– Я уважаю вашего брата, господин начальник. Он сильно отличается от вас. Я бы не удивился, если бы узнал, что у вас разные родители. И все равно, я отклоняю ваше предложение. Я больше не собираюсь служить государству, которое вместо того, чтобы наградить, отправило одного из своих преданных и рьяных бойцов гнить в тюрьму. Я больше не солдат.

Джозеф Картер пристально смотрел на меня с четверть минуты, а потом вновь откинулся на спинку кресла, опустошенно вздохнул и прикрыл глаза ладонью. Потер лоб, помолчал еще с пару мгновений и чуть севшим голосом произнес:

– Тогда у меня больше нет к тебе вопросов. Но знай, заключенный одиннадцать-сто четырнадцать, сладкая жизнь в Платосе отныне для тебя закончена. – Потом он коснулся сенсора на столешнице и громко позвал: – Старший надзиратель Ллойд, попрошу вывести заключенного из моего кабинета.

Носорог явился через пять секунд. Многозначительно глянул на Картера и едва заметно кивнул. Затем грубо потянул меня за плечо, толкнул в спину и вывел в коридор. Когда дверь в кабинет начальника тюрьмы закрылась, он еще раз толкнул меня в спину и процедил:

– Ну что, говнюк, прошло твое время. Теперь будешь таким же дерьмом, как и все тут.

– Не волнуйся, до твоего уровня мне еще очень далеко, – парировал я.

Шокер-дубинка взмыла надо мной, а потом в бок пришелся сильный электрический разряд. Я охнул, меня подкосило влево, ноги стали ватными, а по всему телу стремительно пронеслась волна боли.

Надзиратель приблизился ко мне. Вцепился в плечо толстыми пальцами и наклонился. Его рот оказался у моего левого уха:

– Долгие восемь лет я ждал этого момента. Ну давай, скажи еще что-нибудь, оскорби или попытайся воспротивиться. Никто теперь тебя не спасет, – с наигранной тошнотворной нежностью прошептал он мне на ухо.

– Я понимаю, что ты любишь пожестче, и даже одобряю это, но извини, сегодня я не в духе, – сдавленно проговорил я.

– Я не расслышал, заключенный под номером одиннадцать-сто четырнадцать, ты отказываешься идти в камеру? Я правильно тебя понял? – чуть ли не прокричал Носорог.

Вот же ублюдок!

Новый удар шокер-дубинкой оказался сильнее предыдущего. Из моей глотки непроизвольно вырвалось глухое мычание. Я больше не смог держаться на весу и рухнул на холодный пол.

– Встать, заключенный одиннадцать-сто четырнадцать! – проревел надзиратель.

Я попытался пошевелиться, но не смог. Электрический разряд все еще трепал мое тело.

– Ты опять игнорируешь мой приказ? – снова повысил голос Носорог.

– Ур-р-р-од, – сквозь зубы процедил я.

– Что ты сказал? – Ллойд наклонился надо мной, как великан над карликом.

Конечности по-прежнему меня не слушались, но вот лицевые мышцы уже начали нормально функционировать. Я собрал как можно больше слюны во рту и ото всей души харкнул точно в рожу надзирателю.

Ллойд не ожидал подобной выходки. От неожиданности отшатнулся, а его лицо на краткий миг приняло растерянный вид. Но через секунду он все же пришел в себя, и его глаза засверкали злобой.

– Ах ты ж сука! – выплюнул он и снова врезал мне дубинкой, попав на этот раз в лицо.

Прежде чем отключиться, я услышал громогласный возглас начальника тюрьмы, выпрыгнувший из динамика под потолком как джин из лампы: «Отставить!». Боль я не успел почувствовать, потому что почти сразу меня накрыла прохладная тьма забвения.

Глава 2

Противный надрывный гул, оповещающий о наступлении утра, влетел в уши необтесанным булыжником. С этого момента пошел отсчет пяти минут, за которые заключенные должны были подняться со своих шконок, протереть сонные рожи, умыться, сходить в туалет и выстроиться в шеренгу у входа в камеры. После чего последует построение и утренняя перекличка – идиотское правило, которое изжило себя уже полтысячи лет назад, если не больше. Куда мы убежим с планеты-тюрьмы?

