– И хорошо, мне это как раз на руку, – твердо сказала Лили, стискивая его руку еще сильнее.

Хидео не ожидал такого ответа. Он, конечно, был рад тому, что Лили выбрала именно его кандидатуру на роль фиктивного любовника, но почему-то Хидео не оставляла в покое мысль, что Лили точно так же кинулась бы на Генджи, если бы вместо него проходил он.

– И ты мне не расскажешь, зачем весь этот спектакль, да? – спросил Хидео, хмурясь.

– Ага.

Какое-то время они шли молча, она – с холодным спокойствием, он – в нервозном неведении. Несколько раз он открывал рот, чтобы спросить у нее, в чем же дело, но не мог, просто не мог себя заставить. Вдруг она обидится на его расспросы и уйдет в школу без него? Ему бы не хотелось, чтобы Лили уходила, даже если он не знает, что она задумала. Так уж и быть, пусть ведет его в школу, главное, что она находится так близко, что он может учуять ее запах…

Вновь Хидео ощутил аромат малины, и на сей раз он перенес его в далекое, сладостное воспоминание, невольно объединившее его с Лили.

Однажды у них была вылазка в ближайший храм – Ютоку Инари, где каждый желающий приносил в угоду богине рис и жареный тофу для ее верных кицунэ. Это был традиционный день первой лошади – праздник, во время которого все горожане шли делать богине подношения и загадывать желания. Хидео и раньше посещал храм Инари – мама очень почитала богиню, а потому старалась ходить в храм каждую неделю. Насколько ему было известно, Лили тоже ходила в храм каждое воскресенье.

В тот день Хидео блуждал между колонн цвета киновари и лениво разглядывал входящих сквозь тории посетителей храма. Их было очень много, они наводнили дорожки, вытянулись в живую очередь – каждый хотел сделать богине приятное, чтобы снискать ее милости. Хидео не видел смысла в том, чтобы делать Инари подношения – в день первой лошади такое поведение ему казалось лицемерием. Неужели все эти люди, отправившиеся с рисом к ториям великого храма, всерьез верят в Инари как в божественную сущность? Разве все их действия – не простая дань изжившим себя традициям?

Ему просто не приходило в голову, что бывают люди, у которых нет времени посещать храм еженедельно, поэтому делают они это раз в год, когда позволяют обстоятельства. Инари рада каждому вошедшему, и не важно, сколько раз за год он посетил храм.

Краем глаза Хидео увидел, как Рокэ купила жареный тофу, и подошел к ней. Она села возле колонны и, уложив кусочки рядом с собой, принялась щепетильно пересчитывать мелочь. На вопрос Хидео, зачем она делает подношение кицунэ, Лили спокойно ответила:

– У моих родителей есть некоторые проблемы с хозяйством. Я хочу попросить у богини Инари милосердия к нам и нашей проблеме. Такому парню, как ты, не понять.

Тогда Хидео не на шутку озлобился, хотя в глубине души был приятно поражен ее верой в бесполезных, как ему казалось, божеств.

– Почему ты решила, что мне этого не понять? – спросил он, согревая внутри ощущение зарождающегося между ними личного разговора, практически интима.

Она лениво повернула голову и выдала на одном дыхании:

– Твои родители не занимаются землей. И их положение куда лучше, чем наше собственное. Вам, быть может, и нет смысла верить в Инари, вы ведь вполне можете решить все свои проблемы деньгами. Вера – это все, что осталось у меня и моей семьи.

Он невозмутимо сел рядом с ней, и именно тогда впервые ощутил этот запах малины, который источали ее длинные волосы.

– А вот меряться достатком наших семей ты начала зря, – сказал он поучительным тоном. – Моя мама, несмотря на то, что она не занимается землей, на самом деле очень набожный человек. Она каждую неделю приходит в этот храм по субботам. И долго-долго молится. Она искренне верит, что Инари однажды явится в мир людей.

Взглянув на нее, Хидео улыбнулся – ему удалось захватить ее внимание, удалось смягчить ее предубеждение против него и его избалованности. Он не сомневался, что Лили считала их семейку эпатажными богатеями, которые за огромным своим состоянием забыли, как вообще выглядят боги.

