— Почему?

— Вы обрели своё я, — наставническим голосом ответила она. — Машина даже при всей своей силе и вычислительных способностях, которые превышают наши возможности, не способна выйти за границы. Клоны должны были стать той самой машиной. В вас больше ничего не вкладывалось. Но вы захотели свободы. Захотели вырваться. Знаешь почему?

— У нас появилась душа?

— Верно. Поэтому, когда ты спрашиваешь, машина ли ты или человек, я хочу сказать — ничего из того, что свойственно человеку: доброта, желание свободы, умение решать моральные дилеммы, в вас не было вложено. Но ты этим обладаешь, как обладаю этим и я. Это появилось в нас, в пустых оболочках: наши взгляды, наши ценности, наши предпочтения и желания. Да, характеры может и можно в нас вложить, но не более. Даже я и ты. Ты наркобарон, человек, который одних убивает, а другим помогает, ведёт процветающий грязный бизнес. И я, возящаяся с детьми, потому что мне это нравится, ревностно готовая защищать их и со своими понятиями «семьи». Мы разные, хотя в начале оба были пустыми.

— Значит… моя любовь, — я смутился в этот момент не на шутку, — выбор, желания…

— Это и есть ты. Программа, которую так боятся все клоны, лишь помогает тебе быть умнее. Но она не даёт тебе возможности выбирать, так как мы не для этого были созданы. Всё остальное — и есть ты. И твоя любовь, твоя привязанность, желания помочь или отомстить — всё это настоящее, а не программа. Только ты определяешь, кем станешь, и всё, что в тебе есть — опыт и знания, накопленные за всю жизнь и сформировавшие твою личность.

— Понятно… — промямлил я.

Что изменили её слова?

Если честно — практически ничего.

Ничего, кроме моего внутреннего спокойствия.

Просто даже теперь можно спокойно вздохнуть и сказать — все мои чувства лишь только мои. Умения… ладно, чёрт с ними, это как протезы у людей вместо рук и ног. После них же ты не перестаёшь быть человеком, верно? Здесь тот же протез, но в мозг — ты просто быстрее считаешь, быстрее обрабатываешь информацию и так далее. Но вот я, мои решения, мои желания и планы — всё это моё. Никто мне ничего не приказывал делать, и ничто мной не управляло. Я не программа, пусть и искусственно создан. И любовь к моей семье — не плод действия встроенного кода.

Сложно описать чувства, но казалось, что с души камень свалился или я узнал результаты анализов, которые говорили, что у меня нет рака.

— Но… если нас всех убили, как я выжил?

— Не всех же убили, — пожала Нинг плечами. — Ты может быть знаешь — когда военные делают что-то, у них всегда остаётся образец. Удачно, неудачно, но экспериментальный образец всё равно оставляют.

— То есть меня…

— Оставили, как образец. Один единственный, если так можно выразиться. Скорее всего тебя потом просто разморозили и отдали в детдом, или может твои родители, если они были, как-то могли случайно получить криокамеру с тобой. Я не знаю, но думаю, ты понял меня.

— Да, понял… — протянул я. — А другие клоны? Их тоже разморозили?

— Кого как, — пожала Нинг плечами. — Я, например, стала жертвой торговли детьми. Я была слабым клоном, и нечистые на руку сотрудники меня просто продали. Эта программа ещё в самые ранние стадии показала свою гнилую структуру. Так что многих продали. Кто посильнее, скорее всего были или заморожены для дальнейшей селекции, или проданы домам. Очень много документов потеряно, поэтому проследить каждого мы не в состоянии.

— Ты говорила, что мы стали ступенькой к свободе. То есть после нас всё вскрылось?

— Да. Программа создания армии из импульсников вскрылась после вас. Вы научились защищаться от воздействия управления сознанием, сговорились и одним вечером массово устроили побег. Многие погибли в тот день, Томас. Вы лезли через разбитые окна, бежали под пули, перелезали заборы с колючей проволокой. Вы не были идиотами и знали, что многие из вас не выживут, но, тем не менее, пошли на это. Чтоб хотя бы кто-то из вас смог выбраться на свободы, вы всем скопом бросились убегать.

— Но никто не убежал.

