- Ты представишь меня своей спутнице? – отрывает меня от раздумий голос пожилой женщины в строгом костюме черного цвета.

Не знаю, кто это такая, но ее лицо мне кажется знакомым. Кажется, я видела ее на одном из приемов, которые отец организовывал в нашем доме. Кстати, как там мой отчий дом? И кто присматривает сейчас за порядком? Раньше там работал целый штат прислуги. А как теперь? Неужели, пустует? Или Шакал и его прибрал к рукам?

- Конечно, - отвечает Одаевскийй мягко, - моя невеста, Вероника.

Я растягиваю губы в улыбке, как положено по этикету. Женщина всматривается в мое лицо.

- Значит, это правда? – цокает она языком. – Дочь Аралова выходит за тебя замуж? – Спрашивает у Одаевского, но при этом смотрит на меня, будто пытаясь считать мои мысли.

При слове «замуж» у меня внутри что-то екнуло, колени мелко задрожали. Все это, ведь, не всерьез? Ну, не могу я замуж! И не хочу! Перевожу взгляд на Одаевского, словно ища у него поддержки. Но тот лыбится в ответ, как самый счастливый жених в мире. Оказывается, мужчина может не только быть грубияном и обаятельным мачо, у него еще и актерский талант. Я почти поверила, что все происходящее – не представление на публику, а самая настоящая идиллия влюбленной пары. И ужаснулась, осознав, что моего мнения никто не спросит.

Если Шакалу понадобится, он и в загс меня потащит, не раздумывая.

- Это все, ведь, не всерьез? – спрашиваю, когда мы с Одаевским остаемся одни. – Ты же не собираешься на мне жениться на самом деле?

Я посмотрела на него с такой мольбой, что не понять мой взгляд мог бы только последний тупица. А уж тупым Одаевского не назовет даже самый злостный недоброжелатель.

Что-то мелькнуло в его взгляде. Растерянное, непривычное. Будто он прочел в моих мыслях то, что совсем не хотел там найти. Или это мне показалось? Или он снова играет, но теперь уже цирк предназначен для меня лично? Я запуталась. От перемены его настроения меня штормит. От перспективы скорого замужества тошнит.

- Не волнуйся, принцесса, - говори мужчина, внимательно всматриваясь в мои глаза. – Женитьба в мои планы не входит.

Облегченно выдыхаю. У меня, будто, гора с плеч свалилась.

Смотрю на мужчину, и подмечаю, как между бровей пролегла глубокая складка. Повинуясь какому-то внезапному порыву, провожу по ней пальцем. И сама себя одергиваю, когда Одаевский вдруг вздрагивает и шумно выдыхает.

Отворачиваюсь от него, в шоке от своего поведения. Сама не понимаю, зачем я это сделала. Наверняка, теперь мне прилетит очередная колкость, от которой меня будет трясти еще не один час. Но нет, Одаевский молчит, что на него совсем не похоже. Он ведет меня в сторону нашей ложи, помогает сесть в кресло. И, все так же молча, садится в соседнее кресло.

Меня так и подмывает заглянуть ему в глаза, понять это странное молчание. А может, нет никакой необычной реакции? И мне просто показалось? И внезапное напряжение, которое между нами возникло, есть только в моем воображении?

И хочется знать, и не решаюсь посмотреть правде в глаза. Во всем, что касается этого мужчины, я крайне непоследовательна, а иногда и совсем на себя не похожа.

Отворачиваюсь и смотрю в толпу зрителей, заполняющих зал. И почти тут же ловлю на себе внимательный взгляд незнакомого мужчины. Он сидит в партере, но смотрит исключительно на меня. Я бы даже сказала, пялится. И как-то не по себе от этого напряженного взгляда стало. Хорошо, что свет погас и начался второй акт.

Возвращаю внимание на сцену, пытаюсь вникнуть в происходящее там. Но меня и в первом акте это действо не волновало. Поэтом я украдкой поглядываю на незнакомца в партере, который почти весь второй акт не сводит с меня глаз.

Кто он? Я раньше его видела? Не помню…

Он уже не молод, но и стариком его не назовешь. Держится уверенно. И, кажется, пришел в оперу один. Что само по себе странно. Кто, вообще, ходит в оперу в одиночку? Странный тип. И что ему от меня надо?

Быть может, это один из тех, кто пытался убить меня в прошлый раз? Или из тех, кто только планирует сделать это в будущем? Не ожидала, что у меня внезапно появится столько смертельных врагов. Быть может, это к лучшему, что я сейчас с Одаевским? Да, он тиран и гад. Но он может защитить меня, в этом нет сомнений. И, кажется, я смогу с ним договориться. Если только научусь контролировать себя и перестану постоянно его дразнить.

