Только Одаевского внезапный приступ стеснительности не беспокоит. Кажется, он вообще не знает, что это такое. Двигает свой стул ко мне, вместе с тарелкой и приборами. Тот жалобно скрипит, ровно до того момента, как замирает аккурат в притирочку к своему сородичу, на котором разместилась я.

Мужчина достает бокалы, разливает вино. Садится рядом со мной, так, что мы соприкасаемся локтями, и набирает себе в тарелку еды. С совершенно невозмутимым видом, между прочим. Не спрашивая, хочу ли я такого тесного соседства.

Ну и ладно, я не гордая. Двигаю стул подальше. На другой край стола, короче. Теперь мужчине нужно ко мне тянуться через весь стол, чтобы дотронуться. Зато мне так спокойнее совсем не стало. Из-за этих манипуляций я оказалась прямо напротив окна, в которое бьет свет от уличного фонаря. И, поскольку это наше единственное освещение в данный момент, ему меня видно очень хорошо, а вот мне лицо мужчины почти не рассмотреть, только силуэт крупной фигуры хорошо просматривается. Я даже не могу понять реакцию на мой побег.

Вот так всегда! С ним, как по лезвию ножа ходишь. Стараясь держать дистанцию, никогда не знаешь, чем это в итоге обернется.

Тянусь к блюду с мясом. Только теперь, когда я пересела, оно слишком далеко. Пришлось приподняться и тянуться к нему, наклонившись над столом. Что я и сделала, не подумав о том, как это все выглядит со стороны. И, только услышав, как мужчина шумно выдохнул, а затем сглотнул слюну, соображаю, что моя, почти неприкрытая грудь, с его места видна во всей красе. Лицо тут же залило краской, сердце забилось раненной птицей, и как-то резко стало жарко. Возвращаю на место пятую точку, понимая, что опять этот гад меня переиграл.

Ну, ничего. Это всего лишь ужин. А потом я уйду. И плевать мне на то, что он себе там придумал.

Концентрирую внимание на своем позднем ужине, стараясь не думать о мужчине напротив меня. Только мне это не особенно удается.

С той стороны стола подозрительно тихо, даже вилка о тарелку не стукнула ни разу. Чертов Одаевский! Даже теперь он умудряется накалить атмосферу так, что я почти физически ощущаю его липкий взгляд на моих затвердевших сосках, которые хорошо просматриваются сквозь тонкий шелк сорочки. Кожа горит так, будто меня поместили в сауну, а внизу живота болезненно пульсирует.

Не понимаю, как вести себя с ним. С одной стороны, нужно признать, что он прав, деваться мне некуда. И, возможно, моя жизнь стала бы намного проще, если бы я смогла приручить этого хищника. Но… блин, я понятия не имею, как это делается. Это у Одаевского целый вагон бывших, а у меня весь опыт тесного общения с мужчинами сводится к тому вечеру, когда Шакал взял меня силой. А тут еще и гордость постоянно шепчет о том, что нельзя прощать насильника.

Покончив с ужином, встаю из-за стола. И, не глядя на мужчину, собираюсь быстро смыться в свою комнату. Но Одаевский ловко меня перехватывает, обхватив за талию и прижимая к себе.

- Ой! – вырвалось у меня не нарочно.

Сердце застучало еще быстрее. От мужчины исходит ощущение силы и власти. Его энергетика подавляющая, заставляющая подчиниться. Дыхание перехватывает, когда поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом. Там горит адское пламя, готовое испепелить меня в любой момент. Наверняка, это должно испугать. Но я, как дурочка, всматриваюсь в его глаза, замечая в них тысячи оттенков противоречивых эмоций мужчины.

Одной рукой он удерживает мою талию, а второй подхватывает бокал с вином. Подносит его к моим губам.

- Ты не попробовала, - комментирует хрипло.

Вибрации его голоса отзываются в теле сладкой истомой. Сейчас мне кажется, что этот голос, вместе с терпким запахом туалетной воды мужчины, проникли под кожу, влились в кровь и заструились по венам огненной лавой. Приоткрываю рот, пытаюсь сделать глоток. Но моя выдержка подводит, и струйка терпко-сладкого напитка проливается и течет по подбородку, спускается по шее к груди. Шелк намокает в том месте, куда добрались эти капли.