— Никто, — кивнула Нинг. — Однако после этого инцидента всё всем стало известно. Программу начали давить, в том числе и дома, которые имели монополию на носителей импульса, после чего всё закрыли. Не было бы того побега, она бы до сих пор работала. А теперь я бы тоже хотела кое-что спросить у тебя, раз у нас зашёл об этом разговор.

Я немного напрягся. Ничего хорошего разговор, который начинается так, нести точно не мог.

— Давай, — как можно спокойнее ответил я, хотя точно знал, о чём она будет спрашивать.

И Нинг меня не разочаровала. Она достала из кармана фотографию, на которой были изображены мои сёстры. Вернее, одна из них, хотя, учитывая нынешнюю ситуацию, если увидел одну, то увидел всех.

— Ты знаешь её?

— Первый раз вижу, — ответил я безразлично.

— Ишкуина считает иначе.

— Ишкуина может идти куда подальше после того, что сделала. Найду — закатаю в бетон, — сказал я с неожиданно вспыхнувшей внутри меня злостью. — Если эта сука появится в городе, я убью её.

— Не давай пустых обещаний, Томас. Иначе она будет каждый раз появляться рядом с тобой в надежде, что у тебя это получится. Дашь повод ей тебя преследовать.

Я поморщился, представив себе эту картину. Ишкуина всегда рядом со мной — это был бы ад в чистом виде. И всё же мне стало любопытно.

— Она действительно бессмертна? В том плане, что не может умереть?

— Не совсем.

— Значит, способ её убить есть?

— Ты не совсем понимаешь, в чём загвоздка, Томас, — вздохнула Нинг. — Ишкуину можно убить. Другое дело, как сделать, чтоб она потом не воскресла обратно.

Я задумался.

— А если сжечь до состояния пепла? Из пепла она воскреснуть не сможет.

— Давай я лучше скажу, как её не уничтожить. Её расстреливали, её травили, её резали, насаживали на кол, сжигали, топили, вешали, давили прессом, четвертовали, бросали в лаву, расчленяли, проклинали, приносили в жертву. Если верить самой Ишкуине, один раз её расщепило антиматерией.

— И после этого Ишкуина воскресала? — поморщился я. После этого угроза закатать в асфальт выглядит детским лепетом. — Ладно про сжечь, но как она после антиматерии-то смогла воскреснуть? Там ничего не должно было остаться.

— Я, наверное, не совсем правильно описала всю проблему, связанную с её смертью. Особенность её организма в том, что когда ты её режешь или расстреливаешь, Ишкуина очень быстро регенерирует. Скорее всего это связано с её… душой. Поэтому ей такие мелочи, как пуля в лоб, не страшны. Если закатаешь в бетон, как ты предложил, она попросту задохнётся. Клетки начнут отмирать, а без кислорода нет жизни, сам понимаешь. И здесь главная загвоздка — если уничтожить её тело до того состояния, что она не сможет восстановиться, её душа просто возродится в новом теле. В только что рождённом или же займёт место в уже существующем. Поэтому тот же самый бетон — Ишкуина просто помучается от недостатка кислорода сутки-другие, умрёт и воскреснет. Её душа почему-то не может покинуть этот мир. Душа или естество.

Стоило мне представить, как Ишкуина занимает моё место… Видимо, я слишком явно это представил, так как Нинг, глядя на меня, улыбнулась.

— Её невозможно убить в нашем понимании.

— Это проблема… — пробормотал я. — Но можно заковать в подвале и пытать, верно? Не давать умереть.

— И что это даст тебе? — спросила Нинг.

— Душевное удовлетворение, — с нескрываемым садизмом ответил я.

— И всё?

— А нужно что-то более весомое? — задал я встречный вопрос.

— Даже если ты ей сделаешь больно, что изменится? Ишкуина? Ей будет просто больно, не более…

— Не пытайся меня разжалобить, Нинг. Ишкуина та ещё блядь, которая портит жизнь другим и убивает. Такие, как она, не заслуживают ни жалости, ни сострадания.

— С её сроком жизни…

— Это отговорки. Попытка оправдать дрянь, которая сама ломает жизни другим. Даже если она живёт вечно, это позволяет вот так компостировать другим мозги? Это позволяет убивать?