которую встретил. В ней что-то было необычное?

– Ничего, кроме ее яркого и вызывающего вида. Я думал, она…

– Не продолжай. Что-то необычное заметил во время вечеринки? Может, тот парень с хвостиком куда-то отходил?

Хидео вдруг резко взглянул на Генджи, мгновенно теряя дар речи. Обычно он пропускал слова друга мимо ушей или же слушал вполуха, не придавая особого значения тому, что тот говорит. Но сейчас, когда ситуация касалась самого Хидео, любой вопрос или фраза Генджи проникали глубоко в его сознание, заставляя нервно вздрагивать от каждого слова.

Энтузиазм Генджи, который тот испытывал по отношению к любой мало-мальски интересной тайне, утомлял Хидео. Если Генджи чем-то увлечется, то обязательно прожужжит все уши первому встречному, а в особенности – ему.

Стало страшно, даже не столько от того, что Генджи упомянул Сабуро, сколько от осознания, что друг напомнил это имя, несмотря на то, что сам он отсутствовал на вечеринке.

– Откуда… – задыхаясь, выдавил Хидео. – Откуда ты знаешь?

– Знаю что? О том парнишке с вашей вечеринки? Я следил за ним, потому что он следил за мной. Так он делал что-то странное?

– Н-нет, не то чтобы… он просто вышел с Рокэсан на улицу. Потом они вместе вернулись.

При этих словах Генджи весь как-то напрягся. Он не подал виду, что эта информация взволновала его, но не свойственная ему нервозность вдруг выдала его с головой.

– Ясно, – пробормотал Генджи, смотря в сторону. – Значит, до истерики Рокэ дело не дошло?

– Нет, – жестко отрезал Хидео. – Но когда мы чуть позже с ней вышли на улицу, я заметил стоящего в темноте человека. На него не падал свет фонарей, так что я не мог его рассмотреть. Но он точно смотрел на нас двоих.

– Где он стоял?

– Со стороны «Мизуми». Мы с Рокэ-сан стояли через дорогу, под фонарем.

– Зачем через дорогу?

– Ну… Рокэ-сан стало нехорошо и она…

– Ясно, разрыдалась. – Эта новость заставила Генджи криво ухмыльнуться. – Неудивительно. Она ничего не заметила?

– Нет. Я ей не сказал.

– Как вы возвращались домой?

– Я оставил ее с Мичи, она пообещала вызвать Рокэ-сан такси.

– Мичи? – Генджи гадко усмехнулся. – И давно ты ее по имени называешь?

Хидео замер, со смесью удивления глядя на друга. Он и сам не заметил, как легко с языка соскочило ее имя!

– Я случайно, – быстро проговорил он, пряча краснеющее лицо в ладони. – Меня так угнетает эта ситуация. Добралась ли Рокэ-сан до дома? Что, если я своим уходом поставил под угрозу их обеих?

– Прогуляться не хочешь, чувак? – спросил Генджи. – На воздухе легче думается.

– Пошли, – согласился Хидео, вставая с дивана.

– Только сгоняем за Кобальтом. Я его еще не выгуливал.

Сегодня в храм она пошла одна – просто вышла из дома, тихонько прикрыв за собою дверь, чтобы не разбудить родителей и брата. Никаких предупреждений или просьб, только она наедине со своей верой. Из дома взяла немного абураагэ и риса – хотела задобрить верных лис Инари прежде, чем станет молиться.

Лили шла торопливо, будто очень боялась, что ее догонят и силой вернут обратно, в душный неприветливый дом, где есть место только для склок и скандалов. Она спустилась с пригорка, по щебенке прошла до дальних одиночных домиков, затем свернула направо, прямо к возвышающимся над землей кармазинным ториям. Краска кое-где уже облупилась, оставив на шероховатой поверхности дымчато-серые островки металла. Лили прошла под ториями, с каждым сделанным шагом теряя былую решимость.

Зачем она пришла сюда? Ради чего ей молиться богине и подносить кицунэ еду? Лили и раньше приходила сюда, молилась вместе с мамой за благополучие семьи, но ничего путного так и не добилась – семья, как рассохшееся дерево, разваливалась, не оставляя даже призрачной надежды на воссоединение.

Быть может, Лили хотела просто поговорить с Инари, не прося ее о милости, ничего такого, лишь только поговорить, спросить, возможно, почему все так получилось? Почему не исполнила она желание Лили, которое та повторяла из раза в раз, каждую неделю, каждый месяц и год? Почему еда не помогла расположить к себе кицунэ, почему Инари не выслушала их просьб?..

Сразу за ториями расположился небольшой храм с внушительным каменным алтарем, который охраняют такие же каменные лисы. Раньше они были раскрашены в бело-красные оттенки, но здесь краска тоже частично слезла, обнажив серый безжизненный камень на выступающих поверхностях.

Взойдя на горку, Лили застыла от неожиданности – прямо так, сжимая бумажный пакет в руках. Над алтарем склонилась Мичи, одетая в синее кимоно. Сложив руки в молитве и блаженно прикрыв глаза, она едва заметно шевелила губами. Лили стало неловко – девушка не ожидала, что в этот ранний час кто-то еще придет чествовать Инари. Ей захотелось уйти, как можно скорее скрыться, чтобы вновь не встречаться с внимательным и глубоким взглядом темных глаз Мичи.