— То-то я смотрю ты весь такой оформленный, — охотно кивнул я в ответ, оценив внушительные размеры пивного брюха Руби и заплывшие жиром руки.

— А то! — самодовольно улыбнулся он и напряг кулаки. — Да я спокойно быка на скаку оглушу, веришь?

— Как уж тут не поверить! Если ты так говоришь, иначе и быть не может!

— То-то же, — пробормотал здоровяк и откинулся на спинку фургона, подложив руки за голову.

Тем временем обширная привратная площадь подходила к концу, и вот уже перед нами замаячил портал южных ворот Крэнстауна. Как и предполагал Харман, к рассвету стражники выглядели совсем никакущими — у половины из них глаза оставались закрытыми, и в вертикальном положении они оставались лишь благодаря тому, что опирались на удачно заклиненные между дорожных плит копья.

С юга на площадь ворвался порыв холодного ветра, а за крепостной стеной раздалась трель степной птицы. Разбуженный этими событиями начальник стражи устало проморгался, после чего наконец заметил приближение каравана.

— Стоять! Подорожную грамоту и справку об уплате выездной пошлины! — выставил он руку ладонью вперед. — Накладную на товары, а также не забудьте отдернуть полотно с груза!

Впрочем, Харман, который проходил пункты досмотра всю свою сознательную жизнь, уже давно остановил янитов и спрыгнул на землю, доставая из походной сумки бумаги и делая необходимые распоряжения. Я спустился с высокого фургона и потянулся, разминая уставшие плечи. Руби продолжал посапывать на своем месте, и со стороны казалось, будто он уже давно испустил дух. Я неодобрительно хмыкнул и пошел к задней стороне повозки, чтобы развязать защитную попону и открыть все бочки и амфоры. Благоухание масел и приправ, которые привезли аж из Южного Садервейла, вскружило мне голову. Проклятье, я все эти дерьмовония на дух не переношу! Видит Солус, если бы я успел позавтракать, сейчас бы уже давно подмешал в это масло чего-нибудь лишнего.

С трудом подавив рвотный позыв, я вышел из фургона, чтобы вдохнуть свежего воздуха. А ведь народ готов десятки золотых отдавать за крохотный флакончик пахучей слизи, которую приличный человек даже в нужник постесняется поставить. Что ж, у богатых свои причуды! Мы хотя бы не занимались продажей этого дерьма всерьез — так, толкнем пару флакончиков для виду, и вновь колесим по дороге. Основной навар, разумеется, после “сахара”, шел с текстиля — украшенные тонкой вышивкой ткани, деликатный шелк из южных провинций улетал с прилавков как горячие пирожки. Задержись мы в Крэнстауне еще хоть на денек, смогли бы без особых усилий распродать товар без остатка, чтобы поменять верхние отделения в двойных ящиках местным ходовым товаром — мехом и сырами от Крэнстаунских животноводческих ферм. Впрочем, стражников такая резкая смена планов караванщика не должна удивлять — все же дерьмовония и ткани отлично продаются по всему Ригиторуму, так что узнав слухи о повышении цен в Приморье, Харман мог запросто принять решение покинуть рынки Крэнстауна в погоне за лишним барышом.

Начальник стражи закончил проверку бумаг и двинулся вдоль ряда повозок, заглянув сперва в головной фургон. Несколько бойцов присоединилось к нему, сразу двинувшись к дальним янитам, чтобы быстрее провести караван через ворота. Наметанный глаз контрабандиста уловил, как тугой мешочек перекочевал из походной сумки Хармана во внутренний карман командира, а, значит, подробный осмотр нам не грозил. И верно — мужчина исключительно для вида приподнялся на одной ноге в фургон вожака и тут же спрыгнул обратно, чтобы поскорее закончить досмотр и отправиться домой — до прихода сменщиков оставалось всего-ничего. Я как будто мог прочитать мысли старого солдата, хотя, уверен, у всех привратников после получения взятки они были примерно одинаковыми: “Вот, распущу своих парней, а сам завалюсь в кабак. Сначала выпью за здоровье караванщика, затем восславлю короля нашего Десмоса, под носом которого процветает контрабандизм, и схожу в ювелирку. Куплю любовнице какую-нибудь симпатичную безделицу, и весь выходной проведем в постели. Вот это жизнь!”