Правую часть лица саднило, голова словно была наполнена холодным свинцом. Я приоткрыл глаза, чтобы в очередной раз узреть полумрак своей камеры. В мышцах еще трепыхалась легкая боль, но шевелиться я мог вполне нормально. Правда, все тело было наполнено усталостью, будто я накануне отпахал три смены подряд. Побочный эффект чертового шокера.

Снизу раздался недовольный голос Митриса, послышалось шуршание. Я тоже приподнялся и начал неохотно спускаться со шконки.

– Очнулся все-таки, – хмыкнул заключенный, скосив на меня взгляд.

– Утренний сигнал разбудит даже мертвеца, – кивнул я и поморщился. Едва мне стоило коснуться лица, как по правой стороне от скулы до подбородка словно прошелся электрический разряд. Все же нехило вчера приложился Носорог своей дубинкой. Чтобы сбить злость, я ярко представил, как однажды засуну ему этот шокер в задницу. Сразу же полегчало.

– Ну и придурок же ты, Алекс, – укоризненно покачал головой Митрис. – Дотявкался-таки, наконец. А я ведь говорил, что рано или поздно по морде получишь. Сидел бы тихо и незаметно, как я, никто бы тебя и пальцем не тронул.

– Да неужели?.. – хмыкнул я. – А не тебе ли две недели назад по почкам так надавали, что ссать не мог? Забыл уже?

– То было за дело, – отмахнулся сосед по камере, нахмурился и резко отвернулся. – Да и не так уж сильно надавали. Всегда можно потерпеть.

– Будешь терпеть – будет задница всегда болеть, – усмехнулся я и подошел к решетке. С минуты на минуту она должна открыться.

– Уж лучше задница, чем рожа, – пробурчал Митрис.

– Ну это кому как, – пожал плечами я.

Снова прозвучал режущий ухо сигнал, и прутья решетки опустились. Я привычно убрал руки за спину и сделал два шага вперед. То же самое проделал Митрис и встал рядом со мной.

– Не знаю, что ты там вчера наговорил Носорогу, что он так тебя избил, но чувствую, что теперь из-за тебя и мне проблем по горло будет, – шепотом произнес сосед по камере. – И почему нельзя держать язык за зубами?

– Будут проблемы – потерпишь. Ты ведь привык терпеть, – сказал я негромко.

Из других камер тоже стали выходить заключенные и вставать в одну шеренгу рядом друг с другом. Рожи у всех недовольные, заспанные. Взгляд пустой, смиренный.

Появился надзиратель. Не Ллойд, а другой. Его сменщик. Высокий, худощавый и широкоплечий. Не в пример Носорогу. За глаза заключенные звали его Падре, а по-настоящему его имя звучало как Мафусаил-Калеб. Во всяком случае, именно так он заставлял нас к нему обращаться.

– Ну что, арестанты, вот и настало новое утро. Ваш срок стал еще на один день короче, а ваши заблудшие души – еще немного чище. Мои поздравления, – прозвучал его ровный глубокий голос.

На первый взгляд можно было подумать, что Падре, в отличие от Носорога, куда более справедлив, но это ощущение на поверку оказывалось обманчивым. Под личиной праведника скрывался лютый маньяк, наказывающий заключенных за любой мало-мальски пустяковый проступок ударом шокера в пах и приговаривающий при этом, что на все это есть воля божья. Меня он по понятным причинам не трогал, но как только я отпускал в его адрес какие-нибудь шуточки, он натужно сопел и приговаривал, что придет время, и судья небесный покарает меня за мой грязный язык.

После прочтения недолгих нотаций Падре начал нас пересчитывать, медленно прохаживаясь вдоль шеренги и сверяясь со списком в голопланшете. Три бдительных дрона следили за его действиями, не отрывая от нас своих бездушных взоров. Раньше я постоянно задавался вопросом, почему бы тюрьму полностью не автоматизировать, отдав на откуп дронам и андроидам, но потом мне стало на это наплевать. К тому же отсыпать колкие шуточки всегда приятнее живым людям, нежели бездушным железкам.

После переклички нас погнали в столовую на завтрак. Мы двинулись шеренгой, как обученное стадо волов.

– Заключенный одиннадцать-сто четырнадцать, – обратился ко мне надзиратель, выставив перед моим лицом шокер-дубинку. – Выйти из шеренги. Подойти ко мне.