– Я подумал об этом. Поэтому у меня к тебе есть и еще одна просьба: выключить камеры в момент моего посещения лаборатории или же стереть уже готовую запись позже. Искин отключен, а значит, провернуть подобное тебе не составит особого труда.

– Хорошо, я подумаю, что можно сделать, – кивнул он. – Теперь нужно определиться со временем. Когда ты собираешься наведаться в лабораторию?

Я недолго подумал и ответил:

– Ночью. В промежутке между двумя и тремя часами.

Уиллис улыбнулся:

– Занятно, но ты указал приблизительное время вчерашнего инцидента. Мне стоит об этом задуматься.

– Если ты клонишь к тому, что это как то связано со случившимся, то я тебя разочарую. Я выбрал этот промежуток потому, что это время – самое удобное. Минимум лишних глаз и ушей, максимум тишины.

– Хорошо. Но у меня к тебе будет встречное условие, братик. Не знаю, насколько успешно ты все провернешь в лаборатории, но главное действие будет происходить в палате с профессором. Не имею понятия, как ты собираешься туда пробраться, потому что в этом деле я тебе точно не помощник, но если все же у тебя это получится, ты должен будешь кое-что для меня сделать.

Теперь нахмурился я. Спросил:

– И что же?

– Если ты выведешь профессора из комы и при этом не попадешься, и если вся эта затея закончится успешно, то ты должен будешь записать весь разговор, который у вас с ним потом состоится. Все показания по поводу инцидента в полной мере должны будут впоследствии оказаться и у меня. Я запущу специальный протокол в твоем нейроинтерфейсе, но перед этим ты должен будешь связаться со мной и сообщить о начале разговора.

Я мысленно выругался. Об этом я почему-то не подумал.

– Хорошо, – чуть скривился я и протянул ладонь. – Значит, по рукам?

– По рукам! – пожал ее Уиллис, и его губы растянулись в улыбке. А еще я отметил, что бледность с его лица немного спала.

После завтрака я решил посетить медотсек. Нужно было принять болеутоляющее и регенератор, а так же сменить повязки на ранах. Кроме того, пока я впихивал в себя безвкусную еду, в голове у меня назрела интересная идея по поводу Лейлы. Вернее, я задумался о том, чтоб использовать ее проклюнувшуюся ко мне симпатию во благо предстоящего дела. Но действовать там нужно будет решительно.

В лазарете перевязку ожидало еще три участника, поэтому я отошел подальше и принялся ждать, продумывая детали нового плана. Ночь у меня обещала быть интересной.

Дождавшись, пока мы окажемся в лазарете с Лейлой наедине, я подошел к ней поближе и пристально посмотрел в глаза. Улыбнулся как можно шире, давая понять, что безмерно рад ее видеть, но при этом стараясь все же держать свои чувства под контролем.

– Как ваше самочувствие, Алекс? – спросила она, не выдержав моего взгляда и отвернувшись. Принялась копошиться в ворохе ампул, коробочек и прочего медицинского хлама у себя на столике.

– Давай уже переходи на «ты», – сказал я. – Твое «вы» слух режет.

Она улыбнулась. Пожала плечами.

– Субординация, сами… сам понимаешь.

– Конечно, понимаю, но все же… На «ты» будет лучше для нас обоих, – я сделал упор на последние слова и тоже улыбнулся.

На лице женщины выступил легкий румянец, и я понял, что давлю на правильные точки. И куда делась та надменная Лейла, которая вытащила меня из регенерационной капсулы в первый раз?

– Садись на кушетку, – попросила она. – Нужно осмотреть раны.

Я неспешно скинул с себя костюм и сел. Медик побрызгала на повязки специальным веществом из пульверизатора, и они начали быстро растворяться, обнажая красные ожоги. Зрелище, конечно, ничуть не настраивало на романтичный лад.

– Заживление идет успешно. Еще пять дней, и останутся только шрамы, – прокомментировала она, – которые потом так же можно будет свести.

– А может и не стоит их сводить? – тихим голосом спросил я. – В древности шрамы считались украшением мужчин.

– Ну как знаешь, – улыбнулась она и хихикнула. Принялась накладывать свежие повязки.

– У тебя нежные руки… – сказал я, выждал паузу и добавил: – Как и ты сама.