Мама работала врачом, получала приличный доход, у папы был бизнес, связанный с сетью продуктовых магазинов, и это тоже была хорошая прибыль, но всего этого все равно не хватало, чтобы можно было называться богачами. Они просто жили… прилично.

Много времени прошло с того разговора, чтобы изменить мнение о некоторых вещах. Хидео, конечно, по-прежнему не очень верил в пришествие Инари, но теперь проникся к ней уважением – стал посещать храм, не так часто, но все же довольно системно. После того разговора Лили стала ему еще дороже, еще желанней – он так часто думал о том, что сказал бы ей, если бы они вместе решили пойти прогуляться, что сейчас, когда это действительно случилось, он от волнения и неожиданности растерял все слова, точно позабыл их.

Они же не могут вечно идти и молчать!

– Р-рокэ-сан, – проблеял он, бледнея.

Лили слегка повернула к нему голову, продолжая тащить его за собой.

– Ты можешь отпустить меня.

– Нет.

Этот ответ удивил Хидео, и он стушевался. И зачем она его тащит под руку, точно он – ее маленький ребенок, а она – строгая мать? Он мог бы предположить, что она тащит его в школу, чтобы прийти туда самой, не свернуть с пути в последний момент. Но разве мог он что-нибудь осознать за те длительные минуты, во время которых она так целеустремленно шла?

Она шагала чуть впереди, как настоящий предводитель. В ее хватке Хидео был ведомым, и это чувство стало для него чем-то новым. Они шли вместе, и со стороны казалось, что они просто сплелись локтями, точно возлюбленные, но на самом деле Лили слегка тащила Хидео за собой, направляла движение. Она целенаправленно вела его к краху – сама ведь не понимает, как сильно калечит его, прикасаясь к его коже вот так, нежно и ласково, хотя оба они знают, что прикосновения эти – фальшь, спектакль, ее пустой каприз.

Да, она калечила его, калечила изнутри, избивала его трепетное сердце этими играми с чувствами.

Но Хидео шел за ней, нисколько не корчась от боли.

Всякое случалось в стенах их школы – здесь были и кровопролитие, и драки, и срывы уроков, и много других непотребных вещей; но мертвая крыса была здесь впервые.

Генджи заметил ее возле одного из классов, буквально выцепил взглядом неприметную буро-серую тушку, распластанную в углу. Сначала ему показалось, что кто-то из учеников обронил перчатку или платок, но реальность оказалась намного интересней.

Крыса лежала на боку, причем часть ее брюха отсутствовала – даже с высоты роста Генджи было видно, что рана рваная, как будто кто-то, забавляясь, отгрыз крысе часть туловища, оставив умирать ту в мучениях на полу школьного коридора. Крови натекло немного, и судя по тому, что следы передвижения отсутствовали, Генджи сделал вывод, что крысу убили здесь же, в углу. Скорее всего, это было забавой, а не необходимостью утолить голод, ведь во втором случае от крысы бы ничего не осталось.

– Неужели тут побывала кошечка? – пробормотал себе под нос Генджи, задумчиво склонясь над трупом животного. – Или лиса?..

В одной из энциклопедий, посвященной миру животных, Генджи вычитал, что лисы, приспосабливаясь к городской жизни, едят крыс и мышей – вечных обитателей помоек и затхлых подворотен. К тому же, если учитывать древнюю историю существования кицунэ, можно предположить, что крысы являются не просто вынужденной пищей на пути голодной смерти – это, в первую очередь, был вкусный деликатес.

Не отрываясь от созерцания кровавой расправы, Генджи все так же задумчиво достал телефон и позвонил Лили. Почему-то, когда он посмотрел на крысу, ему пришло в голову, что они с Лили до сих пор не договорились о встрече – им ведь вместе еще предстоит обсудить тему будущей работы и основное направление, по которому они должны двигаться. Лили, он знал, будет задираться и язвить все время, пока они будут работать в паре. Просто у нее такая натура – защищаться, выпуская шипы.