Закрываю глаза, делаю глубокий вдох.

Похоже, мы с Одаевским крепко повязаны, и сделать с этим ничего нельзя. Пока нельзя.

Остаток оперы досматриваю в состоянии полной апатии и, не пойми откуда взявшейся, усталости. Наверное, только теперь я осознала всю неотвратимость обстоятельств, навалившихся так некстати. И безысходность своего положения.

Одаевский не отпустит, пока не достигнет своих целей. Но и мне некуда деваться, пока на меня идет охота.

Безвыходная ситуация.

Простой выбор – играть в игру Одаевского или умереть.

Да уж.

Опускаю взгляд, чтобы снова посмотреть на того странного незнакомца. Но его на прежнем месте больше нет.

Ночью я долго ворочаюсь, не в силах уснуть. Риторический вопрос – поесть сейчас или потерпеть до утра?, не дает мне покоя. Как и мой желудок, который от этих сложных дум урчит все громче. Наконец, не выдерживаю и встаю с кровати.

Настенные часы показывают час ночи. Наверняка, все уже давно спят. Поэтому выхожу из спальни прямо в тоненькой шелковой ночнушке и босиком. Так даже лучше, быстренько проберусь к холодильнику, соберу себе бутерброд и тихонечко вернусь в комнату.

Хороший план.

Спускаюсь по лестнице бесшумно, оглядываясь по сторонам, чтобы не встретить кого ненароком. Сейчас мне такая встреча ни к чему. Простой перекус – вот, что мне необходимо, чтобы протянуть до утра.

Я, конечно, умею себя порой накрутить, проблем хватает, еще и тот странный тип в опере. Поэтому, вместо того, чтобы спокойно поужинать, с кислым видом гоняла листья салата по тарелке. Будто от моих раздумий, когда куча вводных и ни одной здравой версии, может мне помочь!?

Шлепаю босиком по мраморной плитке в сторону кухни, крадусь к холодильнику. Аккуратно его открываю и осматриваю съестные припасы. А тут есть, чем поживиться, помимо колбасы с сыром. Боюсь, одним бутербродиком дело не кончится. Еще и запеченное мясо пахнет так, что голова кружится и желудок больно сводит спазмом. Радостно потираю руки, а потом тяну на себя огромное блюдо, придерживая бедром дверцу холодильника. А оно, зараза, тяжелое. Ну, и ладно, справлюсь, только бы не уронить. Обхватываю блюдо руками и чуть не роняю, увидев, как крупная ладонь подхватывает его снизу.

- Давай, помогу, - голос Одаевского разрезает тишину властной хрипотцой и бьет по моим нервам.

Мужчина ловко справляется с задачей, еще и овощной салат умудряется прихватить. Расставляет все добытое на столе. И, не спрашивая достает две тарелки. Будто у нас тут семейный ужин намечается, как в самом уютном семейном кино.

- Не стой там, - говорит мужчина, - неси приборы. А я вино пока открою. Ты же не против полусладкого?

Я не против полусладкого, но я против внепланового ужина со своим тюремщиком. Тем более, когда я в таком виде.

- Я не знала, что ты здесь, - выдавливаю из себя, скользя взглядом по комнате в поисках того, чем бы можно было прикрыться. Но ничего не нахожу. Только кухонный фартук висит в углу комнаты. Интересно, это будет выглядеть слишком странно, если я надену его поверх ночной сорочки?

- А я и не был здесь, - заявляет Одаевский, ловко ввинчивая штопор в бутылку с вином, - но, видишь ли, жрать захотелось дико. Вот и пришел.

Вот и мне дико захотелось. Урчание в животе это подтверждает. Ощущение такое, будто он вслух протранслировал мои недавние мысли. Одно из двух – или это совпадение, или это странное, до смешного невероятное, совпадение.

И как поступить? Гордо подняв голову, заявить, что не планировала есть и уйти голодной? Это, как минимум, глупо. Учитывая то, что мужчина поймал меня на месте преступления, когда я тайком тащила из недр холодильника самое большое блюдо. Попросить у него что-нибудь, что можно накинуть поверх моего слишком откровенного наряда? Уверена, он тут же съязвит что-то гадкое и я буду чувствовать себя еще хуже. Остается одно – притащить приборы и сесть, как можно, дальше от мужчины, чтобы не провоцировать его. Что я и сделала в итоге.