Лейла подняла на меня взгляд и тут же опустила, шумно выдохнув через нос. Румянец на щеках стал выделяться еще заметнее.

– Эти руки способны на куда большее, чем делать уколы и накладывать повязки, – продолжил я. Лейла молчала, я же выжидал подходящего момента.

Она отошла к своему медицинскому столику взяла шприцы регенератора и обезболивающего. Вколола первый препарат мне в запястье. Взялась за второй и спросила:

– Если боль несильная, то обезболивающим можно пренебречь.

– Сейчас мне нужно обезболивающее совершенно иного рода, – сказал я и спрыгнул с кушетки, оказавшись с медиком почти вплотную.

– И какое же? – чуть запнувшись, спросила она, подняв на меня взгляд.

Я отодвинул ее руку со шприцем, на короткой игле которого застыла капля, и резко прильнул к ее лицу. Мои губы с жадностью впились в ее. Женщина сдавлено ухнула, опустила руки, полностью отдаваясь моей власти. Я грубо схватил ее, обнял и прижал к себе. Я начал жадно целовать ее, поникая глубже языком в ее рот. Внизу живота заметно возникло напряжение. Не обращая внимания на боль, волнами проскочившую по ноге и плечу, я резко развернул ее, приподнял и посадил на кушетку. Лейла чуть отпрянула от меня, немного оттолкнула. Когда ее рот освободился, она сдавленным голосом произнесла:

– Нет, Алекс! Не здесь, и не сейчас. Пожалуйста!..

– Да, Лейла. Именно здесь и именно сейчас, – настоял я и снова впился в ее губы.

Она застонала, снова ее руки обвили мою шею, но через миг она опять оттолкнула меня.

– Нет. Нас могут увидеть. Это нехорошо. Пойдут слухи. Нам незачем… – Она запнулась. Женщина говорила «нет», но ее глаза твердили «да». Я снова прильнул к ней, и наши губы воссоединились в жарком и сочном поцелуе.

Я схватился за собачку молнии на ее комбинезоне и потянул. Одежда поддалась с легкостью, будто на это и была рассчитана. Через миг Лейла предстала передо мной полностью обнаженной. Небольшие округлые груди с темными сосками и упругие бедра на миг выбили из моей головы все мысли. Похоть овладела мной, как демон слабым телом. Я повалил ее на кушетку, навалился сверху, зажал ее руки у головы и принялся жадно целовать. Еще через миг наши тела соединились в любовном экстазе. Она кричала и стонала, и чтобы заглушить ее, мне время от времени приходилось зажимать ей рот.

Через полчаса мы уже находились в личных покоях медика – небольшой комнатушке с кроватью, стенным шкафом и столом с голомонитором. Лейла все же перестраховалась и заблокировала дверь в лазарет, вывесив объявление, что доступ в тот временно невозможен по причине отсутствия медика на месте. И теперь мы лежали в ее постели, глядя в потолок. Я заложил руки за голову, а Лейла медленно водила ноготком по моей груди.

– Я сразу тебя приметила, как только ты появился в комплексе, – сказала она. В голосе, как и во всем ее облике, больше не прослеживалось смущения. – Я повидал многих мужчин, но ты… ты отличаешься от всех.

Я едва сдержался, чтобы не улыбнуться. Хоть слышать подобное было и приятно, но верить в эту чушь, как мальчишка, я, разумеется, не собирался.

– Я работаю два через два. Сегодня моя смена заканчивается. К сожалению.

Я вздохнул, изображая расстройство.

– Не известно, что дальше будет с проектом, но пока мы здесь, мы можем так же видеться. Только лучше это делать ночью.

– Конечно. Мы будем видеться, – кивнул я и повернулся к ней. Она тоже подняла взгляд. – Лейла, я могу тебя кое о чем попросить?

– Да. Ты хочешь попробовать что-то интересное в постели? – игриво улыбнулась она. – Я буду не против.

– Разумеется, мы все попробуем, но у меня просьба немного другого характера. Твой дядя, полковник Геррот… мне нужно, чтобы ты… в общем, мне нужно как-то попасть в палату профессора.

Женщина обреченно вздохнула. Выждала короткую паузу и произнесла:

– К сожалению, не получится, Алекс. Дядя никого туда не впускает. И никому не доверяет.