Развернувшись, он поспешно скрылся в коридоре, оставив Генджи и Лили двоих в кабинете.

– Ты была в клубе оммедо? – спросил он, присаживаясь на краешек койки. – Одна?

Только теперь, приподняв голову над подушкой, Лили почувствовала, как сильно у нее болит и пульсирует голова.

– Да, – страдальческим тоном выдохнула она, прижимая прохладную ладонь ко лбу.

У нее не было сил отвечать ему, но Генджи, никогда не изменяющий своей дотошности, продолжал настойчиво наседать на нее:

– И что ты сказала им? Ты с Араи встречалась?

– Нет. Я… виделась с Кодомо.

– О, господи, это же еще хуже! Она ведь основатель клуба, могла сделать с тобой вообще все, что угодно!

– Прошу тебя… не кричи, – Лили поморщилась от боли. – Она поняла, что я… одержима.

Лицо Генджи при этих словах стало очень удивленным. Он редко позволял себе проявлять эмоции, но иногда они рвались из него против воли. Неосознанно Генджи схватил Лили за руку, сжав ее так сильно, что Лили вскрикнула, но Генджи, казалось, выпал из реальности в этот момент – он ничего не заметил, ничего не увидел, ничего не почувствовал, лишь продолжал сжимать ее руку, судорожно пытаясь подобрать слова, хоть сколько-нибудь способные выразить его чувства.

– Ты сошла с ума, – наконец, выдавил он, медленно возвращаясь к реальности. – Ты совершенно точно ополоумела!

– Признаю, это была… отчаянная выходка, – прокряхтела Лили, пытаясь вытащить руку из его болезненной хватки. – Кодомо сказала прийти в пятницу в клуб. Сама она кицунэ-цуки не… ай… не занимается, но во время пятничного собрания могут помочь другие члены клуба.

– Не ходи туда одна. Прошу тебя.

Лили с тоской взглянула на него: в глубине души ей хотелось рвать и метать, раз за разом посылая Генджи к черту, ведь это он втянул ее в расследование, которое ее даже никогда не интересовало. А теперь, когда он буквально сам подтолкнул ее к бездне, он хочет, чтобы она вернулась назад.

– Ты виноват в том, что я здесь, – сказала Лили суровым тоном, хотя взгляд ее по-прежнему выражал крайнюю степень жалости. – Но я не хочу на тебя злиться за это.

– Прости меня, – судорожно выдохнул он, прижимая ее ладонь к своей щеке.

– Ты хороший, – сказала она, постепенно забываясь в волнообразных пульсациях боли, – только упертый, как баран. Никогда не видела того, кто был бы таким же… упертым.

Он прикоснулся губами к тыльной стороне ладони, и боль немного отступила. Лили прикрыла глаза, ощущая, как боль, сконцентрированная в голове, тягучими потоками расплывается по всему телу.

«Это чужая кровь во мне пульсирует, – думала она, теряя сознание. – Внутри меня – чужая кровь».

С крыши открывался чудесный вид на сад, в котором Хидео любил подолгу засиживаться во время обеденного перерыва. Отсюда – сверху – все выглядело несколько иначе, и вид кустов, таких далеких и пышных, производил впечатление живописной картины, вышедшей из-под кисти художника-импрессиониста. Чуть смазанные розовые цветы, теряясь в темно-зеленой листве, заставляли сердце биться чуть чаще от нахлынувшего трепета.

Затылком Хидео почувствовал чей-то пристальный взгляд, устремленный на него – этого было достаточно, чтобы напрячь все мышцы. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто стоит сзади. Только один человек мог догадаться, что Хидео придет сюда.

– Решил узнать, что ты чувствовала, когда стояла здесь, – сказал Мацумура, засовывая руки в карманы и небрежно прогуливаясь вдоль края крыши, огороженного сеткой.

– Ничего я не чувствовала, – спокойно сказала Мичи, делая несколько шагов по направлению к нему. – Только шум в ушах и пустоту в сердце. Тебе все равно никогда не приблизиться к этим ощущениям.

Хидео обернулся, бросил на Мичи угрюмый взгляд, который она тут же парировала своим, серьезным и жестким. Они смотрели друг на друга несколько долгих секунд, практически не моргая. Хидео не знал, что сказать, Мичи не хотела ничего говорить.

– А мне все-таки кажется, что я знаю, что ты чувствовала, когда забралась сюда, – задумчиво проговорил Хидео, вновь устремив взгляд в сад. – Ты одинока, а мир безжалостен, и никто тебе не поможет, сколько бы ты ни ждала. Люди похожи на розы, которые мучит бесчувственный ветер. Ветер – это испытания, которые мы вынуждены терпеть, и ни в коем случае мы не должны сдаваться.