К несчастью, планам раскрасневшегося от удовольствия командира стражи не суждено было сбыться. Посреди мечтательной физиономии мужчины вдруг расплылось красное пятно, а прямо за ним в стенке фургона громким чавканьем вырос толстый металлический стержень.

Тяжелый арбалетный болт пробил череп офицера навылет, завязнув в крепкой древесине. Горячая кровь брызнула мне в лицо, и в ярко-красной пелене, что туманила взор, я бегом бросился к своему фургону.

— Бандиты!

— Контрабанда!

— Убийцы!!! — заорали со всех сторон, а на ближайшей к нам башне забил тревожный колокол. На его зов скоро прибудут свежие силы стражников, значит, нам срочно нужно рвать отсюда когти! Отпихнув в сторону зазевавшегося паренька в форме стражника, я вспрыгнул на место извозчика и крепко стегнул обоих янитов по крупам. Животные поспешно бросились вперед, объехав застрявший фургон Хармана. В горячке побега я даже не заметил, как несколько стрел, выпущенных стражниками, врезались в фургон в опасной близости от моей головы.

Вытерев кровь с лица, я смог увидеть, что вожака каравана уже повалили на землю. Впрочем, солдаты не торопились связывать Хармана — сперва они от души пинали контрабандиста, и я увидел, как из разбитого носа Пита брызнула кровь.

Теперь я стал ведущим каравана, и немногие уцелевшие под обстрелом извозчики устремились за мной. Стражник на посту уже начал вращать ворот, однако такую махину невозможно закрыть сиюминутно — я спокойно успевал проскочить в оставшийся зазор. Но успеют ли мои последователи? Боюсь, этого не знал никто.

Однако что еще мне оставалось? Кому не повезет, тому не повезет. Я уж точно не собирался оставаться здесь, чтобы разделить горькую судьбу Хармана и других участников каравана, кто так и не выберется из города.

Когда повозка с грохотом проскочила по камням внутри ворот, один из стражников, видать, самый охочий до наград и продвижения по службе, успел запрыгнуть на порожек. Я дернул поводья в сторону. Парень, чуть было не проткнувший меня мечом, потерял равновесие и всплеснул руками в воздухе, отцепившись от поручня. Я услужливо помог ему отцепиться от фургона, пнув ногой прямо в брюхо.

Как только повозка выехала из портала южных ворот, я вновь остался один. Кстати, почему один?

Бросив взгляд вправо, я только сейчас заметил, что Руби исчез со своего места. В воцарившейся на площади суматохе я не успел увидеть, что с ним стало. Схватили? Пристрелили? С другой стороны, с чего я вообще о нем беспокоюсь? Судьба прислужника рекситоров должна интересовать меня в последнюю очередь! Сейчас нужно было убраться как можно дальше от Крэнстауна, благо, опыта выживания в условиях преследования со стороны властей у меня было хоть отбавляй.

Что же пошло не так? Что нас выдало? Неужели кто-то из новичков Хармана разнервничался, когда особо ретивый стражник решил покопаться в ящиках и нащупал двойное дно? Это даже звучит бредово! Старый Харман всегда давал четкие инструкции на любой непредвиденный случай, и своих работников наверняка вышколил так, что они дали бы фору Хищникам Ангреда.

Тогда кто? Рекситоры? Руби? На кой им это нужно, если успех нашей контрабанды мог дать им сведения о повстанцах Гильберта? Тоже мимо…

Фургон налетел на кочку, однако мне удалось остаться на дороге. Бросив взгляд через плечо, я увидел, что около трех повозок все-таки вырвались из города, и теперь караванщики во весь опор неслись по моим следам.

Так, если это не рекситоры и не ошибка работников, то что? Неужели среди людей Хармана завелся предатель, который за деньги согласился сдать груз страже? Скорее всего так оно и было! Тогда вопрос — остался ли он в Крэнстауне, или движется сейчас с одной из повозок? Может, в условия сделки входила сдача всего груза? И как мне теперь доверять этим сукиным сынам?!

От досады я еще крепче хлестнул янита по спине. Об этом мы еще успеем подумать, когда доберемся до другого города. Оставаться в области Крэнстауна — все равно, что самому сунуть голову в петлю. Приняв решение отказаться от сделки с Гильбертом, учитывая, что он все равно не согласится взять так мало товара, я уверенно направил лошадей с главного тракта по небольшой проселочной дороге, чтобы затеряться среди окрестных деревень.