Поднимаю руку, чтобы смахнуть с кожи влагу, но мужчина перехватывает мою ладонь. Наклоняется, проводит языком по губам, спускается влажным языком по подбородку и ведет по шее к кромке ночнушки на груди. Меня выгибает ему навстречу, как податливый воск. Жар в теле стал невыносимым, я почти тонут в омуте порочного желания схватить его волосы и облизать губы. Нет, нельзя, он враг.

Вскрикиваю, когда мужчина спускается к груди и обхватывает губами сосок сквозь ткань, которая не может скрыть моего возбуждения. Шумно вдыхаю, захлебываясь в собственных ощущениях. Никогда еще мне не приходилось чувствовать столько всего одновременно – горечь собственного падения смешалась с диким, почти животным, желанием сдаться и ощутить все, что этот мужчина может дать.

- Скажи, что ты моя, - хрипит Одаевский, уткнувшись носом мне в шею. – Скажи!

Твоя – это слишком громко. Мои губы этого не произнесут.

- Нет, - мой голос звучит так сипло, что я с трудом его узнала.

Рука мужчина разжимается, отпуская мою талию в то же мгновение.

Горечь прокатилась по внутренностям, но я не даю себе шанса сдаться. Он не получит меня.

Делаю шаг назад, еще один. Поворачиваюсь к мужчине спиной. Меня все еще колотит, кожа горит, а сердце скачет галопом. Из комнаты выхожу, не оборачиваясь. Только, почему-то, ликования от того, что смогла ему отказать, не чувствую. Наоборот, меня штормит и ломает, как наркоманку.

Он сломает меня. Однажды это произойдет. И что тогда останется от меня?

Мне снятся его глаза. Тот самый взгляд, который мне так хотелось рассматривать. Раньше я боялась этих глаз, различая в них только темноту и похоть. Но теперь появилось что-то еще, чего раньше не было. Во сне я всматривалась в черные омуты и пыталась понять, что изменилось. Это что-то важное, особенно значимое для меня и для мужчины. Но я никак не могу уловить суть. Так и просыпаюсь, не разгадав загадку.

Долго лежу, глядя в потолок и разгоняя в памяти остатки сна. Это первый раз, когда Шакал приснился мне таким. Не злостным мудаком, а… не знаю… совсем другим.

К завтраку спускаюсь позже обычного. Обычно в это время Одаевского уже нет дома. Но не в этот раз. Он сидит за столом, пьет кофе и смотрит в экран ноутбука. Будто меня ждал. Судя по пристальному взгляду, который обжег меня, стоило перешагнуть порог комнаты, так и есть.

- Доброе утро, - говорю, сглотнув.

Мне неловко в обществе мужчины. Его взгляд скользит по моей фигуре в строгом синем платье, а у меня ощущение, словно меня раздели и выставили на всеобщее обозрение. В низ живота бьет горячей волной, а в груди распирает от каждого вдоха. Напряжение, возникшее между нами вчера, сегодня никуда не делось. Наоборот, оно закручивается, сгущаясь и обретая новые краски.

- Доброе, - отвечает Одаевский хрипло. Захлопывает крышку ноутбука и встает из-за стола.

Похоже, мужчина все же собрался уходить.

- После завтрака собери вещи, - бросает мне, проходя мимо, - у нас вылет через четыре часа.

Мои брови взметнулись вверх от удивления.

- Куда мы летим?

- Увидишь, - интригует Одаевский. – И купальник не забудь.

Быстро пью кофе и иду собирать вещи. Я порядком устала от постоянного пребывания в этом доме, меня не выпускают даже за забор. И теперь готова ехать хоть на край света, только бы не сидеть тут взаперти.

Купальник у меня один, черного цвета. Его и складываю в чемодан, который очень кстати отыскался в шкафу. Несколько платьев и две пары туфель также пополняют содержимое чемодана. Все-таки, жаль, что у меня нет даже обычных шорт. Осталось собрать косметику, и готово.

Полуторачасовой перелет на частном самолете, полчаса на машине. В окне замелькали пальмы и водная кладь. А потом и небольшой дом, слепящий стенами белого цвета и потрясающе красиво вписанный в южный пейзаж. У меня даже дыхание перехватило от окружающей красоты. Не могу сказать, что раньше не бывала на море. Но тогда все было иначе. И раньше меня не держали на привязи. Да и я не опасалась за свою жизнь каждую минуту, стоило лишь выйти за забор особняка.