– А я не вытерпела и прогнулась, – холодно отрезала Мичи, по-прежнему не двигаясь с места.

Хидео тяжело вздохнул. Он и сам думал об этом, но не был уверен, что Мичи так легко признается в своей слабости. Теперь, когда она это сделала, ему захотелось как-то смягчить разговор.

– Я думал над тем, что ты мне сказала, – пробормотал Хидео, безразлично рассматривая разноцветные кусты внизу. – Про сны и то, что я связующее звено между всеми событиями. Я и сам чувствую, что не могу так просто проигнорировать все, что происходит, к тому же, есть много вещей, которые заставляют меня поверить твоим словам. Я, знаешь ли, кое-что понял.

Он выдержал паузу, чтобы узнать, как Мичи воспримет его слова, но никакой реакции не последовало. Ему показалось, что она вовсе ушла, однако оборачиваться, чтобы взглянуть на нее, он не стал.

– Ты хэнкан, я прав? – спросил он резко.

Спиной Хидео почувствовал, как Мичи вздрогнула – он не мог этого объяснить, но ему даже не нужно было смотреть на нее, чтобы понять, как сильно он напряг ее сказанными словами. Мичи, открыла рот и попыталась что-то сказать, но звуки перемешались у нее во рту, и наружу вышло только неразборчивое мычание.

– Значит, Тамака говорила про тебя, – вздохнул Хидео, вытаскивая из кармана чашу. – Она сказала, что если я не найду свой атрибут, твоя попытка спасти мир вновь обернется провалом.

Достав атрибут, он стал задумчиво вертеть его в пальцах, ощущая кожей каждую выпуклость и впадинку.

– Как давно он у тебя? – спросила Мичи.

– Сегодня утром обнаружил в сжатой ладони. Это как-то повлияет на твою миссию?

Мичи отвела взгляд в сторону.

– Не знаю, – тихо проговорила она.

– Что вообще делают эти атрибуты? – спросил Хидео. – И что значит чаша? Кому она принадлежит?

– Это ты должен был понять сам, – сказала Мичи. – Неужели ты до сих пор не понял, что означает твой атрибут?

Хидео взглянул на нее, чтобы удостовериться, что она не издевается. В ее лице сквозило непонимание – словно она поверить не могла в то, что Хидео такой тугодум. Это его возмутило.

– Мне ведь никто ничего не говорит!

В два шага Мичи приблизилась к нему и обхватила его лицо мягкими ладонями. Хидео инстинктивно дернулся в сторону, избегая близкого контакта, но Мичи не дала ему вырваться, сжимая голову так сильно, что ему показалось, будто она вот-вот ее размозжит.

– Есть два способа понять, что ты застрял в пространстве, – шепотом сказала она, приблизившись к его губам. – Первый: ты переживаешь одни и те же события снова, и снова, и снова, и так до тех пор, пока не выполнишь все необходимые условия для выхода. Второй: ты находишь свой атрибут.

Все время, пока она шептала, ее взгляд внимательно смотрел на Хидео в упор, и он чувствовал себя очень крохотным под влиянием этого беспощадного взгляда, которым Мичи буквально пожирала его лицо, его одежду, его тело.

– Хидео, – ее вкрадчивый голос проник в голову, смешиваясь с его собственными мыслями, – я не просто хэнкан. Я хэнкан в петле.

– Что? – одними губами произнес он, вновь пытаясь отстраниться.

Она не ответила, только неистово прижалась к его губам, не помня себя от охватившей все тело дрожи. Машинально Хидео подхватил ее за талию, исступленно обнимая, словно эта тактильность – последняя в их жизни и больше никогда не повторится.

Они не могли насытиться друг другом, пили с жадностью, смакуя губы, прижимаясь друг к другу так плотно, будто собираются стать одним целым.

Сознание у Хидео помутилось; он полностью обратился в одно большое чувство, настолько громадное и невыразимое, что обхватить его не смогла бы даже толпа. Ни одной мысли не проскочило в тот момент, пока он ее целовал – на некоторое время Хидео точно перестал существовать, выпал из реальности, застряв где-то на границе между жизнью и смертью. Все стало не важно; ему было совершенно все равно на то, кто он такой и кто она такая, стало плевать на атрибуты, на хэнканов и петли, весь мир сжался до размера крохотной точки – и точка эта сосредоточилась на губах Мичи, от которых Хидео не мог оторваться до тех пор, пока не почувствовал, что может задохнуться от нехватки воздуха.